Окончание. Начало тут


Воровали все:

Почитайте записки историков Дронова и Крестовского, первоисточники, прилагаемые к книгам Бушкова – получите массу впечатлений, только не удивляйтесь, что потом, при чтении современных новостей, у вас будет стойкое дежавю:

"Еще при Александре II, в турецкой войне 1877–1878 годов, в карманах поставщиков и интендантов оседали громадные суммы, естественно не без ведома главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Компания «Грегер, Горовиц, Коган и Ко», получив подряд на снабжение русских войск в Болгарии и 20 млн. рублей из казны (а это – чтобы было понятно – 15 480 кг золота!) уже к августу 1877 года прекратила платежи и была признана румынскими властями банкротом. Прибывшая комиссия из русских военных обнаружила ужасающие злоупотребления. Оказалось, господа коммерсанты поставляли в армию либо испорченные, либо фальсифицированные продукты, вызывая массовые заболевания среди солдат. Сумма украденного превысила 12 миллионов золотых рублей".

Ничего ещё не напоминает из нашего ближайшего прошлого? Честное слово, я инстинктивно начал искать в материале фамилию «Сердюков».

И какое наказание, как Вы думаете, понесли коммерсанты? Держитесь за стул: «Прочитав документ об обнаруженных злоупотреблениях, царское военное министерство... распорядилось выдать фирме-банкроту еще 6 миллионов рублей золотом. Однако коммерсанты остались недовольны и собрались вчинить русской казне судебный иск в 28 миллионов. Естественно, золотом!»

Ну просто бейлаут & Parex XIX века!

Не могу я пройти мимо случая с впечатляющим результатом приватизации XIX века, художественно обыгранном в сериале «Институт благородных девиц», хотя у киношного злодея Маркина был реальный прототип — Самуил Соломонович Поляков, хозяин империи АО РЖД:

«За десятилетие до той войны Российскую империю потряс скандал с приватизацией государственной Николаевской железной дороги «Москва — Петербург». Принадлежа казне, дорога была вполне прибыльной, давала отличный доход. А потом ее решили приватизировать, отдав Главному Обществу российских железных дорог, созданному в 1857 году. Когда сие общество только создавалось, оно хвастливо обещало всю Россию покрыть сетью чугунных магистралей без всякой помощи государства.

В правлении общества вместе с финансистами заседали русские высшие сановники. Однако к 1867 году Главное общество РЖД оказалось фактически банкротом. Взявшись построить четыре дороги, оно ни одну трассу не закончило — и стало брать у русского правительства ссуды на достройку. Долги общества доросли до 135 миллионов рублей (92 млн. — долг перед государством) при уставнике = 75 миллионов рублей. Положение свое общество оное решило поправить, прибрав к рукам самую прибыльную из государственных дорог — московско-петербуржскую. Причем денег на выкуп дороги у государства у этой банды мошенников не имелось. Она предложила: заплатим казне не рублями, а... облигациями общества, выпущенными под гарантии государства».

Завидуйте, авторы ваучеров и сертификатов: альтернативное предложение группы русских промышленников (товарищества Кокорева, Мамонтова и Рукавишникова), обещавших платежи настоящими деньгами, было безжалостно отброшено. Может быть, теперь более понятна позиция крупного бизнеса, однозначно вставшего на сторону революции в 1917-м?

Не боялась царская фамилия и святотатства: Когда на месте убийства Александра II стали возводить храм Воскресения, пожертвования шли со всей России, складываясь в громадные суммы. Председателем строительного комитета, всецело распоряжавшегося денежным фондом, стал великий князь Владимир Николаевич — и уж они с супругой Марией Павловной себя не забыли. Храм строился долгие годы, и все это время великокняжеская чета, не смущаясь, «золотила ручку» в народных пожертвованиях.

«Высочайший шеф» русского военного флота Алексей Александрович, дядя царя, присвоил миллионы рублей из казенных сумм флота и средств Красного Креста.

