Гламур и малютки

Последние 15 лет я живу между Ригой и Москвой. В Риге — мама и дом, в Москве — работа. Жители Латвии считаются в России «дальним зарубежьем», как Америка, в отличие от таджиков, которые «зарубежье ближнее». И если таджик легко получает разрешение на работу на год за 10 тысяч рублей, то с латвийским паспортом официально устроиться на работу очень сложно. Поэтому сначала я в качестве фрилансера пишу тексты в Harper’s Bazaar и другой глянец. Про кино, психологию, сленг, бутики, а для статьи про экстремальные виды спорта даже прыгаю с парашютом. Глянцевые издания только раскручиваются, и ты свободен писать про что угодно. Но потом в журнале меняется руководство, а гламур окончательно побеждает культуру.

Становится неинтересно, и через некоторое время я меняю компьютер на камеру — работаю видеооператором в московском роддоме. Снимаю не роды, конечно, а только праздник — как малютку пеленают, завязывают на кульке бантик, вручают счастливому отцу, и все довольные фотографируются. Главным мастерством видеооператора оказывается умение подружиться с медсестрами. Они в роддоме — «царицы полей», потому что если приносят одевать сразу двух малюток на разные столики, то одна из медсестер может подождать, пока я снимаю соседнего малютку. А может и послать меня подальше. Чтобы этого не случилось, а наша с медсестрой дружба была крепкой, от меня требуется прозрачно намекнуть счастливому отцу: «Если поблагодарите медсестру, то будет чудесно». Однако некоторые отцы оказываются недогадливыми, и тогда самая скандальная медсестра Лида шипит тоненьким голоском: «Яна, плохо работаешь!» Значит, денег не дали. Цветы и конфеты благодарностью не считаются, а жалкие 100 рублей — оскорбление.

Ездишь каждый день три часа до работы и обратно, снимаешь один и тот же сюжет — скука ужасная, и я решаю делать «настоящее кино» из своего скромного ролика. «Момент уходит, его не вернешь», — так всегда говорит мой коллега-фотограф, уговаривая клиента на съемку. Вроде бы стандартная разводка, но ведь и чистая правда. Через десять, двадцать, тридцать лет этот самый младенец, а также его старички-родители будут смотреть мое кино и плакать, вспоминать, смеяться. Да, оно останется в истории только одной семьи, но все-таки моя работа имеет смысл. Искренне поверив в будущее своего кинематографа, с горящими глазами и нечеловеческим энтузиазмом мне удается уговорить на съемку всех счастливых отцов. Кроме печальных таджикских гастарбайтеров, которые совсем бедны.

Однако отношения с медсестрами накаляются. Ведь норма съемки — 4 минуты, потом в фильм добавляют летящего аиста с кульком в клюве, виды Кремля и пятиэтажку-роддом в его скромном обаянии. А я путаюсь под ногами у медсестер, чтобы снять малютку поближе, беседую с родственниками, провожаю их с камерой до машины у входа. Для бизнеса моего начальника это совершенно ни к чему — монтажеру лишняя работа и медсестры недовольны. Операторская карьера заканчивается, но идея об историях семьи и записи воспоминаний начинает во мне прорастать.


Коммунизм до лампочки

Мысли материализуются. Я слышу рассказ на радио «Свобода» о том, как популярны в Германии биографические агентства. Нахожу сотни сайтов людей, увлеченных собственной родословной. Мы обсуждаем с рижскими друзьями их уходящие вглубь веков генеалогические древа. По просьбе одной уважаемой дамы я начинаю в московских архивах изучать историю ее дворянского рода. Некоторые истории жизни пробирают до слез.

Счастливое детство петербуржской барышни из большой и богатой семьи, она изучает литературу и философию, выходит замуж по любви… Но начинается первая мировая, а потом наступает семнадцатый год. С семьей они оказываются в Крыму, с белой армией уплывают в Константинополь. Там нищета, голод, тиф, от болезней погибают двое ее сыновей. С мужем и двумя дочерьми они перебираются в Парагвай, затем в Аргентину. Она переживает смерть мужа, но все как-то налаживается — второй раз замужем, преподает в Аргентине языки и литературу.

И вдруг в 40-е и 50-е годы начинает писать политические статьи в стиле газеты «Правда». Насколько легко читаются ее живые и человеческие воспоминания о юности, настолько тяжело продираешься сквозь Ленина и Маркса. Но она верит советской пропаганде, скучает по родине и в 67 лет возвращается в Советский Союз, в котором никогда не жила. С трудом устраивается переводчицей с испанского, и тут совершенно потрясена, что советской молодежи абсолютно до лампочки строительство коммунизма, только бы пива попить и с работы сбежать. Вот ей уже за 80, она болеет и одинока, мечтает поехать в Аргентину повидать детей и внуков. Визу не дают, и она пишет дочери: «У меня есть одно мое самое большое в жизни сокровище — мое советское гражданство».

