---

Окончание. Начало здесь

---

О смысле и причинах мировых войн

Интуитивно, по-житейски, мы понимаем, что смысл или «правильное понимание» войны обычный человек усваивает через «смысловые точки» войны — места и памятные даты ключевых сражений, побед и поражений. О таких местах и датах обычно много пишут историки и говорят журналисты по случаю годовщин, в таких местах есть могилы павших и памятные знаки героям, такие места посещают экскурсии и политические лидеры, про такие места рассказывают патриотические произведения искусства, про такие места образованному человеку позорно ничего не знать. Такие места возникают не стихийно, а создаются осмысленно, существуют в культуре долго и отражают политическое представление нации об исторических событиях и своем статусе среди других народов.
 
В справедливой войне, в которой мирная нация защищается от агрессивного врага, каждый человек защищающейся стороны является участником справедливых по смыслу событий — боец на фронте, боец, попавший в плен, боец, погибший в пути на фронт, работник в тылу, ребенок, помогающий взрослым — буквально каждый защищающийся находится на стороне справедливости и добра, поэтому вызывает сочувствие и симпатию у любого нормального человека. Проявления добра и миролюбия всегда человечны — связаны с человеческими историями, имеют человеческое лицо (как в акции «Бессмертный полк»), поэтому «смысловые точки» стремятся сохранить поимённую память о всех участниках справедливой войны.
 

«Смысловые точки» несправедливой, агрессивной, подлой, захватнической войны у нормального человека вызывают совсем другие эмоции — гнев на человеческое зло, на подлость и жестокость, а также жалость к безумной и темной толпе, поддавшейся влиянию лживой и преступной пропаганды. Поэтому в «смысловых точках» несправедливых войн мало проявлений человеческой личности — нет поимённо сохраненных воинских могил, нет памятных знаков «героям агрессии», нет рассказов о воинском искусстве, храбрости и человечности агрессоров, много рассказов о преступности, жестокости и бескультурье зачинщиков войны.
 

 
Великая Отечественная война на языке советских «смысловых точек» выглядит так: есть Брестская крепость, на которую враг подло напал и в которой защитники СССР мужественно стояли насмерть, есть блокада Ленинграда, в которой гитлеровцы жестоко подвергли мирных людей немыслимым страданиям, есть рубежи обороны Москвы, где врагу не удалось прорваться в столицу, выгнать правительство и расшатать советское государство, есть Сталинград, где наступил перелом в войне, есть Курская дуга с невиданным в мире танковым сражением, есть взятие Берлина и знамя советской победы на европейском Западе, отрезвляющее всяких недобитых современных фашистов, буржуев и русофобов.
 
Что «не так» в этой доброй и понятной пропагандистской истории войны? В рассказах о фашистском вторжении явно умышленно замалчиваются исторические места переломных крупных приграничных сражений, пусть даже проигранных советской стороной. Если бы война с первых минут носила бесспорный однозначный характер, если бы зло напало на реально мирный СССР, если бы Германия, по признанию Сталина, не стремилась получить хоть кратковременное военное преимущество, нападая на преобладающую силу, если бы СССР реально был миролюбивым, а не пытался выглядеть мирным в глазах всего мира, то в первые дни войны действительно не происходили бы никакие великие приграничные сражения с участием советских войск, намного превышающих по численности вражеские войска.
 

Что же странное произошло в первые дни войны и отразилось в ее «смысловых точках»? В каких гигантских, но припрятанных от постсоветской общественности приграничных сражениях были разбиты упомянутые Сталиным «лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации»? Ведь не может такого быть, что советские герои первых сражений справедливой войны намеренно остались без внимания официальных историков-пропагандистов? Однако именно о самом крупном танковом сражении Великой Отечественной войны Большая Советская Энциклопедия намеренно говорит скупо, стараясь не привлекать к нему внимание:
 

«С 24 июня в районе Луцка, Брод, Ровно, Дубно развернулось крупное танковое сражение, длившееся до 29 июня. В нём участвовало с обеих сторон около 1,5 тысяч танков. Войска фронта задержали на неделю наступление противника, который понес большие потери, сорвали его попытку прорваться с ходу к Киеву и замысел командования немецкой группы армий «Юг» окружить главные силы Юго-Западного фронта».
 