Современник писал: «В карманах честного Алексея уместилось несколько броненосцев и пара миллионов Красного Креста, причем он весьма остроумно преподнес балерине, которая была его любовницей, чудесный красный крест из рубинов, и она надела его в тот самый день, когда стало известно о недочете в два миллиона».

Николай Константинович, двадцатичетырехлетний полковник, еще при Александре II ухитрился стать «гнусно прославленным» из-за того, что воровал не из казны, а… дома. В Зимнем дворце у императрицы Марии Александровны после вечерних семейных собраний стали пропадать драгоценности. Из Мраморного дворца, резиденции князя Константина Николаевича, исчезли очень ценные изумрудные серьги, подарок Константина супруге. И, наконец, в том же дворце из семейной иконы кто-то выковырял крупные бриллианты…

Однако самые страшные результаты для России имела деятельность великого князя Сергея Михайловича, генерал-инспектора артиллерии. В военном ведомстве Сергей Михайлович был царем и богом вплоть до Февраля, не подчиняясь никому и ничему. Все, что касалось артиллерии, он решал единолично. И случилось так, что русская артиллерия фактически попала в монопольную зависимость от французской фирмы Шнейдера, агентами влияния которой стали в России сам Великий князь. Кончилось все тем, что к началу первой мировой русская армия осталось без тяжелой артиллерии.

Августейшие особы без чести и совести... После знакомства с этим элитарным террариумом уже как то не удивляешься, узнав, что в Феврале 1917го «...большая часть этих высокородных обормотов наперегонки бросилась засвидетельствовать свое почтение новой власти! Еще до официального отречения Николая от престола великий князь Кирилл Владимирович, контр-адмирал и командир Гвардейского флотского экипажа свиты его величества, нацепив красный бант, под красным знаменем привел своих матросов к зданию Государственной думы (которая к тому моменту была распущена указом императора) и объявил, что вверенное ему воинское соединение переходит на сторону Думы».

И вот с такими «активами» и топ-менеджерами Российская империя вступила в Первую мировую войну...

В начале её производимых в Империи артиллерийских снарядов не хватало, чтобы достичь даже среднемирового (уж и не говоря о германском) уровня обеспечения артиллерии. Недостаток винтовок к ноябрю 1914-го достигал 870 тысяч, а ежемесячно производить планировалось лишь 60 тысяч штук. Кроме того, почти половина солдат были элементарно неграмотны (помните проблему российского образования?) Исследование, проведённое в 1911-м, показало: в русской армии на каждую тысячу новобранцев свыше семисот были неграмотны, в германской армии — один…

Из воспоминаний знаменитого генерала А.А. Брусилова:
«...Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герец-перц (австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд, — Авт.) с женой были убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы — не знал почти никто, что такое славяне — было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать, было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя».

Техническое преимущество германских войск в артиллерии, особенно тяжелой, оборачивалось для русской армии огромными потерями в живой силе. Так, из каждой тысячи солдат английская армия потеряла в войну 6, французская — 59, а русская — 85 человек. К началу 1917 года Россия потеряла убитыми 2 млн., ранеными — около 5 млн., пленными около 2 млн. человек.

Соответственно в стране не могли не нарастать и нарастали антивоенные и антимонархические настроения. Причем не среди рабочих и крестьян, а в первую очередь – среди элиты

Осенью 1915 года в измене обвинили бывшего военного министра Владимира Александровича Сухомлинова. После этого уже кого угодно можно было заподозрить в предательстве. И через год обвинение в измене предъявили царской семье, правительству и генералитету в целом. 1 ноября 1916 года в Государственной думе депутат от партии кадетов Павел Николаевич Милюков заявил, что недееспособное правительство намерено заключить сепаратный мир с Германией. Исчисляя провалы «придворной партии», каждый пункт обвинений Милюков заканчивал вопросом: «Что это — глупость или измена?»

