По земле и по судьбам коренных жителей Латвии прокатились фронты двух мировых войн. Между фронтами было лет двадцать мирной жизни. Память о событиях, пережитых нашими родными в ХХ веке, хранится в наших семьях, заставляя латвийцев думать о причинах начала обеих мировых войн и находить неожиданно опасные странности в том, как нечеловеческий смысл милитаризма облагораживается военно-патриотической пропагандой и школьным воспитанием, обрекая новые поколения на новые войны и на повторяющийся кровавый кошмар.
 
Чтобы не путаться во лжи западных пропагандистов, предлагаю взглянуть на смысл двух мировых войн с позиции советской и современной постсоветской пропаганды, подчеркивающей свое безграничное уважение к памяти советских воинов, героически павших в жестокой борьбе с германским фашизмом. Я аналитик, изучающий массовое восприятие информации, поэтому буду опираться не на научные труды историков, а на житейскую логику множества советских людей и на знания, полученные в советской школе и из открытых русскоязычных источников.
 

 

Каждый житель СССР с детства слышал, что советский народ — это борец за мир во всем мире. Чтобы реально бороться за мир и строить мирную жизнь, необходимо знание — почему возникают войны и что делать, чтобы они не возникали впредь.

Однако о причинах Первой мировой войны советский человек знал лишь то, что войну развязали капиталисты, грабя народы и присваивая себе все богатства. Прилежно учившие в школе историю вспомнят, что война вспыхнула после того, как где-то «в Югославии» какой-то Принцип убил какого-то важного герцога. В целом никаких осмысленных знаний, кроме лозунга «долой буржуев!» Первая мировая война советскому человеку не оставила, несмотря на гибель на каких-то фронтах каких-то миллионов людей. К счастью ли (ситуация еще осмысливается), но Первая мировая война принесла победу народной революции над буржуями в России.
 
В Латвии буржуи после Первой мировой сохранились, а боль событий притихла вместе с уходом поколения ветеранов той войны и тех, кто их лично знал, помнил и любил. В центре Риги о Первой мировой войне напоминают лишь столетние ангары германских боевых дирижаблей, превращенные в торговые залы Центрального городского рынка.

Второе очевидное напоминание — это братские могилы павших — одно большое и торжественно оформленное кладбище латышских стрелков и множество небольших замшелых лесных германских кладбищ, окружающих Ригу по кольцу бывшего фронта. В наши дни в пригородных лесах наблюдательные грибники замечают, что Германия после Первой мировой войны надежными памятниками поимённо выразила уважение своим воинам, захороненным в чужой земле.

Третье напоминание о Первой мировой — это день провозглашения государственной независимости, отмечаемый с 1918 года, когда среди кровавого хаоса мировой войны и революции была создана Латвийская Республика, как основа нашей мирной жизни.
 
Потом, в 1939-1941 годах с Латвийской Республикой происходило что-то непонятное — разные пропагандисты по-разному объясняют события тех лет, однако нетрудно понять, что те события как-то связаны со скрытой подготовкой Второй мировой войны. В 1940-1945 годах Латвию не раз «освобождали» — сначала СССР от буржуазных националистов, затем гитлеровцы — от коммунистов и евреев, потом снова СССР — от фашистских захватчиков и их буржуйских прихвостней.
 

Боль от событий той войны сегодня еще очень жива.

Но что же я сам, как обычный русскоязычный человек, знаю сегодня о причинах Великой Отечественной войны?

Во-первых, я знаю, что война началась с внезапного вероломного нападения фашистской Германии на СССР. Советский Союз всегда проводил миролюбивую политику и никогда ни на одно государство не нападал. Мою уверенность в советском миролюбии поддерживает прочитанная в молодости книга военных воспоминаний Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И.Брежнева «Малая земля»:
 

«Нам война была не нужна. Но когда она началась, великий советский народ мужественно вступил в смертельную схватку с агрессорами.
 
Помню, в 1940 году Днепропетровский обком партии собирал совещание лекторов. Я тогда уделял особое внимание военно-патриотической пропаганде, о чем и шел у нас разговор. А был, как известно, заключен договор о ненападении с Германией, в газетах публиковались снимки встреч Молотова с Гитлером, Риббентропа со Сталиным, договор обеспечивал нам необходимую передышку, давал время для укрепления обороноспособности страны, но не все это понимали. И вот, как сейчас вижу, встал один из участников совещания, хороший лектор по фамилии Сахно, и спросил:
 
— Товарищ Брежнев, мы должны разъяснять о ненападении, что это всерьез, а кто не верит, тот ведет провокационные разговоры. Но народ-то мало верит. Как же нам быть? Разъяснять или не разъяснять?
 
