Не так давно я излагал свои размышление в статье «Заказчики образования». Это была статья скорее о прекрасном будущем, которое бы хотелось видеть. Но мы живем в таком мире, какой он есть, поэтому тут я попытаюсь быть более приземленным и более практичным. Попытаюсь рассказать, где мы сейчас находимся и откуда такая смена заголовка.

Давайте попробуем разобраться вместе. Только ли родители являются заложниками?

Последние годы мне довелось поучаствовать во многих дискуссиях, конференциях, связанных со сферой образования. Как местных, так и международных. И знаете, накопились мысли и наблюдения, которыми мне бы хотелось поделиться.


То, что в образовании творится бардак — это практически аксиома, не требующая доказательств.

Люди недовольны. Причем неважно — латыш ты или русский. Недовольны все. Включая и учителей с директорами школ.

Родителям кажется, что детей учат не тому и не так, учителя не получают достойной оплаты труда, директора не могут обеспечить условия для развития учителей и не могут подбирать состав под выстроенные модели (скорее, происходит наоборот — модели образования подстраиваются под имеющихся учителей).

Реально обсуждать на этом фоне какой-то «заказ» общества — это в некоторой степени маниловщина.

Конечно, запретить мечтать нельзя, надо же к чему-то стремиться и иметь какую-то цель, но не менее важно и трезво оценивать действительность.

 

Каждая школа работает во что горазда. У кого-то получается лучше, у кого-то хуже.

Сарафанное радио расставляет все по своим местам и формирует некую шкалу оценок, которую и принимают во внимание родители. Какую при этом школа реализует модель — вопрос десятой важности.

Потому что модель по факту — это как платье. Даже если не по размеру — можно натянуть. Выглядеть будет некрасиво, ну да все лучше, чем голой бегать.

Люди это видят, люди это понимают. Возможно, понимают это и в Министерстве образования, но пока телега едет, не хотят ничего менять. Сила инерции. И это, думаю, свойственно всем школам Латвии в той или иной мере.


На этом фоне разговоры об особых моделях для школ национальных меньшинств выглядят особо комично. Хотя уместнее сказать — трагикомично.

Потому что разговор о процентах употребления латышского языка на уроках приобретает религиозно-священный окрас. А вопросы религии и логики несовместимы. В какой-то момент было явление святой пропорции, которая стала точкой отсчета новой веры.

Говорить о снижении/повышении пропорций в коридорах минобраза — риск быть преданным анафеме. Ну а делать заявления по поводу того, что весь этот процентный ажиотаж — это выдуманный на пустом месте и созданный Франкенштейн, то тут уже не обойтись и без инквизиции.

Тем не менее в вопросах пропорций телега явно впереди лошади. Когда процесс достижения результата важнее самого результата.

 

Людей и школы загнали в рамки, что само по себе абсурдно, и уверили в том, что это нормально.

В результате мы попадаем в некий шаблон традиции «тут так заведено». А раз так заведено, то не нужны и исследования, не нужны мнения экспертов, не нужно ничего. Это становится лишним.

Как думаете, кто-то изучает популярность той или иной модели, чтобы спрос порождал предложение? Кто-то изучил и доказал, что введение пяти моделей образования для школ национальных меньшинств благотворно сказалось на общей успеваемости учеников? (А ведь 10 лет прошло!)

Был ли проведен сравнительный анализ этих самых пяти моделей, чтобы выяснить, какая из них лучше?

Думаю, минута на обсуждение не нужна, ответ известен.


Единственные, кого интересуют цифры в этом вопросе — это несколько правозащитников (не могу отдельно не отметить Владимира Бузаева и Александра Гильмана), которые время от времени просят само собой разумеющееся — официальной статистики и цифр, наглядно демонстрирующих тенденции, вызванные образовательной реформой в школах нацменьшинств.

К чему привели эти взятые с неба проценты, к чему привел единый экзамен по латышскому языку в 12-м классе, как это влияет на поступаемость в вузы и на успеваемость в школах.

Но изучать эту тему министерству неудобно, невыгодно, неинтересно. Это лишь очередной раз доказывает, что цель была не улучшить знания.

Цель была другая. Улучшить знания латышского любой ценой.

В нашем случае цена — это ухудшение знаний по другим предметам. Иначе нам бы уже гордо рапортовали о проделанных успехах.

А поскольку хвастаться нечем, то лучше этот вопрос не поднимать, замыливать, перекладывать с одного правительства на другое и т.д. Такое искусственное решение, кстати, и дешевле. Запустил закон — и все дела. Математика, физика, химия и другое — все подождет.

 

Странно, что сразу не приняли закон, гласящий, что каждый ребенок поступающий в школы, уже должен знать государственный язык.

Удивительно, что такое элегантное решение не пришло в светлые головы законотворцев. Ведь придумали, что няни в детских садах теперь должны не только горшки выносить, но и попутно латышский преподавать. Как с той балериной, которая попусту крутится и которой надо к ноге динамо приделать.