А в 1915м официальный лидер московских деловых кругов П.П. Рябушинский, председатель Московского биржевого комитета и председатель Московского Военно-промышленного комитета — призывал деловые круги «вступить на путь полного захвата в свои руки исполнительной и законодательной власти». Также летом 1915 года оформился Думский прогрессивный блок, имевший целью ограничение власти самодержавия. Позднее лидеры буржуазных партий пытались организовать дворцовый переворот, рассчитывая избавиться от Николая II и предотвратить нараставший революционный взрыв.

Самым ярким симптомом грядущего полного расстройства хозяйственной жизни стал продовольственный кризис. Съестные запасы в стране имелись в достаточном количестве: в 1914-1916 было собрано 216 млн. тонн продовольственных и кормовых хлебов, и этого вполне хватило бы и для удовлетворения нужд фронта, и для обеспечения городского населения. Однако деградация железнодорожного транспорта (Привет Вам, Самуил Соломонович Поляков) сделала проблему снабжения городов неразрешимой. В то время как на Дону, Урале и в Сибири скопились значительные запасы продовольствия, центр России голодал; Донбасс был завален не вывезенным углем, а столицы мёрзли из-за нехватки топлива.

Директор департамента полиции сообщал 30 октября 1916 года в МВД: «Сравнение настроения населения Петрограда и Москвы и отношения его к центральному правительству в данное время и в период 1905-1906 гг. устанавливает, что теперь оппозиционность настроений достигла таких исключительных размеров, до которых она далеко не доходила в широких массах в упомянутый смутный период. Вся тяжесть ответственности за переживаемые родиной невзгоды возлагается ныне уже не только на правительство, в лице совета министров, но даже и на верховную власть…»
Однако при этом МВД не находило ситуацию революционной. И не только МВД.

Большевики-радикалы вели себя тоже на удивление осторожно, они фактически сдерживали стачки, стараясь не растратить революционный «порыв» рабочих на отдельные выступления. Большевики явно склонялись к мысли, что во время войны поднять революцию не удастся. Известно публичное заявление В. Ленина в январе 1917 года в Швейцарии, что он не рассчитывает дожить до революции, что ее увидит только молодежь, а не мы, старики. Поразительно невпопад!


А события развивались по своим, объективным законам, никак не зависящим ни от трепыханий гучковской фракции и заговоров промышленников, ни от работы ленинской «Искры», ни от Германского генштаба, что-то там финансирующего и подстрекающего:

1. Начинаются перебои с хлебом, очереди за ним все длиннее. И хотя хлеба пока достаточно, проходит слух (а потом подтверждается официально) о подготовке к введению хлебных карточек. Мы слышим, что запасов немного, подвоз слабый, и понимаем, что через месяц – в апреле – подвоз почти прекратится из-за весенней распутицы. Впервые во время войны мы действительно пугаемся голода. (Его в реальности не возникнет, но сейчас-то мы об этом не знаем...)

2. Перебои с топливом. Даже если зерно и подвезут – его надо перемолоть и выпечь хлеб. А топлива не хватает. В Москве температура в квартирах обывателей не превышает 9–12 градусов, а в учебных заведениях – 6–8. Газовое освещение отключено, по ночам темно. Ожидается полная остановка городского трамвая, вечером он уже не ходит. Многие заводы в Питере и Москве останавливаются из-за отсутствия топлива или электроэнергии (из-за отсутствия топлива на электростанциях).

3. Остановки заводов все чаще, не только из-за топлива, но и из-за неподвоза сырья и комплектующих, так как паровозы заняты перевозкой зерна и топлива... Остановки заводов означают потерю зарплаты и, возможно, работы. А это означает потерю брони от фронта.

4. А на фронте – огромные потери, иначе не надо было бы призывать в армию массу необученных крестьян и рабочих (необоронных заводов). Лазареты в Питере полны. Дикие рассказы о травле газами. А необученных новобранцев в Питере скопилось почти 150 тысяч. На фронт идти никому не хочется...