Время было достаточно сложное, в зале сидело четыре сотни человек, все ждали моего ответа, а раздумывать долго возможности не было.
 
— Обязательно разъяснять, — сказал я. — До тех пор, товарищи, будем разъяснять, пока от фашистской Германии не останется камня на камне! 
 В ту пору я был секретарем Днепропетровского обкома по оборонной промышленности. И если кто и мог позволить себе благодушие, то я каждодневно должен был думать о том, что нам предстоит. На мою долю выпало немало важных и срочных дел по организации и координации такого мощного комплекса обороны, каким был в то время юг Украины, и в частности Приднепровье. 

 Заводы, изготовлявшие сугубо мирную продукцию, переходили на военные рельсы, наши металлурги осваивали специальные марки стали, мне приходилось связываться с наркоматами, вылетать в Москву, бесконечно ездить по области. Выходных мы не знали, в семье я бывал урывками, помню, что и в ночь на 22 июня 1941 года допоздна засиделся в обкоме, а потом еще выехал на военный аэродром, который мы строили под Днепропетровском. …
 
Подъехав к дому, увидел, что у подъезда стоит машина К. С. Грушевого, который замещал в то время первого секретаря обкома. Я сразу понял: что-то случилось. Горел свет в его окнах, и это было дико в свете занимавшейся зари. Он выглянул, сделал мне знак подняться, и я, еще идя по лестнице, почувствовал что-то неладное и все-таки вздрогнул, услышав: «Война!» Вот в эту минуту, как коммунист, я твердо и бесповоротно решил, где мне надлежит быть. Обратился в ЦК с просьбой направить меня на фронт — и в тот же день моя просьба была удовлетворена».
 

 
Несмотря на то, что военно-патриотический пропагандист областного комитета компартии, а с 1964 года высший руководитель СССР Л.И.Брежнев уже в 1940 году напряженно готовил военную промышленность к победной войне с Германией, все же для советских сухопутных войск и авиации нападение Германии оказалось внезапным.

Большая Советская Энциклопедия (БСЭ) отмечает:
 

«22 июня около 4 часов утра немецко-фашистские войска начали военные действия против СССР, которые для советских сухопутных войск и авиации оказались внезапными. Советская авиация понесла тяжелые потери, и врагу удалось завоевать господство в воздухе. После сильной артиллерийской подготовки в наступление перешли передовые части, а затем и главные силы противника».
 

 
Подчеркивая внезапность нападения, составители Большой Советской Энциклопедии отметили, что к началу приграничных сражений 1941 года советские войска даже не успели подойти к границе:
 

«Дивизии первого эшелона находились в 8-20 км, а второго эшелона в 50-100 км от границы. Непосредственно вблизи границы, в 3-5 км за линией пограничных застав, располагались лишь отдельные роты и батальоны».
 

 
Германские передовые части начали наступление «после сильной артиллерийской подготовки», но советские дивизии «занять указанные им рубежи не успели» и оказались в 8-100 км от границы, где им не грозил внезапный сильный артиллерийский обстрел. Однако в то же самое время советская авиация случайно скопилась настолько близко к границе, что понесла тяжелые потери, из-за которых врагу удалось завоевать господство в воздухе.
 

О первых днях войны советская и постсоветская патриотическая пропаганда рассказывает подробно, но немного странно. Рассмотрим — что пропагандой скрыто за странностями.

Из курса школьной истории каждый советский человек знает, что война началась с героической обороны пограничных застав и Брестской крепости. Всем известно, что несмотря на мужественные очаги сопротивления советских войск, в первые две недели фашистского вторжения не было никаких судьбоносных огромных сражений, которые переломили ход войны. Если бы такие сражения были, все бы о них знали, так как пропаганда утверждает: «Никто не забыт, ничто не забыто и подвиг народа бессмертен!»
 
Официальная история и житейская логика подсказывает, что смысл событий войны состоит в том, что миролюбивое государство вдруг подверглось нападению, не успев до конца подготовиться к войне, следовательно, советских войск в приграничье было мало, поэтому гигантских переломных сражений в первые дни войны просто физически не могло быть.

Все кровавые переломные сражения Великой Отечественной войны произошли уже позже, когда захватчики глубоко вторглись в СССР и народ спешно мобилизовал все силы для отпора врагу.
 
Задумаемся — что же советскому и постсоветскому человеку положено знать о численности и героизме солдат, вступивших в бой с фашистскими захватчиками в первые дни Великой Отечественной войны?
 
