Просматривая в альбоме фотографии 40-45-летней давности, с нежностью и печалью вспоминаю своих друзей, собратьев по перу из Харьковской писательской организации 60-х годов. Многие из них писали на украинском языке. Увы, всех тех ребят, с кем я делал первые шаги в литературе, уже нет.

Задаюсь вопросом: как бы они сегодня отнеслись к событиям на Украине, на чью бы сторону встали? Однозначного ответа, конечно, нет, да и быть не может. И все-таки осмелюсь предположить, что ни один из тех, о ком здесь пойдет речь, не стал бы воспевать в своих стихах бандеровщину, приведшую к власти с благословения своих заокеанских хозяев засевшее в Киеве кодло.
 

Сознание своего источника
 
Роберт Третьяков, русский по национальности, — выдающийся украинский поэт, лауреат премии им. Павла Тычины. Кстати, в 1967 году мы с ним на пару стали первыми лауреатами литературной премии харьковского комсомола. Зная о нашей дружбе, кое-кто в местной богемной тусовке тех лет всерьез считал, что все, написанное мной по-украински, публикует под своей фамилией Роберт, и наоборот. Конечно же, это был полный бред.
 
В том, что русский парень Роберт Третьяков стал украинским поэтом, а выросший в глухом украинском селе на Кировоградщине Александр Черевченко — русским, нет ничего удивительного. Из бессарабского местечка Арциз, где он жил с матерью, после окончания школы Роберт поехал в Киев, поступил на факультет журналистики госуниверситета, в котором преподавание велось на украинском языке. А меня в Харькове отец отдал в русскую школу, поскольку в Холодной Горе — в районе, где после войны жила наша семья, тогда была лишь одна украинская, да и то — вечерняя.


Роберт Третьяков

 
Отец Роберта, офицер Красной Армии, погиб в первые дни войны. Поэт посвятил ему прекрасные, исполненные мужества и достоинства стихи, вошедшие в классику современной украинской поэзии. Как и «Аплодуйте акторам» («Аплодируйте актерам»), «Ти уяви собi, що я помер» («Представь себе, что я умер») и многие, многие другие.
 
Як добре, коли е в людини,
Куди б ii не занесло,
Таке свое, таке родинне
Мiстечко, селище, село.
Свiй Тясмин, Псел свiй або Горинь -
Велика рiчка чи мала...
Коротше кажучi, свiй корiнь,
Свiдомiсть свого джерела...  
 
Думаю, стихи эти не нуждаются в переводе. Разве что слово «джерело». Это — родник, источник...
 
Отличительной чертой характера Роберта была строгая, бескомпромиссная принципиальность. Он не изменял ей даже в мелочах. А уж его понимание истории Украины было тем более непоколебимо. В ней, как и в истории любой другой страны,  хватает и того, чем можно и должно гордиться, и того, что заслуживает порицания и отрицания. К последнему Роберт совершенно определенно относил кровавый разгул ОУН-УПА*.
 
 
«Я долго проживу, ты не тревожься...»
 
Станислав Шумицкий. Нежный, тонкий лирик. Отец поэта, красноармеец, погиб в 1939 году на Карельском перешейке. Мать умерла. Воспитывался у бабушки в селе Караван Люботинского района Харьковской области, после получил комнату в Люботине, где и жил до самой гибели. Именно Стас напечатал в 1958 году в газете «Ленiнська змiна», где работал литсотрудником отдела культуры, мои первые, ученические стихи. И по его рекомендации меня приняли на работу в эту газету после демобилизации.
 
Вместе мы там и работали несколько лет — Роберт, Стас и я. А в 1968-м в том же составе начинали с нуля газету «Вечерний Харьков»...
 
При жизни Станислав Щумицкий успел издать всего три тоненьких стихотворных сборника. В одном из них были такие стихи:
 
Не хвилюйся — я довго житиму,
Я зумiю перемагать!
Мо"й не знайдуть мене меж вбитими,
А можливо... Та що гадать...**
 

Кажется, весной 1972 года в Магадане я получил письмо от харьковского поэта Бориса Котлярова. Собственно, это было не письмо, а чистый лист бумаги с приклеенной вырезкой из газеты:
 
«Харьковское отделение Союза писателей Украины с прискорбием сообщает о трагической гибели поэта, члена СП СССР Станислава Шумицкого и выражает искреннее соболезнование родным и близким покойного».
 
Не было у Стаса на момент гибели родных и близких. С женой, партийным работником, он давно расстался, бабушка умерла. Растерзанное тело поэта нашли ранние прохожие на одной из харьковских улиц. Почти месяц пролежал Стас в морге как неопознанный труп — никаких документов при нем не было обнаружено. Так бы и похоронили его в безвестной могиле, если бы не случай. В морг забрать тело умершей тещи приехал харьковский писатель Юрий Мушкетик — и узнал его на одном из стеллажей.
 