«Фейсбук» и его роль в революции 1917 года:

Нервозность населения резко возрастает. Слух о хлебных карточках сметает хлеб из булочных; мало хлеба – длиннее очереди. А в очередях чего только не наслушаешься! Вот реальные каналы распространения революции – социальная сеть очередей в булочных (для женского пола) и делегации рабочих заводов (для мужского). И отовсюду идут крайне беспокоящие сигналы об отсутствии хлеба, топлива, локаутах и т. д. А тут выходные. Дома сидеть холодно, да и тревожно, люди кучкуются и идут на демонстрации, в первую очередь с требованием «Хлеба!». Ширятся погромы булочных и мелких лавок.

Против демонстрантов выводят солдат, но те не хотят в них стрелять. В понедельник 27 февраля начинается бунт войсковых частей – именно из-за нежелания стрелять в демонстрантов. Солдаты сочувствуют рабочим и не хотят на фронт, под вражеские снаряды, пули и газы. Они присоединяются к рабочим и обращают свое оружие против полиции. Через два дня бастует почти весь питерский гарнизон, захватывается Арсенал и оружие раздается всем желающим. Ситуация окончательно выходит из-под контроля.

7 февраля 1917 года Петроградское охранное отделение донесло, что рабочая секция комитета, председательствуемого Гучковым, готовит на 14 февраля серьезные беспорядки в столице. Они приурочивались к плану группы Родзянко и должны были явиться той манифестацией, которая открыла бы Думе возможность взять власть в свои руки. Ещё раз – прочтите внимательно — не Ленин, не Сталин и не Троцкий, а именно – Алекса́ндр Ива́нович Гучко́в дворянин, лидер партии «Союз 17 октября», председатель III Государственной думы, член Государственного совета Российской империи лезет на броневичок с красным бантом и лозунгом «Долой царя!»

Тотчас же министр внутренних Дел Протопопов принял решительные меры безопасности — рабочая секция была арестована и привлечена к ответственности. Вместе с тем столица была изъята из ведения ген. Рузскаго, главнокомандующего Северным фронтом, и подчинена особо назначенному генералу Хабалову. Эти решения всполошили революционный муравейник: если Государь решился на борьбу, нельзя было больше медлить.

М.В. Родзянко направляет телеграмму главнокомандующему ближайшего к Петрограду Северного фронта с таким текстом:
«Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно беспомощна восстановить нарушенный порядок. России грозит унижение и позор, ибо война при таких условиях не может быть победоносно окончена. Считаю единственным и необходимым выходом из создавшегося положения безотлагательное призвание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения... Медлить больше нельзя, промедление смерти подобно». Командующих фронтами запросили по телеграфу: что они думают об отречении императора? Командующие поддержали идею отречения от престола. Все как один!"

"Окажись рядом рота пулеметчиков, по-настоящему преданных царю, — вспоминал глава Временного правительства Александр Федорович Керенский, — она могла бы уничтожить всю Революцию вместе с левыми и правыми. Единственная причина, по которой это не случилось, заключалась в том, что в целой Российской империи не нашлось такой роты». Войска и казаки не желали защищать императора. Даже юнкерские училища не поднялись…

Генералитет благосклонно принял план переворота, и, рассчитывая на поддержку армии, думские заговорщики перешли к активным действиям. П. Милюков вспоминал: «Никто из руководителей Думы не думал отрицать большой доли её участия в подготовке переворота. Вывод отсюда был тем более ясен, что... кружок руководителей уже заранее обсудил меры, которые должны были быть приняты на случай переворота. Намечен был даже и состав будущего правительства. ...Личный состав министров старого порядка был ликвидирован арестом их, по мере обнаружения их местонахождения. Собранные в министерском павильоне Государственной думы, они были в следующие дни перевезены в Петропавловскую крепость».