 
По сведениям современного источника («Битва под Дубно: забытый подвиг»), в сражении под Дубно войска Юго-Западного фронта нанесли контрудар по ворвавшемуся в СССР врагу. В сражении участвовали 3695 советских танков против примерно 800 немецких танков и самоходных орудий. Всего в сражении под Дубно участвовало около 4,5 тысяч боевых машин, но советская пропаганда «забыла» об этом крупнейшем в мире танковом сражении, в котором перевес советских сил был более чем четырехкратным. Для сравнения сил учтем, что во всем вторжении, на всех фронтах, от Мурманска до Черного моря, по данным Большой Советской Энциклопедии, участвовало 3712 танков четырех вражеских государств.
 
В первые два дня советского контрнаступления под Дубно чаша весов колебалась: успехов добивалась то одна сторона, то другая. На четвертый день советским танкистам, несмотря на все осложняющие факторы, удалось добиться успеха, отбросив врага на некоторых участках на 25-35 километров. Под вечер 26 июня советские танкисты даже взяли с боем город Дубно, из которого немцы были вынуждены отойти на восток. И все-таки к концу пятого дня сражения почти все авангардные части советских мехкорпусов были уничтожены. Танкистам с каждым часом все больше не хватало исправных машин, снарядов, запчастей и топлива. Доходило до того, что им приходилось отступать, оставляя противнику почти неповрежденные танки: не было времени и возможности поставить их на ход и увести с собой.
 
Большая Советская Энциклопедия забыла и про другую трехдневную танковую битву 23-25 июня 1941 года под литовским городом Расейняй, в которой участвовал советский 12-й мехкорпус, имевший к началу войны около 700 танков.
 
В приграничных сражениях советские танкисты сражались отважно. В первый день войны, 22 июня, тяжелый танк лейтенанта П.Д.Гудзя умелым тараном поразил вражеский танк. Командир танка был представлен к ордену Красного Знамени, но орден не был вручен. 22-29 июня в боях у города Львова танк Гудзя уничтожил еще пять фашистских танков, за что командир танка снова был представлен к ордену Красного Знамени, но орден не был вручен. 7 ноября 1941 года Гудзь на своем танке участвовал в военном параде на Красной площади. После войны Гудзь стал генерал-полковником, доктором военных наук, профессором Академии бронетанковых войск. Что было «не так» в подвигах молодого танкиста?
 
Почему величайшие танковые сражения под Дубно и под Расейняй остались без внимания патриотических школьных уроков истории, а танковое сражение на Курской дуге было сделано одной из опорных «смысловых точек» войны? Про танковое сражение на Курской дуге Большая Советская Энциклопедия говорит с подчеркнутой значительностью:
 

«12 июля 1943 в районе … Прохоровки в ходе Курской битвы … произошло крупнейшее в истории Великой Отечественной войны 1941-45 встречное танковое сражение…»
 

 
БСЭ отмечает, что бои у Прохоровки длились весь день и в них с немецкой стороны участвовали около 700 танков и штурмовых орудий, а с советской стороны около 800 танков и самоходных артиллерийских установок. Противник потерял свыше 10.000 человек, свыше 350 танков и штурмовых орудий. Советские войска потеряли около 300 танков и артиллерийских установок.
 
Мы совершенно ничего не поймем в реальных причинах Второй мировой войны без подсказки очень патриотично изложенной книги «Россия и СССР в войнах ХХ века. Статистическое исследование». Книга издана в 2001 году и была написана коллективом авторов под руководством генерал-полковника, кандидата военных наук, профессора Академии военных наук Г.Ф.Кривошеева.

Авторы утверждают, что «потери растут или уменьшаются в строгой зависимости от напряженности боевых действий на фронте». Следовательно, самые напряженные боевые действия всей Второй мировой войны произошли именно в первые 2-3 недели Великой Отечественной войны, потому что:
 

☞ за 15-18 суток, с 22 июня по 6-9 июля 1941 года, советские войска только в трех оборонительных операциях (в Прибалтийской, Белорусской и Западно-Украинской) потеряли 11.703 танка и самоходные артиллерийские установки, а также 3985 боевых самолетов (но в это же время проходили и другие советские оборонительные операции, где также были велики потери),
 
☞ за 101 сутки войны, с 22 июня по 30 сентября 1941 года, потери личного состава советских вооруженных сил составили 2.129.677 человек убитых, умерших от ран и болезней, попавших в плен или пропавших без вести.
 