О потрясающем воображение количестве сосредоточенных в приграничье от Мурманска до Черного моря германских, финских, венгерских и румынских войск Большая Советская Энциклопедия нам говорит кратко и ясно:
 

«Всего для нападения на СССР было сосредоточено свыше 5,5 млн. человек, 3712 танков, 47 260 полевых орудий и миномётов, 4950 боевых самолётов».
 

 
При всей скрытности внезапного нападения советским историкам все же удалось узнать впечатляющую многочисленность вражеских армий четырех государств. Из советского пропагандистского объяснения причин войны советский человек знает, что Великая Отечественная война была неизбежной, так как у советских границ на стороне фашизма, зла и несправедливости стояли миллионы хорошо вооруженных врагов.

Но за все послевоенные годы ни советские, ни постсоветские историки нигде так и не предоставили такие же ясные и сравнимые, признанные государством данные о численности советских войск, стоявших вблизи границ СССР на стороне добра и справедливости, на стороне защиты советского строя.

Но ведь многим патриотам было бы важно и полезно увидеть соотношение сил, чтобы наглядно оценить всю подлость и трусость фашизма, всю несправедливость и безосновательность развязанной им войны, все величие подвига миролюбивого советского народа.
 
Однако до сих пор что-то явно мешает историкам огласить численность советских войск.

Попробуем с помощью интернета всё же оценить, сколько вооруженных советских людей было сосредоточено в приграничных дивизиях против внезапного, но несомненного фашистского вторжения. Оказывается, что даже современная Википедия говорит, что «данные из общедоступных открытых источников о том, в каких штатах содержались эти дивизии, весьма противоречивы».

Откуда такая противоречивость? Неужели в предвоенные месяцы в управлении советскими войсками царил такой хаос, что уже никогда невозможно будет узнать, сколько в какой дивизии по штатным спискам служило людей и чем они были вооружены? Или эта информация до сих пор засекречена от фашистов? Или она засекречена от постсоветских людей, чтобы они случайно не навредили себе, узнав напрасно какие-то тайные принципы государственного руководства?
 

Всем известная тайна состоит в том, что советская пропаганда воспитала все население — от полуграмотных детей до высших руководителей государства — в полной уверенности, что источником мировых войн является западная культура агрессивных и несправедливых капиталистических отношений.

Поэтому СССР под управлением И. В. Сталина своевременно, логично и ответственно, всей своей экономикой, политикой и военным строительством готовил свое победное участие во Второй мировой войне, чтобы спасти человечество от недостатков капитализма. В своем послевоенном выступлении перед избирателями 9 февраля 1946 года Сталин дал высокую оценку последовательному выполнению трех советских пятилетних планов экономической подготовки ко второй мировой войне:
 

«Без храбрости, конечно, невозможно добиться победы. Но одной лишь храбрости недостаточно для того, чтобы одолеть врага, имеющего многочисленную армию, первоклассное вооружение, хорошо обученные офицерские кадры и неплохо поставленное снабжение. Чтобы принять удар такого врага, дать ему отпор, а потом нанести ему полное поражение, для этого необходимо было иметь, кроме беспримерной храбрости наших войск, вполне современное вооружение и притом в достаточном количестве, и хорошо поставленное снабжение — тоже в достаточных размерах. Но для этого необходимо было иметь, и притом в достаточном количестве, такие элементарные вещи, как: металл — для производства вооружения, снаряжения, оборудования для предприятий, топливо — для поддержания работы предприятий и транспорта, хлопок — для производства обмундирования, хлеб — для снабжения армии.
 
Можно ли утверждать, что перед вступлением во вторую мировую войну наша страна уже располагала минимально необходимыми материальными возможностями, потребными для того, чтобы удовлетворить в основном эти нужды? Я думаю, что можно утверждать. На подготовку этого грандиозного дела понадобилось осуществление трех пятилетних планов развития народного хозяйства. Именно эти три пятилетки помогли нам создать эти материальные возможности. Во всяком случае, положение нашей страны в этом отношении перед второй мировой войной, в 1940 году, было в несколько раз лучше, чем перед первой мировой войной — в 1913 году».
 

 
Тем не менее современный Кремль не может признать эту очевидную логику восприятия советской пропаганды населением, так как боится протестующей реакции постсоветских людей. Стабильность общества покоится на умеренных эмоциях и привычных знаниях, а не на очевидных логических рассуждениях, поэтому отказ от привычного советского мировосприятия видится катастрофой. Однако закономерное признание разжигания мировой войны кремлевской властью уже давно сделано, оно находится на виду, но остается как бы невидимым для воспитанного советской пропагандой постсоветского общества.
 
