— У вас, Вячеслав, идет четвертый месяц депутатства. Не разочаровались еще в политике?

— Нет, пока очень интересно…

— А преподавательская работа как?

— Сейчас — никак, я не преподаю, нету времени. Приходится работать по 12 часов в день.

— А конкретно?

— Я председатель комиссии народного хозяйства, среды, аграрной и региональной политики. Это одна из самых больших комиссий в Сейме, она курирует четыре министерства. Во-вторых, я заместитель председателя фракции Партии реформ. И в-третьих — я председатель подкомиссии по налоговым вопросам.

— Расскажите, что случилось с еврофондами? За что нас их лишили? Приостановили выплату 120 млн. по программе когезии?

— Этот вопрос не находится в моей прямой компетенции. Им заведует Минфин. Вообще же схема распределения еврофондов очень сложная: есть Минфин — надзирающая институция, и есть посредники — это уже линейные министерства. Так что в этом вопросе я кое-что знаю только относительно отдельных линейных министерств. А Минфин — не наше министерство, и под ним бюджетная комиссия, которая тоже не наша — ею руководит Единство.

Что случилось… Факты таковы, что платежи приостановлены уже начиная с декабря. Если не ошибаюсь, речь идет о сумме в 120 млн. евро. Реально это не означает, что те, кто уже получил право на европейское финансирование, его не получат. Нагрузка в этом случае ляжет на госбюджет. Что, конечно, тоже нехорошо.

Формальная причина, почему вообще были приостановлены платежи из еврофондов, — это недостатки работы как контролирующих институций, того же Министерства финансов, так и определенных линейных министерств. По отдельным программам процент освоения фондов очень низкий, а именно — 10 процентов от выделенной суммы.

— Не понимаю, а в чем же все-таки главная претензия Еврокомиссии? Что деньги выделены, но никто их не берет? Или что их все-таки осваивают, но как-то неправильно?

— Скорее второе. Мы говорим о достаточно длительном и серьезном периоде планирования — пять-семь лет. Это как с принятием бюджета в стране. Изначально государство заявляет, на какие приоритеты будет тратить деньги. Эти планы утверждает Еврокомиссия, и из этого исходят определенные прогнозы того, сколько денег будет выделено в конкретном министерстве на конкретную цель.

Но потом начинается претворение плана в жизнь. И работает система контроля, которая старается не допустить, чтобы деньги ушли не по назначению, и так далее. Не забывайте, что европейские деньги всегда перечисляются задним числом.

Возьмем для примера поддержку инноваций. Скажем, открыта программа, на которую планируется потратить 1 млн. латов. Вы создаете определенную структуру, где расписываете, каким образом будет происходить отбор проектов и контроль за их выполнением. И вот вы выделяете деньги, а через несколько лет происходит проверка: а вот те деньги, которые вы выделяли, они действительно пошли на инновации? А это были действительно инновации? И если окажется, что нет, Еврокомиссия не выделит денег.

Надо сказать, что Латвия — не единственная страна, в которой были приостановлены платежи. Это происходило в Литве, Эстонии, Германии, Великобритании. Так что наш пример — не из ряда вон выходящий. Но с другой стороны, наши 120 млн. — это в четыре раза больше, чем то, что выделялось Литве. Так что мы можем точно сказать, что проблема все-таки есть. И попробовать определить, почему на самом деле так получилось.

— Так кто же виноват?


У меня есть три версии на этот счет

— Первая. Процесс освоения еврофондов — очень сложный. А поскольку речь идет о большом периоде планирования (на семь лет), то сложно ожидать, что все пройдет именно так, как было задумано вначале. В Советском Союзе оперировали пятилетками, но и там результаты мало походили на изначальные планы. Ошибки случаются у всех. Однако именно на наши ошибки обратили внимание. Почему? Здесь нам надо вернуться несколько назад.

Так называемые структурные фонды нам уже снизили свои выплаты на 20%. Причина урезания в том, что суммы траншей лимитированы и должны составлять не более чем 2,5 % от ВВП данной страны. А у нас, как известно, ВВП упал в последние годы именно на эти двадцать процентов…

Однако цель когезии и структурных фондов, напомню, — снизить неравенство среди стран ЕС. Можно долго спорить о разных методах, но одно ясно: что если цель фондов — помочь бедным регионам, то система должна быть построена так, что когда регион становится беднее, то он получает больше. А у нас получается наоборот. ВВП упал — и получили мы меньше. Парадокс!

Я лично был в декабре на переговорах с комиссаром по бюджету Еврокомиссии и с комиссаром по региональной политике. И когда их приперли к стенке этими аргументами, они признали — да, произошла неприятность.

