---

Теракт в Барселоне, как и каждая бессмысленная и кровавая звериная выходка фанатиков-джихадистов, — история тревожная и горестная. Есть в ней очевидные, лежащие на поверхности аспекты, которые тревогу умножают.
 

---

Первое, что сразу приходит в голову стороннему наблюдателю, — ареал, осваиваемый террористами, неуклонно расширяется, включая в себя все новые европейские страны. Однако это соображение едва ли способно претендовать на ключ к пониманию проблемы.

То, что потенциальная территория террора — вся Европа, поскольку беженцы-мусульмане накрыли европейское пространство плотным одеялом, осев повсеместно, — очевидная вещь, которая едва ли нуждается в дополнительной детализации.

Есть, однако, один фактор, который укрыт от взгляда человека, привыкшего выхватывать из информационного потока отдельные эпизоды и считать их уникальными событиями, не имеющими аналогов. А именно так организована структура восприятия тех, кто следит за происходящим, удерживая новость в поле внимания в течение короткого периода времени, а после забывает ее, переключившись на новое происшествие.


Если поместить барселонский наезд в более сложный контекстуальный ряд, то мы увидим, что теракты для Испании — не новость.

В 2004 году в Мадриде были подорваны четыре пригородных электропоезда. Охотникам за смертью тогда удалось собрать кровавую жатву, не чета нынешней — 191 погибший и свыше двух тысяч раненых.

Вообще, если мы вспомним, начиная с 9/11, всю историю террористических атак на западные страны, то поймем одну странную вещь.

Начиналось все с высокотехнологичных операций, когда для совершения теракта его участники должны были освоить навыки управления самолетом, производства взрывчатки, научиться понимать, как организован транспортный трафик, чтобы взрыв того или иного транспортного средства унес максимальное количество жизней.
 

---

Ставка делалась на массовую смертность и технологические достижения, позволяющие эту смертность обеспечить.
 

---

Я, например, помню, как наши либеральные публицисты, обсуждая перспективы терроризма в России в двухтысячные, с деланным ужасом рассуждали о том, каким праздником всем нам покажется апокалипсис, когда террористы доберутся до атомных станций или чего-то подобного.

Впрочем, сами виновники торжества старательно подогревали обывательский интерес, обещая прислать в подарок грязную ядерную бомбу.

Логика таких угроз понятна. По мере того как ужесточается противостояние, террористы овладевают все новыми знаниями и навыками, осваивая секретные технологии, подбираясь к самым совершенным инструментам технологической цивилизации.

Сегодня они режут горло, а завтра будут выводить из строя посредством хакерских атак системы жизнеобеспечения на огромных территориях. Так, если взять на какое-то время под контроль лондонский водопровод, то, наверно, не составит труда напичкать воду какой-нибудь несовместимой с жизнью горожанина отравой.


То есть в деятельности террористов должна была идти смена технологических эпох: со второй на третью — от стрелкового оружия к более сложным артиллерийским и минометным системам, с третьей на четвертую и так далее.

Однако европейский террор демонстрирует нам совершенно иную динамику.
 

---

Здесь смена эпох идет в обратную сторону — от самолета до каменного топора, ибо давить людей машиной или даже расстреливать в каком-нибудь кафе — это простейшее действие, не требующее никаких специальных навыков, знаний и воображения.
 

---

Такую парадигму легко трактовать как деградацию террористической активности, ставшую результатом того, что все, вызывающие подозрения исламские фанатики, плотно обложены спецслужбами, но я бы не спешил с выводами.

Во-первых, не обложены. И этому есть множество подтверждений. Среди исполнителей терактов — как в Европе, так и в Америке — немало людей, попадавших в поле зрения правоохранительных органов, но выпавших из него по неизвестным причинам. Таких фактов — воз и маленькая тележка.

Во-вторых, массовая гибель людей — это цель, заимствованная террором из другого контекста, из войны. Там действительно крайне важно добиться гибели на поле боя максимального количество единиц, составляющих живую силу врага. Это обеспечивает победу.

А в медийном поле разница между подрывом поезда, в результате которого погибла сотня человек, наездом грузовика или микроавтобуса на группу отдыхающих, когда количество жертв на порядок меньше, минимальна.


И в том и в другом случае реакция почти неотличима — европейский обыватель оценивает не число жертв, а зверство само по себе.

У него вызывают ужас и оцепенение не массовая гибель людей, а беспощадность и абсолютная этическая несовместимость действий террориста с тем, что он привык считать правилами человеческого общежития.
 

---

А если это так, к чему городить огород — тратить деньги на обучение пилотажу, покупать оборудование для самодельных лабораторий для производства взрывчатки?
 

---

Гораздо проще за две-три тысячи евро приобрести старенькие автобус и грузовик и врезаться в ничего не подозревающих людей, прогуливающихся воскресным днем по улицам, полнящимся безответственностью и праздностью.

А дальше — дело медиа разнести кошмар как можно дальше, ввергнув изнеженного, мягкого европейского человека в состояние ступора и экзистенциальной потерянности.

Не стоит думать, что террор теряет свои позиции, спускаясь вниз по технологической ступеньке, но он и не завоевывает новых.

Наезды, расстрелы рутинизируются. Рано или поздно они войдут в привычное новостное меню европейского гражданина и утратят свою парализующую силу.

Война с террором в Европе очевидным образом ведется спустя рукава, но и сам террор предпочитает действовать по старинке. Перерезать горло, задавить, расстрелять — таков набор простейших способов умерщвления.

Пока это еще пугает, но уже на грани. Когда перестанет пугать, выяснится, что гибель в результате терактов составляет ничтожную долю процента от смертности при автокатастрофах, а значит, все это уходит в разряд статистики.


Вообще, я бы сказал, что радикальное исламское подполье в Европе все в большей степени выглядит как слепой и глухой садист, который в большей степени заинтересован в самоуничтожении, нежели в убийстве других. Он устал, ему хочется спать, он страстно желает к гуриям и согласен задавить десяток человек, чтобы свести, наконец, счеты с опостылевшей жизнью.