 
Никогда потом, даже во время самых прославленных и героических кровопролитных боев Великой Отечественной войны потери не были такими большими, как в самом начале войны. Только после чудовищных потерь, о которых принято молчать, ход войны пошел по незапланированному сценарию — для СССР война стала действительно оборонительной и справедливой борьбой с преобладающим по силе агрессором.
 
Многие «необразованные и безкультурные» люди «лживо, бездоказательно и провокационно» подозревают советский строй в преступном пропагандистском разжигании мировой войны, так как не учились в советской школе и не знают, что по марксистским законам мироустройства неизбежными поджигателями войн являются исключительно капиталисты. Осмыслив опыт двух мировых воин, Сталин в своем выступлении перед советскими избирателями 9 февраля 1946 года сказал:
 

«Было бы неправильно думать, что вторая мировая война возникла случайно или в результате ошибок тех или иных государственных деятелей, хотя ошибки безусловно имели место. На самом деле война возникла как неизбежный результат развития мировых экономических и политических сил на базе современного монополистического капитализма. Марксисты не раз заявляли, что капиталистическая система мирового хозяйства таит в себе элементы общего кризиса и военных столкновений. … Таким образом, в результате первого кризиса капиталистической системы мирового хозяйства возникла первая мировая война, в результате же второго кризиса возникла вторая мировая война. …
 
Что касается нашей страны, то эта война была для нее самой жестокой и тяжелой из всех войн, когда-либо пережитых в истории нашей Родины. … Война устроила нечто вроде экзамена нашему советскому строю, нашему государству, нашему правительству, нашей Коммунистической партии и подвела итоги их работы, как бы говоря нам: вот они, ваши люди и организации, их дела и дни, — разглядите их внимательно и воздайте им по их делам. В этом одна из положительных сторон войны».
 

 
Однако в первые дни Великой Отечественной войны, 3 июля 1941 года, Сталин послал советских людей на смерть в самой жестокой и тяжелой войне менее марксистскими, но более понятными аргументами, играя на житейских эмоциях:
 

«Прежде всего необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение. Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом. Он ставит своей целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма, разрушение национальной культуры и национальной государственности русских, украинцев, белорусов, литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян, азербайджанцев и других свободных народов Советского Союза, их онемечение, их превращение в рабов немецких князей и баронов».
 

 
Мы добросовестно убедились, что у Сталина после двух мировых войн не оказалось ясного логичного ответа на вопрос — в чем же причины мировых войн? У Сталина на этот счет оказалось даже два несколько разных объяснения — послевоенное марксистское рассуждение о фатальной неизбежности мировых войн при кризисах капитализма и военно-мобилизующее житейски-мужицки-простецкое рассуждение про гитлеровский восстановленный царизм, помещиков, князей и баронов Запада в роли страшилок.
 
Идеологами и основным «топливом» Второй мировой войны оказались не капиталисты Запада, а гитлеровские национал-социалисты и сталинские коммунисты — две вполне рабоче-крестьянские партии трудящихся, возглавлявшиеся общенародно любимыми вождями. Национал-социалисты считали несправедливым международное положение Германии после Первой мировой войны и идеологические лидеры германского национал-патриотизма 30-х годов никогда не скрывали этого в своих публичных речах. Советская власть считала несправедливым существование капиталистических общественных отношений и никогда не скрывала этого в публичных выступлениях своих вождей.

Взаимная смертельная идеологическая ненависть национал-социалистов и коммунистов возникла на почве по-разному понимаемых чувств патриотизма и защиты справедливости. Однако идеология милитаризма двумя режимами подавалась настолько профессионально убедительно, что постсоветские народы до сих пор не замечают свою причастность к началу несправедливой и агрессивной мировой войны.
 

«Народы без всякого разумного основания, противно и своему сознанию, и своим выгодам, не только сочувствуют правительствам в их нападениях на другие народы, в их захватах чужих владений и в отстаивании насилием того, что уже захвачено, но сами требуют этих нападений, захватов и отстаиваний, радуются им, гордятся ими. …
 
Всякий чиновник тем более успевает по службе, чем он более патриот; точно так же и военный может подвинуться в своей карьере только на войне, которая вызывается патриотизмом.
 
Патриотизм и последствия его — войны дают огромный доход газетчикам и выгоды большинству торгующих. Всякий писатель, учитель, профессор тем более обеспечивает свое положение, чем более будет проповедывать патриотизм. Всякий император, король тем более приобретает славы, чем более он предан патриотизму.
 