Вообще понятно, почему они сделали такую привязку. Бюджет ЕС надо как-то балансировать, и простой способ — привязать помощь разным странам к их ВВП. Кто же мог предположить, что у нас он будет таким низким! Но с целями когезии такая стратегия не имеет ничего общего.

Таким образом, произошла аномалия. Были попытки ее решить со стороны правительства. Но в ответ было сказано, что, дескать, а если у других стран снять этот потолок? У Польши, например? Тогда весь бюджет на ближайшую семилетку полетит ко всем чертям. А ведь его целый год принимали…

— И вы отступились?

— Нет, мы не оступились. Но Еврокомиссия пытается делать вид, что ничего не произошло. И в том же декабре основной ее аргумент был: зачем вам столько денег, вы все равно их плохо осваиваете? А мы им в ответ: по индикатору осваиваемости показатели Латвии выше среднего. Мы — в первой четвертке среди стран — новых членов Евросоюза. Потому что упомянутые 10% осваиваемости — это по отдельным конкретным программам. А общий показатель у Латвии не так уж плох.

— А по каким программам он плох? Где получились эти 10%?

— Ну, например, по программе «предпринимательство и инновации»…

— Опа! То есть как раз по той программе, которая больше всего нужна экономике?

— Понимаете, на словах все предприниматели говорят: о-о-о, нам нужны инновации. Но когда реально доходит до раздачи финансирования, вдруг оказывается, что компания фактически пытается продать то, что она уже сделала пять лет назад. Или получить деньги за своих работников, которых она вдруг переквалифицировала в университетских работников…

Словом, начинаются всякие вещи, после которых контролеры приходят и говорят: денег не дадим. Поскольку это не то, что мы думали, когда говорили об инновациях.

То есть первая версия случившегося — это то, что наши показатели якобы плохие. Однако она — лишь мина Еврокомиссии из-за этого самого парадокса с привязкой к ВВП страны.


Ну, достали!

Вторая версия заключается в том, что, как известно, ни один план не выживает при столкновении с реальностью. И поэтому неизбежны корректировки планов, изменения, перевод ресурсов из одного места в другое. Это все понятно и нормально, но до определенного предела. Если такие перетасовки будут происходить слишком часто, то вы неизбежно начинаете действовать на нервы. Ведь все изменения приходится согласовывать с Еврокомиссией.

По моей информации, в Латвии это происходило очень часто, чаще, чем в других странах: со всеми этими нашими сменами правительств, созданием и развалом коалиции и т.д...

— Короче, Еврокомиссия устала от нашей чехарды с корректировками?

— Да, версия номер два звучит примерно так: «Достали!» Виноваты — политики.

И третья версия, это что Минфин создал не очень хорошую систему мониторинга и аудита. Ведь от системы контроля и аудита тоже зависят показатели освоения. Особенно это касается тех программ, где результат — низкий. То есть виноваты госчиновники, которые плохо продумали систему распределения и контроля.

Таким образом, я высказал три основные версии (а у меня есть еще и дополнительные версии). Скорей всего, здесь подействовал комплекс этих причин.

— А все же мне остался неясным один вопрос. Почему же нормальные предприятия не могут освоить еврофонды? Ведь даются же деньги на инновации, бери — не хочу. А осваиваются только 10%... Это что значит? В нашей стране уже некуда вкладывать? Или Минфин настроил столько барьеров, которые невозможно преодолеть?

— Грубо говоря, основная причина в том, что те, кто подал заявку на евроденьги, не смогли доказать, что сделанное ими — это инновации. И действительно, в девяти случаях из десяти сделанное нашими предприятиями под эту программу разумный человек не сможет назвать инновациями.

— Значит, наше Министерство финансов просто ошиблось в 10 раз? Оно именно так переоценило инновационность латвийской экономики? Ошиблось на ноль?

— Да, это скорее можно объяснить моей третьей версией — произошла совокупность ошибок в действиях определенных госслужащих, которые этот вопрос контролировали.

— А кто-нибудь подсчитывал эффект от вливания еврофондов в латвийскую экономику? И каким образом это вообще можно сделать?

— Можно провести такое исследование — сравнить показатели предприятия, получившего еврофинансирование, с аналогичными предприятиями из данной отрасли. К сожалению, масштабных исследований по этому предмету не проводилось.

Но некоторое время назад две талантливые студентки из Стокгольмской школы под моим руководством проанализировали работу трехсот региональных предприятий. Так вот, показатели тех из них, что получили деньги в рамках помощи отсталым регионам, ничем не отличались от остальных, которые таких денег не получали…