---

Своей разрушительной силой, масштабами катастрофических последствий и количеством призванных из темноты агентов небытия украинский этнократический проект напоминает другой, который попыталась реализовать в начале 90-х прошлого веке в небольшой северокавказской республике небольшая группа чеченских националистов
 

---

 
Снимать вину с руководства российского государства за гибель десятков тысяч неповинных людей в ходе развязанной по решению Бориса Ельцина войны я не считаю возможным, но у дудаевского руководства, как и нынешнего украинского, пришедшего к власти на революционной волне, есть своя ответственность за разразившуюся катастрофу.

Еще до начала военных действий государственные институты, доставшиеся Чечне в наследство от советской власти, подверглись фактическому уничтожению. Это не было результатом осознанной и продуманной программы — националистами двигала революционная логика. Они провозгласили приоритет традиций, адата над правилами, законами и системами управления, действовавшими в республике на тот момент.

Детский писатель Зелимхан Яндарбиев и комсомольский активист Мовлади Удугов считали, что славное чеченское прошлое необходимо очистить от влияния имперской России, восстановить его чистоту и цельность и тогда из глубины веков явится истинная чеченская культура, которую и можно будет заложить в основание новой государственности.

 

Призыв использовать традиции как фундамент своей независимости был обращен главным образом к чеченскому селу, поскольку считалось, что именно оно сохранило в наименее искаженном виде горские традиции, которые должны были прийти на смену имперским, русским, советским законам и механизмам управления, разрушавшим органику чеченского этноса. Реальность оказалась безжалостна по отношению к планам идеалистов.

Село услышало призыв новой власти и двинулось в города, куда в советские времена его доступ был ограничен. Однако жизненное пространство оставалось все тем же, рассчитанным на то количество населения, которое в этих городах проживало.

Революционное сельское население стало выдавливать из городов тех, кто в соответствии с новой интерпретацией прошлого становился прямым или косвенным врагом чеченского народа.

Первой жертвой революционной волны стала русскоязычная община Грозного — русские, украинцы, армяне евреи, около 300 тысяч человек. Они были представителями государства-оккупанта, которое еще в 19 веке в ходе захватнической войны отобрало у чеченцев-автохтонов их исконные земли и воздвигло на них свои поселения, в том числе и столицу Чеченской республики.
 

Русскоязычные жители стали повсеместно подвергаться дискриминации — их лишали имущества, заставляли продавать за копейки квартиры, избивали, женщин насиловали, убийства также начались при Дудаеве. В результате представители русскоязычной общины стали десятками тысяч сниматься с насиженных мест и перебираться в Россию, где их никто не ждал и не оказывал никакой помощи.
 

 


Второй жертвой дудаевской революции оказалась советская чеченская интеллигенция, которая теперь рассматривалась как коллаборационист, пособник оккупантов, помогавший советской власти ассимилировать чеченцев. Значительное число вузовских преподавателей, сотрудников «нефтянки», промышленных предприятий и НИИ также выехали за пределы республики.

Третья жертва — это структуры управления, включая силовые. Революционная логика оправдывала насильственные действия в отношении врагов Ичкерии, а закон все больше уходил в тень, несмотря на бессмысленные указы Дудаева о том, что за преступления против представителей русскоязычной общины наказание будет более суровым.

Адат так и не заработал. Родоплеменное сельское право просто не было приспособлено к тому, чтобы с его помощью решались сложнейшие проблемы современного городского общество, которое на тот момент представляла из себя Чечня. Оно могло иметь дело с крайне узким набором вопросов этического и имущественного характера именно в пределах сельской общины, но не в состоянии было заменить сложной системы права, рассчитанной на управление большими стратифицированными группами образованного населения, проживавшими в Чечне.
 

Разрушить институты власти оказалось достаточно просто, но из зияющей пустоты так и не показался прекрасный лик великой чеченской культуры, способной на голом месте воздвигнуть царство свободы и независимости. За два-три года республика оказалась захвачена хаосом и преступностью.
 

Против Дудаева выступила объединенная оппозиция, которая набирала все большую силу и рано или поздно она заставила бы первого президента покинуть его пост, но Борис Ельцин, введя войска, подарил Дудаеву еще немного времени. С началом войны люди, забыв о былых распрях, вновь сплотились вокруг своего агрессивного, хотя и не слишком разумного лидера.



Я не беру период, последовавший после окончания первой войны, поскольку это было время, наполненное абсолютным мраком. С нынешним коллапсом на Украине оно пока перекличек не имеет. Но предвоенный период в Чечне вполне может быть зачтен украинской этнократией как собственный опыт. Увы, никто не учится на чужих ошибках — это хорошо известно.
 

Сегодняшняя Чечня пытается забыть о пережитом. Местами разрушенная до основания, она довольно быстро восстанавливается. Национализм в его мечтах о независимости и государственном величии рассосался, как будто его и не было. Люди живут в России, ощущая себя ее гражданами, что не исключает некоторых моментов — иногда приятных, иногда не очень — сопряженных со спецификой чеченской культуры.
 

В Чечню возвращаются русские. Они едут жить, работать. Поначалу с опаской, но побывав в республике единожды, они сразу понимают, что это — территория России. Со своими особенностями, но полностью безопасная и пригодная для жизни. Чечня очнулась от глубокого обморока, выздоровела и абсолютно органично влилась в пространство русского мира. Но обошлось все это очень дорого.

Как быстро найдет на себя управу украинский проект, никому не ведомо.