Вспомним, как всем советским людям в школе рассказывали об эмоциональных событиях первых дней войны: тревожный голос из репродуктора извещает о нападении, слезы женщин, решимость мужчин, горячий патриотизм молодежи, первые бомбардировки советских городов, пыльные колонны вражеских танков. Но обратим внимание на важную странность, которая в школе почему-то совсем не разъяснялась — товарищ Сталин почему-то молчал во время приграничных боев в первые 11 дней войны. По-человечески растерялся, заперся у себя и попросил не беспокоить? Нет, такого Сталина постсоветский человек себе не представляет. Сталин всегда был стальным, расчетливым и дальновидным лидером, всегда активно руководил страной, не подчиняясь эмоциям — за это его многие сегодня снова очень уважают и любят.
 
Пока начало войны шло по подготовленному плану, Сталин молчал. Патриотическая пропаганда всегда предупреждала советский народ о враждебности, подлости и агрессивности Запада, а саморазоблачительная агрессия Германии должна была еще ярче разжечь у советских людей ненависть к врагам и желание разбить их под мудрым руководством советской власти. По логике советской пропаганды фашистское вероломное вторжение после приграничных боев контролируемо должно было перейти в разгром и победное преследование врагов, бегущих по всей покоренной фашистами Европе. Но во время жесточайших приграничных битв соотношение сил незапланированно поменялось в пользу нападавших, а вместе с ним вдруг изменился и весь ход подготовленной Сталиным войны. Именно на двенадцатый день боев, 3 июля 1941 года, Сталин обратился к советскому народу и объяснил неожиданно вышедшую из-под контроля ситуацию:
 

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается. Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения, враг продолжает лезть вперед, бросая на фронт новые силы».
 

 
До вероломного вторжения в СССР гитлеровская Германия уже вступила в военный конфликт с Великобританией, Францией, Польшей, Бельгией, Нидерландами, Люксембургом, Норвегией, Данией, Эфиопией, Грецией, Югославией, а также официально находилась в состоянии войны с Канадой, Австралией, Новой Зеландией, Британской Индией и Южно-Африканским Союзом. Гитлеровская Германия уже была известным всему миру кровавым агрессором, поэтому вероломство Германии надо было доказывать именно советским людям.
 
Советские люди действительно не хотели участвовать в новой небывало кровавой войне. Называя нападение Германии «вероломным», Сталин играл на чувствах именно советских людей. В «Академическом толковом словаре русского языка» (2016 г. издания) вероломным принято называть того, кто нарушает обязательства, нарушает клятву, обманывает чье-либо доверие, ведет себя предательски. В словаре приводятся и примеры употребления слова в своем значении: «Вероломный друг. Вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз».

Сталин вовсе не считал фашистскую Германию другом или государством, заслуживающим хоть малейшее доверие, даже при том, что Германия строго соблюдала пакт о ненападении в 1939 году, когда миролюбивый СССР отражал непонятную провокационную милитаристскую агрессию финского буржуазного государства. Соответственно, всякое «вероломство» в такой смысловой ситуации отношения Сталина к Германии является просто вымыслом.
 
В упомянутом обращении к советскому народу Сталин навязал всем свой вымысел:
 

«Могут спросить: как могло случиться, что Советское правительство пошло на заключение пакта о ненападении с такими вероломными людьми и извергами, как Гитлер и Риббентроп? Не была ли здесь допущена со стороны Советского правительства ошибка? Конечно, нет! Пакт о ненападении есть пакт о мире между двумя государствами. Именно такой пакт предложила нам Германия в 1939 году. Могло ли Советское правительство отказаться от такого предложения? Я думаю, что ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой, если во главе этой державы стоят даже такие изверги и людоеды, как Гитлер и Риббентроп».
 

 
Отрицая всякую вероятность ошибки и недальновидности советской предвоенной политики, Сталин в своем обращении сослался на значительное повышение военного риска для Германии от ею же предложенного пакта о мире с СССР. Чем дольше СССР готовился к войне, тем больше сокращались возможности Германии:
 

«Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту. Это определенный выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии».
 

Объясняя смысл взаимно подготовленной Германией и СССР чудовищной войны, Сталин в обращении к народу указал на важную ключевую связь между допустимым кратковременным военным выигрышем и последующим долговременным политическим поражением Германии:
 

«Что выиграла и проиграла фашистская Германия, вероломно разорвав пакт и совершив нападение на СССР? Она добилась этим некоторого выигрышного положения для своих войск в течение короткого срока, но она проиграла политически, разоблачив себя в глазах всего мира как кровавого агрессора. Не может быть сомнения, что этот непродолжительный военный выигрыш для Германии является лишь эпизодом, а громадный политический выигрыш для СССР является серьезным и длительным фактором, на основе которого должны развернуться решительные военные успехи Красной Армии в войне с фашистской Германией».
 

 
  

---

---