По заключению судмедэкспертизы, Стаса до смерти забили ногами. По одной из версий — хулиганы; некоторые из свидетелей расправы утверждали, что это был милицейский патруль. Обе версии имеют право на существование. Худощавый, почти тщедушный, Стас, конечно, не мог оказать сопротивление группе осатаневших отморозков — в штатском либо в ментовской форме. Но на язык он был остер, никогда не терял достоинства в спорах с опонентами, умел их и высмеять, и поставить в тупик неожиданным аргументом. Ничего нет удивительного в том, что своими репликами он мог довести до остервенения банду негодяев — кем бы они ни были. «Не хвилюйся, я довго житиму...» Он погиб в неполные 34 года.
 
Сказать, что к политике Станислав Шумицкий относился равнодушно, значит, не сказать ничего. Политику, а тем более политиков, он терпеть не мог. У него всегда в запасе были едкие, уничижительные слова для характеристики правившего тогда Хрущева, затем Брежнева, украинских правителей Шелеста и Щербицкого. Был бы жив, досталось бы от него и Кравчуку, и Кучме, и Ющенке, и пани Ю., и Януковичу, не говоря уже о воцарившейся ныне в Киеве хунте. Нет, ни за что не пошел бы мой незабвенный друг у них на поводу.
 

Первый слева в ряду
 
Василь Бондар. Трагическая судьба этого прекрасного поэта заслуживает особого разговора. Но буду по возможности краток.
 
Подпольные комсомольские организации действовали на территории оккупированной гитлеровцами Украины не только в Краснодоне. Была такая и в городе Лубны Полтавской области, 19-летний Василь был ее активным участником. Но не долго. Выдал его гестапо родной старший брат — оба приударяли за одной дивчиной, которая отдавала предпочтение Василю. Дело в том, что тот каким-то образом ухитрился выкрасть пистолет у перебравшего дармового самогона немецкого офицера и спрятал его на собственном дворе, в вороньем гнезде.
 
Тайник комсомольца-подпольщика показал гестаповцам брат-иуда.
 
Зверски избитого юношу (соратников по сопротивлению Василь не выдал и под пытками) сначала бросили в дулаг №160 — т. н. «Хорольскую яму» — огромный глиняный карьер на окраине города. Сюда оккупанты свозили военнопленных со всех фронтов, студентов из Киева, писателей, ученых. Узники гибли от холода, голода, болезней, от пуль охранников. В бывшей городской больнице немецкие медики-изуверы проводили над ними бесчеловечные опыты.


Мемориал на  месте концлагеря Хорольская яма

 
Василь выжил в этом аду. Впереди его ждали лагерь смерти Дахау и его филиал Аллах. Cвоеобразным поэтическим дневником узника стала первая книга стихов Василя Бондаря «Маки на дроту» («Маки на колючей проволоке»). В стихотворении «Перший злiва в ряду» он описывает вполне реальный случай, произошедший в Дахау.
 
Дощ ущух, и проглянуло сонце червоне,
Зачепившись за рiг заводськоi труби.
А в калюжi босонiж стояла колона -
Вiсiмсот арештантiв. Чотири доби.
Пришкандибав на плац комендант клешоногий
I, ломаючи злiстю свiй жаб"ячий рот,
Майже збiг на помiст i спитав у нас строго:
— Ну, тепер вы вже згоднi пiти на завод?
Перший злiва в ряду право мав говорити,
Тiльки вiн, бiльш нiхто — наказав комiтет.
Перший злiва в ряду починав тiльки жити,
Але твердо шагнув вiн три кроки вперед.
Перший злiва в ряду не повернеться знову
Нi в шеренгу свою, нi на рiдний порiг...
.......................................
Перший злiва в ряду пiсля трьох децiмацiй
Вирвав з горла сухого нескорене «нi!"***
 

Василь на удивление будничным тоном рассказывал нам, молодым, о страшных буднях узников лагеря смерти. О садисте Казике — поляке, капо блока, где ждал смерти комсомолец-подпольщик. При построении на развод тот свою «тронную» речь всегда начинал словами: «Русеки, курва вашу мать! Дахау то не есть санаториум, блади!» Участники подпольного интернационального комитета узников Дахау, в который входил и Василь Бондар, вынесли Казику смертный приговор и однажды ночью привели его в исполнение.
 
Рассказывал Василь и о том, как эсэсовцы расправлялись с пойманными беглецами. Оказавших при поимке сопротивление привязывали за ноги к мотоциклам и разрывали надвое перед строем узников. Если беглец убил немца, его распинали на деревянном щите, последний гвоздь вгоняли в лоб. Ну а ежели убитым немцем оказывался офицер, распятому вспарывали живот и внутренности развешивали на вбитых рядом гвоздях. Несчастный умирал долгой, мучительной смертью...
 
Можно себе представить, с какой силой поэт Василь Бондар ненавидел фашизм. Тот самый, который сейчас правит бал на его родной земле.
 
Cудьба поэта сложилась трагически. После возвращения на родину (Дахау был освобожден войсками США, и путь Бондаря домой пролег через американский лагерь для перемещенных лиц, затем через советский фильтрационный лагерь в Восточной Германии — слава богу, нашлись люди, подтвердившие его участие в лагерном подполье) он отыскал свою юношескую любовь. Вскоре после ареста Василя она, погоревав положенное время, вышла замуж за его брата, родила двоих детей. После освобождения Полтавщины от гитлеровцев полевой военкомат мобилизовал брата в действующую армию, и тот погиб при форсировании Днепра. Василь женился на его вдове.