Даже в конце жизни она не может признаться себе в том, что все, во что так верила, оказалось ложью. Также и моя бабушка-коммунистка только в начале перестройки стала робко сомневаться: «Знаешь, все-таки мне кажется, что Василий, которого расстреляли в 37-м, не мог быть врагом народа».


Если бы не Анна Григорьевна

Поработав в архивах, даю объявление в московский «Большой город» о том, что записываю воспоминания. И звонит чудесная женщина Вера, которая ездила в путешествие на Транссибирском экспрессе из Москвы в Пекин. Ее переполняют впечатления, и Вера хочет издать красивую книгу о путешествии для своих друзей. Я все записываю, нахожу замечательных дизайнеров, и мы месяца за три издаем «Транссиб — мон амур». Вера дарит книгу друзьям, едет на свою родину в Мордовию, где ее односельчане гордятся, что знакомы с московской писательницей. Вера решает перевести «Транссиб» на английский, я нахожу переводчика, дизайнер делает электронный вариант, и теперь книга продается на itunes.apple.com и amazon.com.

Следующий мой заказчик Гриша рассказывает о своем невероятном путешествии автостопом по всей Африке, Кавказу, Китаю, Вьетнаму. Он объехал более 40 стран — побывал во вьетнамской тюрьме, заподозренный в шпионаже, поднимал мозамбикское программирование, застряв в этой стране с закончившимся паспортом, повидал тысячи удивительных существ под водой и на суше, пересек нелегалом несколько африканских границ и успел много чего еще. Мы встречаемся с Гришей для записи его историй только в Google-talk, потому что сейчас он живет в Цюрихе. Гриша — блистательный и остроумный рассказчик, одна наша зимняя «встреча» так вдохновляет меня на подвиги, что я еду ночью в гости на другой конец Риги на велосипеде. В пургу и метель. И чувствую себя героем. Гриша наметит генеральную линию — какие истории оставить, а какие вычеркнуть, мы достигнем стилистического совершенства, и получится отличная книга.

Друг всех животных и растений, тонкая ценительница красоты — Эмма, переехавшая из Москвы в Португалию, рассказывает о своей любимой стране, путешествиях в Индию и Китай. Сейчас с нетерпением жду ее японских впечатлений. От Эммы много узнаю об индийских джайнах и эротических памятниках, китайской поэзии и португальских географических открытиях. Но передо мной стоит более сложная редакторская задача — уточнить исторические факты и даты в авторитетных энциклопедиях. Так я надолго погружаюсь в историю инквизиции и понимаю, что португальская версия о том, что в их стране спасали евреев от испанской инквизиции, не совсем верна. Русские, английские и еврейские источники пишут, что португальцы во времена инквизиции тоже были жестоки. Однако в истории каждой страны есть не самые светлые страницы, о которых патриоты не любят вспоминать. Эмма не хочет издавать книгу, и я ей советую открыть собственный сайт, где можно будет разместить все ее истории и фотографии.

Осенью меня ждет работа над изданием книги об истории семьи другой удивительной женщины — Елены. Ее книгу когда-нибудь прочитают любимые внуки, которым сейчас 3 и 4 года. Я записала рассказы Елены и думаю над добавлением к ним комментариев. Уже сегодня кто из молодежи поймет, что такое «наменять для телефона двушек»? Также мне предстоит поиск фотографий и к ним историй людей в период с 1914 по 1941 год. Одно небольшое московское издательство собирается выпустить фотоальбом о жизни в России — Советском Союзе от войны до войны. Издательство «Барбарис» делает настоящие произведения книжного искусства — очень красивые, снимаю шляпу. И я рада, что с этой издательницей, как и с другими моими заказчиками, складываются теплые дружеские отношения.

Однако летом мои заказчики отдыхают, а я бы с удовольствием поработала. И если вам, уважаемые читатели ИМХОклуба, захочется записать или издать свои истории, то я всегда готова помочь. А может быть, о семейной хронике мечтают ваши родители или дедушки и бабушки?


...Оказывается, большинство романов Достоевского записала его верная супруга Анна Григорьевна. Гений-то был, конечно, он. Но издатели подгоняли, долги росли, поэтому Достоевский диктовал, правил, переделывал, а его жена стенографировала и записывала великие романы набело. И, может быть, если бы не Анна Григорьевна, то остались бы мы с вами без «Братьев Карамазовых». Мне легче, чем Анне Григорьевне — есть диктофон, интернет и страница под названием «Вспомнить все» на «Фейсбуке».