Начало — здесь
 

   
 

Российская империя

           
После вхождения Лифляндии и Эстляндии в состав России, Российская империя более 150 лет проводила на территории этих губерний либеральную языковую политику, не навязывая русский как язык делопроизводства и обучения. В результате, в городах Лифляндии, Эстляндии, а затем и в Курляндской губернии Российской империи языком делопроизводства оставался немецкий.
 
Ситуация стала меняться лишь в 80-х-90-х годах 19-го века, когда сначала делопроизводство, а затем и образование были переведены на русский язык. Вот как описывает этот переход современный российский историк А. Боханов: «11 января 1882 года Александр III утвердил мнение Государственного совета, обязывающего все государственные учреждения Прибалтийского края принимать к рассмотрению прошения и заявления, написанные на русском, эстонском, немецком и латышском языках.

Следом, 12 апреля 1882 г. вышел указ, вводивший русский язык в качестве обязательного в местных по воинским повинностям присутствиях.

Наконец, 14 сентября 1885 г. царь утвердил закон, предписывающий всем присутственным местам и должностным лицам вести делопроизводство на русском языке.

Потом появились еще несколько законодательных актов, устанавливавших обязательное использование государственного русского языка при судопроизводстве, в учебных заведениях, в делопроизводстве городских управлений, при составлении метрических книг».¹
 
Однако в современном латвийском учебнике «История Латвии. ХХ век» (том самом, который президент Латвии В. Вике-Фрейберга подарила в 2005 году президенту России В. В. Путину) констатируется, что даже в Риге в начале ХХ столетия «обрусение рижанам нерусской национальности не угрожало».²

Современная латышская исследовательница И. Салениеце так пишет о реакции латышской интеллигенции того времени на новую национальную политику Российской империи:
 

«...массовых протестов не последовало. Напротив. Значительная часть формировавшейся в то время латышской интеллигенции, если не поддерживала, то с пониманием относилась к политике властей. Безусловно, прорусская позиция в этом случае являлась оборотной стороной антинемецких настроений. Это было своего рода «противоядием» против «онемечивания»...³

Более того. Угрозу для латышей представляла скорее германизация. В книге «История Латвии. ХХ век» констатируется:
 

«Немецкий язык параллельно с русским был официально признан и использовался в Риге. Влияние его было чрезвычайно глубоким. Многие представители других национальных групп, в основном, латыши и евреи... в семье говорили по-немецки и были воспитаны в немецких культурных традициях».⁴

           

В целом, есть основания утверждать, что политика царизма в языковой сфере в указанный период была противоречивой: жесткость в одних областях сочеталась с либерализмом в других. Жесткость проявлялась, прежде всего, в сфере образования.

В то же время вывески, объявления в городах Остзейского края со смешанным населением вывешивались на трех языках — немецком, русском и латышском или эстонском. В Риге в начале ХХ столетия на трех языках в обязательном порядке размещалась информация в трамвае. Кондуктор тоже должен был владеть тремя языками.

В начале ХХ века в крупнейшем городе Лифляндии насчитывалось 28 изданий на немецком, 20 — на латышском, 13 — на русском, имелись также газеты и журналы на литовском, эстонском, еврейском языках. В театрах спектакли ставились на немецком, латышском, русском; эти театры получали дотации, причем русский театр — наименьшую.⁵
 

Становление Латвийской Республики

 
Как только Российская империя была уничтожена революцией, в Латвии встал вопрос об использовании латышского языка в делопроизводстве. Первыми о придании латышскому языку официального статуса позаботились большевики. В конце 1917 — начале 1918 года на неоккупированной части территории Латвии латышские большевики контролировали советы.

4 января Исполнительный комитет Совета рабочих, солдатских и безземельных депутатов Латвии (Исколат) утвердил декрет, в котором говорилось: «Исполнительный Комитет совета рабочих, солдатских и безземельных депутатов Латвии настоящим объявляет, что во всех официальных учреждениях Латвии (в губерниях, уездах, городах, местечках и волостях) во всем делопроизводстве должен употребляться латышский язык. Языкам других народов предоставляются равные права с латышским языком всюду, где это оказывается необходимым»⁶ (см. также п.1. прил.1).
 
Впрочем, позднее, 8 марта 1919 года в декрете, подписанном председателем правительства Советской Латвии Петерисом Стучкой, говорилось, что в делопроизводстве могут употребляться латышский, латгальский и русский⁷ (см. также п.5. прил.1).