В концлагере Дахау после его освобождения американцами


Ни он сам, никто из его товарищей по подполью не знал, кто сдал его в гестапо. Знала о предательстве только жена Василя. Семейная жизнь у них не сложилась. Она то и дело — к месту и не к месту — вспоминала погибшего мужа, Василь, не в силах отделаться от горестных воспоминаний о лагере, крепко выпивал. Во время одного из семейных скандалов жена в сердцах открыла ему страшную тайну.
 
После развода Василий навсегда покинул родные Лубны, уехал на Харьковщину, cначала в село Сковородиновка (бывшая Пан-Ивановка), где похоронен великий сын Украины, странствующий философ, поэт и педагог Григорий Сковорода. На его могильной плите написано: «Мир ловил меня, но не поймал».


Могила Григория Сковороды


Затем Василя занесло в село Покотиловка, где, как и в Сковородиновке, он преподавал украинский язык в начальных классах местной школы.

Философом, насколько я помню, Бондар не был, но вынужденных странствий, оставивших в его судьбе неизгладимый след, хватило бы, пожалуй, на десятерых философов...
 
 
В то время (середина 50-х) его стихи печатались в районных газетах, изредко попадали на страницы областных. «Открыл» его для нас замечательный украинский поэт, один из друзей моей молодости, заслуженный учитель Украины Олекса Марченко. Он помог Бондарю составить первый его сборник «Маки на дроту», который вышел в свет в харьковском книжном издательстве «Прапор» в 1959 году.
 
Василь перебрался в Харьков. Жить было негде. Время от времени ночевал у друзей, чаще всего — на бильярдном столе в Союзе писателей. Правда, вскоре его приняли в Союз и дали крошечную комнатку в доме гостиничного типа. А через несколько лет, после женитьбы и рождения сына, — двухкомнатную квартирку в «хрущевке» нового спального района.
 
Будучи членом Международного интернационального комитета узников Дахау, Василь Бондар выступал на страницах областной и республиканской прессы с публицистическими статьями, не позволявшими молодому поколению забыть о зверствах фашистов, предупреждавших об опасности его возрождения в странах Европы. Этой же теме были посвящены и его повести «Листя летить проти вiтру», «Вiльгельм Тель з-пiд Полтави», «Рiднi пороги» и др., вышедшие отдельными книгами.
 
Казалось бы, жизнь писателя-антифашиста вошла в надежное русло. Летом 1969 года в клубе литераторов на ул. Чернышевской, 59, мы отмечали юбилей одного из писателей старшего поколения. Разошлись поздно. А утром — страшная весть: Василь Бондар попал под трамвай, ему отрезало руку и ногу...
 
Случилось это в противоположном от его дома районе Харькова, в совершенно безлюдном, лишенном челевеческого жилья Лесопарке. Каким злым ветром занесло туда Василя? Как он смог угодить под колеса практически на трамвайном кольце, ярко освещенном прожекторами? Ответа на этот вопрос не было и уже никогда не будет.
 
Василь Бондар мужественно боролся за жизнь до последнего. 24 сентября 1969 года его не стало. Он не дожил трех месяцев до своего 46-летия...
 
Конечно, современному читателю вне пределов Украины имена этих литераторов ни о чем не говорят. Впрочем, и на их родине сегодня от них осталось лишь глухое, невнятное эхо. В украинских источниках, в том числе и в сети нескольких строк удостоился лишь Роберт Третьяков. Кое-где мимолетно упоминается Василь Бондар. О Станиславе Шумицком в официальных источниках ни слова. Их жизненные принципы, их творчество никак не вписываются в рамки трагических событий, происходящих ныне на Украине и написанных уже не оранжевой, а багровой краской.
 
А каково отношение к этой кровавой вакханалии всенародно признанных, обласканных и прежней, и нынешней властью украинских литераторов?       
 

Окончание здесь
 

---

* ОУН-УПА — Организация украинских националистов — Украинская повстанческая армия во главе с Степаном Бандерой и Романом Шухевичем.
 
** «Не волнуйся, я буду жить долго, Я сумею побеждать! Может, и не найдут меня среди убитых... А возможно... Да зачем гадать»
 
*** «Дождь затих. И выглянуло красное солнце, Зацепившись за рог заводской трубы. А в луже босиком стояла колонна — Восемьсот арестантов. Четверо суток. Приковылял на плац комендант колченогий И, ломая злобой лягушечий рот, Почти взбежал на помост и спросил у нас строго: «Ну теперь-то вы согласны идти на завод?» Первый слева в ряду имел право говорить. Только он, больше никто — приказал комитет. Первый слева в ряду только начинал жить, Но он твердо сделал три шага вперед. Первый слева в ряду больше не вернется Ни в шеренгу свою, ни на родной порог. (...) Первый слева в ряду после трех децимаций Вырвал из пересохшего горла непокоренное «Нет!»