В руках правящих классов войско, деньги, школа, религия, пресса. В школах они разжигают в детях патриотизм историями, описывая свой народ лучшим из всех народов и всегда правым; во взрослых разжигают это же чувство зрелищами, торжествами, памятниками, патриотической лживой прессой; главное же, разжигают патриотизм тем, что, совершая всякого рода несправедливости и жестокости против других народов, возбуждают в них вражду к своему народу, и потом этой-то враждой пользуются для возбуждения вражды и в своем народе. …
 
Все народы так называемого христианского мира доведены патриотизмом до такого озверения, что не только те люди, которые поставлены в необходимость убивать или быть убитыми, желают или радуются убийству, но и люди, спокойно живущие в своих никем не угрожаемых домах в Европе, благодаря быстрым и легким сообщениям и прессе, все люди Европы и Америки — при всякой войне — находятся в положении зрителей в римском цирке и так же, как и там, радуются убийству. …
 
Но мало и этого. Всякое увеличение войска одного государства (а всякое государство, находясь в опасности, ради патриотизма старается увеличить его) заставляет соседнее тоже из патриотизма увеличивать свои войска, что вызывает новое увеличение первого. …
 
— «А я тебя ущипну». — А я тебя кулаком. — «А я тебя кнутом». — А я палкой. — «А я из ружья» ... Так спорят и дерутся только злые дети, пьяные люди или животные, а между тем, это совершается в среде высших представителей самых просвещенных государств, тех самых, которые руководят воспитанием и нравственностью своих подданных».
 

 
Так о причинах возникновения войн в 1900 году рассуждал Лев Толстой. Почему предупреждение писателя так тревожно читать сегодня, после двух мировых войн и в атмосфере публичных разговоров о третьей мировой войне? Толстой свое предупреждение написал еще до того, как было сформулировано понятие «фашизм». Толстой узнаваемо говорит о фашизме, именуя это чувство патриотизмом. Кто-то патриотично настроенный, возможно, захочет за резкие слова объявить и Льва Толстого русофобом. По-видимому, без чувства патриотизма трудно любить сограждан, трудно сопереживать им, трудно строить государственную социальную и налоговую политику.
 
Послевоенный опыт Германии подсказывает, что можно успешно жить без милитаристского патриотизма в духе запальчивой ухарской зависти к конкурентам, жить без ненависти к успеху других людей и государств. «Белая зависть» не смертельна и не разрушительна. Однако простая «черная зависть» требует меньше эмоциональных усилий, меньше знаний, меньше культуры, поэтому доступнее для харизматично брутальных, волевых, но интелектуально слабых лидеров всех уровней. Патриотический милитаризм мелких личностей может быть и «антифашиствующим», поэтому общество не ощущает пропагандистской лжи и поддается эмоциональному принятию очередных войн.
 

Советские люди показали готовность идти на невиданные человеческие жертвы, чтобы милитаристскими средствами распространить и закрепить в Европе и во всем мире свой советский образ жизни и свое советское представление о построении мирных международных отношений. Европа оценила и не приняла советские порядки. Как будут дальше строиться отношения?

Видно, что постсоветский народ миролюбив, трудолюбив и опытен в деле производства оружия. Эта обреченная настроенность на неизбежность войн и страх перед окружающим миром со времени Первой мировой войны устойчиво поддерживается общественными лидерами. История войны воспринимается как история страны. Страна по своему смыслу — это рассказ «про войну» — и в прошлых достижениях, и в настоящем, и в мыслях о будущем. Постсоветскому народу в телеэкранах нравится война, стрельба катюшами и бомбардировки во имя победы добра и мира. Раз правительство в кого-то стреляет и бомбит, значит, это недобитые фашисты, следовательно, готовность к новой мировой войне поддерживается не зря.
 
Постсоветский народ знает, что «может повторить и всему миру перепоказать», но в глубине души сам не хочет такого развития мировой истории и такой своей судьбы. Но куда же без войны? Что еще более важное поднимает социальные лифты? Какая карьера, кроме «силовиковской», заставляет чаще биться сердца, вызывая в обществе уважение и желание подражать? Бизнес? Производство? Наука?

На созидательной, мирной, а не милитаристской тематике больше популярности и власти могут получить менее брутальные лидеры интелектуального, а не силового типа, как это произошло, например, в послевоенной Германии. Люди не звери — с ними можно и нужно говорить.