 

Обратим внимание на то, что большевистский лидер рассматривал как отдельный язык латгальский (в наши дни провозглашен властями диалектом латышского языка), к официальным языкам был отнесен русский, но не признан таковым немецкий.

 

18 ноября 1918 года была провозглашена Латвийская Республика. Уже в протоколе заседания Народного совета о провозглашении латвийского государства (п.2 прил.1) высказывается мысль о равенстве латышского языка и языков латвийских национальных меньшинств. Принятый в 1919 году регламент Народного совета тем не менее, устанавливает что основным языком заседаний является латышский язык. Документы, рассматриваемые Советом, переводятся на русский язык только по просьбе члена Совета, латышским языком не владеющего (п. 7 прил.1).
 
В документах 1-го Временного правительства Карлиса Улманиса (19.11.1918. — 13.07.1919.) также провозглашается приоритет латышского языка, как государственного языка, по крайней мере, в судопроизводстве (п. 3 прил.1). Тем не менее в случае необходимости, в судопроизводстве полагалось применять также русский и немецкий язык.

В отношении образования Временное правительство придерживалось принципа обучения ребенка на языке матери и образования сети соответствующих национальных школ (п.4. прил.1). Латышский язык вводился в качестве обязательного предмета во всех школах, начиная со второго учебного класса (п. 6. прил.1). На латышском языке преподавалась и история Латвии.
 
Депутаты Учредительного собрания Латвии стремились отразить права национальных меньшинств (в том числе языковые) в Конституции. Во второй части Сатверсме (была принята народными избранниками в первом чтении), в статье 115 говорилось, что меньшинствам гарантируется «свободное употребление своих языков как в устной речи, так и письменно»⁸, а в 116-й им гарантировалась национально-культурная автономия (п. 12 прил.1).

Однако вторая часть Сатверсме так и не была принята Учредительным собранием в окончательном чтении. Произошло это не из-за нежелания гарантировать меньшинствам права, а из-за споров совсем по другим вопросам: предоставлять ли автономию Латгалии, разрешать ли политические забастовки.

 
Образование нацменьшинств в период парламентской демократии
 

Уже в 1919 году Народный совет (выполняющий законодательные функции) принял закон «Об образовании».

Статья 39 этого закона констатировала, что «Обучение во всех обязательных школах должно осуществляться на языке семьи учащихся».⁹ Статья 40 закона определяла, что языком семьи учащихся «признается тот язык, который называют родители детей при записи ребенка в школу и на котором он может свободно излагать свои мысли».¹⁰

Статья 41 обязывала государственные и коммунальные учреждения содержать «для каждой национальности столько обязательных школ, сколько необходимо для образования их детей, исходя из положений настоящего закона».¹¹

Одновременно (8 декабря 1919 года) были приняты также законы «Об образовательных учреждениях Латвии» и «Об устройстве в Латвии школ нацменьшинств» (пп. 8, 9 прил.1), гарантирующие автономию школам нацменьшинств.
 
Позднее (в 1929 году, см. п. 18 прил.1) школьное самоуправление было признано за пятью наиболее крупными меньшинствами — русским, еврейским, немецким, польским и белорусским. Гарантии школьного обучения на родном языке для литовцев и эстонцев закреплялись соответствующими международными соглашениями (пп. 20. 23 прил.1).
 
Делопроизводство в школах меньшинств в обязательном порядке велось на латышском языке (п. 13 прил.1). Но, в отличие от сегодняшнего дня, допускалось и параллельное ведение делопроизводства на языке обучения.

 

15 декабря 1923 года газета «Рижский курьер» в отчете о заседании сеймовской комиссии привела такие данные: в стране работают 60 латышских средних школ и 44 нелатышские.¹²

Заметим, что национальные меньшинства составляли в то время лишь четверть населения. Образование на родном языке гарантировалось не только в общеобразовательных, но и в профессиональных школах, к примеру — сельскохозяйственных (п. 19 прил.1).

В Латвийском университете занятия велись на латышском языке. Но существовал и русский частный вуз — Русские университетские курсы. Причем в университете обучение было платным, а Русские университетские курсы некоторое время получали субсидию от Сейма, что отражалось на размере платы студентов.¹³

Таким образом, студенты университета и Русских университетских курсов находились в примерно равных условиях.
 
Сведения о вовлечении в образовательный процесс четырех крупнейших национальных групп представлены ниже в таблице.
 

Доля четырех крупнейших национальных групп
среди учащихся образовательных учреждений различных типов (%)¹⁴
 
Данные преимущественно на 1936/37 уч.г. По доле в составе населения данные переписи 1935 года. По выпускникам университета — данные всех выпусков с 1919/20 по 1936/37



Различие доли учеников в народных школах с долей в составе населения связано, видимо, с уровнем рождаемости среди представителей соответствующей группы. В остальных случаях это различие характеризует образовательный уровень группы.

 
Языковое регулирование в период расцвета Латвийской Республики

 
После того, как латышский язык стал языком делопроизводства, встал вопрос о его знании государственными служащими.

22 ноября 1921 года правительство приняло постановление о правилах проверки знаний латышского языка государственными служащими. Определялись сроки их проведения¹⁵ (см. также п. 11 прил.1).

Если русское национальное меньшинство восприняло решение Кабинета министров довольно спокойно, то немцы организовывали митинги протеста, немецкая пресса подвергла резкой критике саму идею экзаменов.

Утверждалось, что идея позаимствована из арсенала политики русификации, что в 1890 году российские власти допускали возможность проведения экзаменов по госязыку, но тогда дальше разговоров дело не пошло.¹⁶
 
Однако, к тем, кто не сдал экзамен, относились довольно либерально. Так, в 1923 году руководителям учреждений предоставили право на отсрочку до 1924 года для тех, кто не сдал экзамен. В ноябре 1924 года был принят нормативный акт о проверке знания госязыка у офицеров. Было определено, что закон вступает в силу только через два года.¹⁷
 
Следует учесть, что в то время в учреждениях государства и муниципалитетов работало небольшое количество людей, а остальных правительственное постановление о сдаче экзамена не затрагивало.

 

Добавим, что даже в Сейме парламентарии могли выступать не только на латышском языке, но также на русском и немецком языках (пп. 14 и 17 в прил.1).

 

Выбор языка печатных изданий был свободным (п. 15 прил.1). А вот язык открытых объявлений (произведенных в Латвии вывесок, афиш, плакатов, а также этикеток товаров, обращающихся на внутреннем рынке) регулировался специальными, принятыми в 1929 году правилами (п. 16 прил.1). На них обязательно должна была присутствовать надпись на латышском языке.

В случае же использования и другого языка, надпись на латышском должна была занимать главное место, и по форме и содержанию должна быть не меньше, чем надпись на другом языке. Исключение допускалось для надписей в церквях, на кладбищах и исторических надписей. В правилах не было специальных ограничений для использования других языков в открытых объявлениях учреждений государства и самоуправлений.
 
Особое регулирование применялось для латгальского языка (п. 10 прил.1) — обязательный прием госучреждениями заявлений на «латгальском наречии» и использование его в самоуправлениях Латгалии.
 
В 1932 году, за два года до ликвидации демократической республики, языковое законодательство существенно ужесточилось.
 
Правительство приняло «Правила о государственном языке» (п.21 прил.1).

Эти правила подверглись критике в прессе национальных меньшинств. В то же время, в сравнении с нынешними законодательными нормами, те правила были чрезвычайно либеральны. Так, статья 4 Правил провозглашала:

 

«На собраниях, в торговом сообщении, при отправлении культа, в прессе, в книжном издательстве, в учебных и воспитательных заведениях в рамках существующих законов может использоваться любой другой язык».¹⁸

Что касается работы частных предприятий, Правила не только не требовали обязательного использования государственного языка в делопроизводстве, но и предполагали, что некоторые юридические лица будут вести его именно на иностранных языках.

В связи с этим статья 5 закона предусматривала: по требованию должностных лиц государства и самоуправлений частными предприятиями должен быть предоставлен перевод документов на государственный язык.¹⁹

Правила, естественно, не ставили под сомнение право депутатов Сейма выступать в парламенте на русском или немецком языках.

Что касается самоуправлений, то если на данной территории какое-либо меньшинство составляло более 50 процентов населения, чиновники могли использовать в общении с населением русский или немецкий языки, а депутаты — выступать на этом языке на заседаниях выборных органов.²⁰
 
Закон о размещении открытых объявлений 1932 года (п. 22 прил. 1) в целом повторял правила 1929 года, но делал исключение не только для объявлений в церквях, но и для предвыборной рекламы на парламентских и муниципальных выборах.


Читать дальше