Кстати, в Эстонии министр образования в этом деле оказался честнее и призвал отказаться от притянутых за уши процентов.


В общем, если кратко смоделировать общую тенденцию разговоров в политических и чиновничьих кругах, то выглядит это примерно так: вы пришли в библиотеку, ожидая там увидеть многообразие выбора, но вышедший вам навстречу библиотекарь сообщает, что министерство решило оставить книги в пропорции — 60% книг на латышском и 40% на английском. Потому что английский — официальный язык ЕС, в отличие от всяких великих и могучих. Исключение для латышско-русских словарей.

Пропорции пропорциями, а рамочная конвенция по защите прав национальных меньшинств — святое. Так что словари все на любой вкус. И русско-латышский, и польско-латышский. И сейчас активно ведутся дискуссии, пишутся проекты, проходят конференции и выделяются европейские деньги, чтобы и цыганско-латышских словарей было бы в достатке.

Абсурд, но мы живем в этом абсурде более 10 лет.

Пока, правда, вместо английского присутствует русский. Но борьба с этим негативным явлением в латвийском образовании ведется перманентно. А уровень дискуссий-конференций примерно таков, каким я его описал. Понимают это только те, кто в подобном участвовал — а это, к сожалению, очень небольшое число людей, — поэтому в обществе нет осознания всей тупиковости ситуации.


Вы можете спросить: что же делать? Могут ли жители как-то влиять на текущие процессы в государственном управлении в сфере образования?

 

К сожалению, я вынужден сказать горькую, но правду: нет.

Почему? Для того чтобы как-то влиять на систему, ее надо изучать. И не только паре активистам, но достаточно большому числу людей. Чтобы понимать, «как государство богатеет и почему не нужно золото ему, когда простой продукт имеет...».

Необходимо и желание второй стороны — искать какие-то адекватные, не связанные с политикой решения.

Мы можем сколь угодно много выходить на демонстрации, на пикеты и т.п. мероприятия, однако не понимать простую вещь. Если в университете нет специальной программы для подготовки педагогов под те же самые навязанные билингвальные системы образования, то все разговоры о них — это пшик.

Не понимая, как работают винтики-гаечки огромного бюрократического аппарата, часть изменений будет проходить незаметно.

То, что нельзя внедрить сразу и что вызвало бы массовую волну недовольств, проталкивает постепенно. Два шага вперед, один назад. Два вперед, один назад. Политическая воля наличествует, и в этой политической составляющей нет и намека на желание разбираться с вопросами по существу.


Мои выводы, как наблюдателя со стороны, такие.

Если родители и могут влиять на образовательные процессы в школе (я уже не говорю про государственный уровень), то это влияние в рамках статистической погрешности, которое можно не принимать в серьезный расчет.

Причем обвинять их в пассивности — это перекладывать с больной головы на здоровую. Люди и готовы к участию, но приемлемых условий для этого нет, особенно на уровне государства. Поэтому логично искать такие формы влияния, которые бы реально работали и имели перспективу.

В свое время блуждала информация о школах, которые Россия могла бы сама открыть в Латвии — с прямым финансированием и образовательными стандартами, позволяющими выпускникам поступать в российские же вузы.

Это вызвало немало споров как на житейском, так и на политическом уровне. Мне кажется, что наше общество уже созрело для осознания того факта, что спасение утопающего — дело рук самого утопающего.

Ждать помощи от России, от нашего правительства — это малоперспективно. В этом процессе мы всегда будем ведомыми и никогда не будем устанавливать правила игры.

Или, что еще хуже, будем вечно просить соблюдать стандарты и рамочные конвенции у тех, кто плевать на них хотел с большой колокольни.

 

Поэтому уже давно надо задуматься над условным фондом для развития русской школы.

Сформулировать цели и задачи этого фонда. Какую школу мы хотим для наших детей. Принципы — они на поверхности. И формулируются достаточно просто.

В политику-то играть не надо, задача другая — создать хорошие условия для получения образования нашими детьми. Чтобы они и латышский знали на достойном уровне, и английский, и русский бы оставался для них родным языком. И чтобы знания по другим предметам от этого не страдали.

Тогда на выходе мы получим человека, перед которым открыт весь мир.

В общем, жизнеспособность фонда и покажет, нужна ли Латвии русская латвийская школа. А чтобы фонд вызывал доверие и уважение, его ядро должны составлять уважаемые в обществе люди, полностью поддерживающие цели фонда.

Создание, его деятельность должны быть максимально прозрачными для людей — и тогда у нас появится реальный инструмент для продвижения своих идей по построению правильной русской латвийской школы.

Надо привыкать к той простой мысли, что не стоит надеяться на дядю.

Однако сообща, по кирпичику мы можем построить то, о чем пока только мечтаем. Дорогу осилит идущий.