Февральский переворот в России в 1917 году явился результатом заговора, который начался в сентябре 1915 года. Об этом впервые заявил печатно Деникин в Париже в 1921 году. Монархисты хотели силой вырвать у своего государя отречение, а в случае отказа — убить царя (большевики, когда убили государя в 1918-м году, лишь окончили замысел монархистов от 1916 года). Потом появились в эмигрантской печати свидетельства о масонском заговоре. В действительности, там был сложный клубок четырёх заговоров: дворцовый (великие князья), генеральский (армия), заговор разведок Англии и Франции, и масонский заговор («центр» депутатов Думы, эсеры и меньшевики).

Никто из высших чинов государственного аппарата не рискнул своей жизнью. Первыми предали царя, как водится, кто больше всех драл глотку в славословиях — монархисты и националисты — Пуришкевич и Шульгин. Революцию приветствовали даже некоторые члены императорской семьи.

Православная церковь, и та не поддержала помазанного на царство самодержца всероссийского. После отречения императора, в марте 1917-го, епископ Енисейский и Красноярский Никон (Бессонов) уверенно говорил: «Монарх и его супруга изменяли своему же народу. Большего, ужаснейшего позора ни одна страна никогда не переживала. Нет-нет — не надо нам больше никакого монарха».

«В первом часу дня пошел «куда все идут», то есть к Думе, — вспоминал московский обыватель Николай Окунев. — И начиная еще от Лубянской площади увидел незабываемую картину. По направлению к Театральной и Воскресенской площадям спешили тысячи народа, а в особенности много студентов и учащихся. Лица у всех взволнованные, радостные — чувствовался истинный праздник, всех охватило какое-то умиление. Вот когда сказалось братство и общность настроения. А я стар уж что ли стал, чуть не плакал, сам не зная от чего… Необычайные картины: у солдат в одной руке ружье или шашка, а в другой красный флаг; или так: солдат и студент идут обнявшись, и у солдата флаг, а у студента ружье…»


Но как всегда, после праздника начинались революционные будни:

«Полиция все же следила за внешним порядком... — записывал Окунев, — и... заставляла дворников и домовладельцев очищать от тающего снега крыши, дворы, тротуары и улицы. А теперь, при свободе, всякий поступает, как хочет. На улицах кучи навоза и громадные лужи тающего снега… Хвосты увеличиваются, трамвайные вагоны ломаются от пассажиров-висельников на буферах, подножках и сетках. Солдаты шляются без всякой надобности и в крайнем непорядке, большинство из них не отдают офицерам чести и демонстративно курят им в лицо. Мы целый месяц все парили в облаках и теперь начинаем спускаться на землю и с грустью соглашаемся, что полная свобода русскому человеку дана еще несколько преждевременно. И ленив он, и недалек, и не совсем еще нравственен».

«Толпы серых солдат, — вспоминал прибывший с фронта боевой офицер, — явно чуждых величию совершившегося дела, в распоясанных гимнастерках и шинелях внакидку праздно шатались по грандиозным площадям и широким улицам великолепного города. Изредка куда-то с грохотом проносились тупорылые броневики и набитые солдатами и рабочими грузовики: ружья наперевес, трепаные вихры, шальные, злые глаза… Мозги набекрень... стихийное «нраву моему не препятствуй»... хмельная радость — «наша взяла», гуляем и никому ни в чем отчета не даем…»

(Ну да, английский пролетарий, конечно, из другого теста...  даже сейчас, в XXI веке, верхом проявления свободы считает справление естественных надобностей на памятники.)

Отречение царя питерцев уже не интересует. Они живут уже в новой реальности, где они взяли власть, город полностью под их контролем. Царь пишет отречение от престола не из-за бунта в столице, а из-за предательства генералов армии и великих князей, единогласно ему это советующих.


Сословия Российской империи: