Лариса очаровала своей улыбкой и жизнерадостностью американского иллюстратора сказок Гейл де Маркен настолько, что та взяла ее образ для главной героини одной из детского книг «Подарок стегальщицы» (The Quiltmaker’s Gift).

Иллюстрации в детской книге The Quiltmaker’s Gift:



Я встретилась с Ларисой Григорьевной у нее дома на следующий день после ее 73 дня рождения. Дом в цветах. На самом видном месте стоит ксилофон. Телефон не умолкает от поздравлений друзей и коллег, и, конечно же, гости. В гостях Ольга М. – пианистка и концертмейстер, и Леонид К. – певец, старинные друзья и многолетние коллеги по музыкальной школе, концертной деятельности и по концертмейстер-школе «Каданс», вспоминают о том, как это было и что изменилось сейчас.

— Лариса Григорьевна, Вас называют первой профессиональной барабанщицей Латвии. Расскажите, как получилось, что Вы выбрали ударные инструменты?

— Получилось случайно. Я все детство занималась балетом, но по состоянию здоровья пришлось его оставить. И вот, в 8 классе, как полагается в сентябре, всех отправляют «на картошку», а меня снова оставляют здесь «по состоянию здоровья». Очень я была маленькой и худенькой. Что делать? Пошла я в Дворец пионеров. Там был кружок ксилофонистов. Начала заниматься в сентябре, а 7 ноября, раньше это праздник был, я уже выступала и играла две пьесы: неаполитанский танец Чайковского и польку Дунаевского.

Маленькая балерина:



И юная ксилофонистка:



— Неужели за пару месяцев научиться можно?

— Я научилась! Но сейчас смотрю у себя в школе: с сентября по декабрь ученики хорошо, если одну-две вещи могут выучить. А я в молодости — две недели – и на концерт! И в мае меня уже взяли в филармонию солисткой, малявку такую (улыбается).

Вот, была в январе на концерте у моего ученика, Димы Евсикова, теперь это уже известная группа Барака. Там меня познакомили с одним благотворительным обществом, благодаря которому музыкальная школа, где я работаю, получила в подарок новую ударную установку. В честь этого мероприятия была организована презентация и маленький концерт.

Потом меня вызвали на сцену, дали слово. Я говорю: «Вы видели только что результат, а теперь я покажу вам, как этого добиваются». И вышла на сцену вся малышня: один — одно играет, другой – другое… Кончилось тем, что один мой «мальчишка» из музыкальной школы — Рудольф (сейчас в консерватории на 3-ъем курсе) пришел со своей группой — саксофон, гитара и труба и показал класс.

Но далеко не все добиваются таких результатов как Дима и Рудольф. Кто-то просто занимается для себя. Сейчас вообще очень многие играют без нот. Раньше самое главное было — чтобы по нотам играли. А сейчас… Но мы же, все-таки, учим профессионалов.

Я им говорю:
— Ты ведь книжку читаешь, буквы знаешь? Их 33!
– Да, знаю!
— А нот семь всего! Учить надо!..

— А в музыкальной школе учат же ноты…

— В том-то и дело, что все учатся в музыкальной школе. Но вся система сейчас западная. И требования соответствующие.

Ольга М.: Да, там только «keep smiling»…

Леонид К.: Вот, я помню, в 23-ей школе, где я учился, был духовой оркестр, и был у нас педагог Митрофан Никитич Совков. (В этой же школе и Лариса Григорьевна училась. Примечание автора.) И в 22-ой школе был школьный духовой оркестр. И вот, Митрофан Никитич, когда мы там нажимали эти три кнопки непонятно как, ходил и по пальцам указкой бил… И это была простая школа! В советские времена больше требовали. А сейчас до ребенка дотронуться нельзя и слово лишнее сказать.

— Ну, а программа в музыкальной школе…

— Была. Раньше была, и открытые уроки были, и ходили педагоги друг к другу, обменивались опытом. А сейчас ничего нет. Не знаю, что будет, никто не думает.

ОМ: Те же самые семинары. Они и сейчас есть, но раньше они были событием. А сейчас все здорово усложнилось: например, меня отправляют на курсы повышения квалификации, и я должна, потом отработать это время с учениками. Это почти нереально — собрать всех детей в нерабочее время. Раньше была такая вертикаль: детская музыкальная школа – училище – консерватория. Потом ее сломали, а ведь она помогала видеть таланты и помогать им.

— Много ли сейчас барабанщиц-женщин?

— Вот я завела все это, а теперь – нас уже много (улыбается).

— А куда деваются эти ксилофонисты? Раньше дома отдыха работали, филармония работала, а что теперь они будут делать после окончания?

— Сейчас, куда ни глянь – везде мои ученики. Очень много в Европе их, известные на весь мир, есть даже звезды первой величины. Например, Гунтар Фрейдерг, сейчас он во Франции живет. Представляете, его отец был в советское время директором музыкальной школы в Валке, а на частные уроки сына возил ко мне! Он очень хороший. Он очень красиво музицирует.

— Вы много тоже ездили. Никогда не думали остаться где-то в другой стране?

— В советские времена не очень-то уедешь. Да и дети у меня маленькие были. А потом 90-ые… Я настолько была занята, все эти записи в кино, концерты, опера, симфонический, мне некогда было думать.


Хрупкая Лариса:



Концерты симфонического оркестра:





— Отличаются ли поколения музыкантов, которых вы воспитали?

— Да. Очень! К сожалению, сейчас все хуже и хуже. Раньше не брали очень маленьких. Я вообще с 16 лет начала заниматься. Сейчас дети не приучены работать, не усидчивые, не понимают — чтобы добиться результатов, надо работать. Раньше за границей очень любили брать на работу людей, которые оканчивали музыкальную детскую школу.

Почему? Потому что мы их учили добиваться цели. Чтобы сыграть пьесу, нужно работать и работать, и только потом что-то получается. Это ведь такое счастье, когда, наконец, получилось! Такие люди — на любой другой работе хороши. Многие родители только по этой причине посылают детей в музыкальные школы – для воспитания настойчивости, это не значит, что они станут музыкантами.

ОМ: К сожалению, сейчас приводят по большей части детей в музыкальную школу для того, чтобы они не тусовались на улице. Считается, что к нам приводят приличных детей, а что они там делают — вообще не важно. Это конечно хорошо, но раньше-то было по-другому. Были другие ценности. И попасть в музыкальную школу было очень сложно. Все идет к какому-то упрощению.

Но при этом всем наши музыканты котируются на Западе. Хотя я думаю, что это показывает не наши достижения, а то, что западный уровень --низкий.

— Все-таки, в музыканте больше должно быть таланта или работы?

— И того и другого. Без таланта одной работы — не достаточно. Ладно, он выучит, но все равно будет где-то прокол. А если прокол случится у настоящего музыканта, то он так выкрутиться, так преподнесет, что никто даже ничего не поймет. Дар нужен. И наша работа в том, чтобы откопать талант иразвить.

— А в Вашей семье кто-то был музыкантом?

У меня семья была очень музыкальная, но не профессиональная: у папы был очень хороший голос, и мама пела в церковном хоре, сопрано — великолепное! Но никто не учился. Оба играли на мандолине, итальянской, четырехструнной. Из Одессы папу перевели в Ригу на работу в 1945-м. Сначала папа приехал, потом мама со мной и братиком. Сколько женщина может унести? А у мамы в чемодане всех вещей было: патефон и пластинки! Я это помню.

Я помню, мне было 3 года, мы дома еще в Одессе – играет опера «Евгений Онегин»: «Куда? Куда? Вы удалились?» Столько я там музыки слышала! Но не подумайте, что мое детство было радужное. Я родилась в 1941-м году. Отец пошел на фронт, а после войны его отправили на работу в Ригу… Мы тут никого не знали — очень тоскливо было. До сих пор иногда удивляюсь, откуда я в себе тогда силы находила?

А что здесь после войны было? Советская музыка, советские композиторы… конечно, тогда было много лжи, но те произведения и люди их создававшие вселяли в нас оптимизм. И мы жили этим. А сейчас, кажется, только одна забота: чем больше денег, тем лучше.

Когда мне 9 лет исполнилось, папа ушел из семьи. Помню, однажды он приехал (это всегда было событием, ведь папа – всегда остается папой), а у меня был урок на фортепьяно… И, как вы думаете, я осталась с папой? Нет, я пошла на урок. Меня папа за это очень похвалил, что у меня такое чувство ответственности. Он у меня очень умный был, юрист.

Потом брат подрос и уехал учиться. Мы с мамой вдвоем остались. Потом с мамой на работе произошел несчастный случай, она упала и получила инвалидную группу и мы после этого все время жили вдвоем…Мама, конечно, смотрела, чтобы ее дочка – «ни с кем и ничего». И вот я только в 33 года замуж-то и вышла…

Потом дочка родилась и почти сразу сын. Тяжело было, но я жила музыкой. Сейчас я сама удивляюсь, как я все успевала: работа, репетиции, концерты, записи, фильмы, киностудия… И детей забрать из садиков. И сейчас так устаю… Но, когда придешь в школу и видишь, что какой-то ребенок хочет играть — это такое счастье!

— Вы все еще припадаете?

Да. Мне нравится. Дети – это прелесть. Хотя я уже чувствую, что устаю, но без этого, наверное, пока еще не могу. Но больше всего хочу с внуками возиться.


Уроки в музыкальной школе:



— А ваши дети тоже пошли по Вашим стопам?

— Не совсем. Хотя, сын окончил музыкальную школу. Голос ему, видимо, от родителей достался. На ксилофоне и на ударных играет.

Я играла на литаврах, а остальному комплекту училась самостоятельно. Купила, помню, книжку для ударных инструментов «grooves and brakes», смотрю — исчезла книжка — оказалась у сына. Однажды были назначены гастроли в Германии вместе с Лимбажским квинтетом педагогов. Гастроли должны были быть в июне, и я была солисткой. А это уже было — после педсовета, и не пустили меня. Я — в ужасе, мы ведь репетировали, ведь меня там ждут как солистку… Что делать? И, представьте, Андрей выучил за очень короткое время все произведения, которые мне надо было играть, и поехал вместо меня! И очень хорошо все получилось.

А дочка — нормальный человек, музыкой не занимается (улыбается). Она — педагог детского садика, теперь своих двоих детей воспитывает --моих внуков. Моя внучка-американка танцует балет, как и я когда-то танцевала. А внук… ему еще только 2 годика…

(Лариса Григорьевна улыбается и достает фотографию своей внучки – 4-летней балерины в балетном костюмчике и внука за барабанами). А вот эти барабаны я для внука собственноручно заказала через интернет!

С дочкой Агнес и сыном Андреем:



Внучка Тоня:



И внук Саша и  за первыми в жизни барабанами:


— А какое Ваше любимое музыкальное произведение?

— Вальс «Мой ласковый и нежный зверь». Вот мы вместе с Ольгой играли его на моем юбилейном концерте в позапрошлом году. Мне передали, что самому Доге очень понравилось наше исполнение.


Видео с юбилейного концерта Ларисы Григорьевны:



— Скажите, а слушатель за эти годы поменялся?

— Да, сейчас публика попроще стала. С одной стороны. С другой — им нравятся зрелища. Но я не верю, что, когда звучит современная какофония, и все сидят и говорят, как им это нравиться. Не верю! Но есть, конечно, и современная хорошая музыка, где есть мелодия, которая за душу берет...

(Снова перебивает нашу беседу звонок телефона. И снова поздравления. Лариса Григорьевна шутит и смеется, и, кажется, что более жизнерадостного и энергичного человека я не встречала.)


— Лариса Григорьевна, а когда Вы поняли, что Вы хотите посвятить свою жизнь музыке?

— Я начала с ксилофона, с четырехрядного, на котором теперь никто не играет, он очень сложный и не насколько удобен как двухрядный… Мама моя мало верила, что я буду музыкантом и потому отправила в школу, где последний год делился на два года: неделя в школе и неделя на производстве.

Так что мое первое образование – лаборант-химик. По окончании средней школы, я была перед выбором: пойти в музыкальное училище или в школу прикладного искусства. Мне пришлось брать дополнительные уроки по сольфеджо, так как ксилофон – это только часть группы ударных инструментов, но я поступила в музыкальное училище имени Я.Медыня.

А после училища, решила поступать в консерваторию. Конкурс был — три человека на одно место. Вступительные экзамены: история, музыкальная литература, гармония, сольфеджо (устно и письменно). Каждый день экзамен. А перед вступительными экзаменами были у нас гастроли оперы в Ленинграде… И вот, помню, сижу в перерыве в парке и учу историю партии, а там же, что ни улица — то история! Конечно, я сдала!

— А как Вы в оперу попали?

— У меня был очень красивый каллиграфический почерк, я очень красиво писала ноты. И я все произведения переписывала от руки. И вот учитель П.Шавейс попросил меня переписать сборник, который он собрался выпустить и за это он мне подарил билет на балет «Спартак». Я прихожу на спектакль Хачатуряна, а у нас есть такая традиция: если играют знакомые музыканты в опере, подходить к барьеру — оркестровой яме.

В тот раз играл великолепный литаврист, как раз тот самый мой учитель П. Шавейс, и вот он зовет меня: «Иди сюда!» Я такая: «Куда!? Я спектакль пришла посмотреть!» Он снова: «Иди сюда!» Я спустилась в оркестровую яму, оказалось, заболел ударник, который должен был играть на тамбурине и треугольнике, мне выдали инструменты и ноты, а дирижировал сам Глазуп. А я такие ноты — где только ритм, первый раз видела. Но как-то до конца балета продержалась.

После этого спектакля меня начали приглашать играть в театре. И очень скоро начали даже платить. А потом я очень много лет там проработала (улыбается).

Потом меня в симфонический оркестр пригласили. В симфоническом --легче, но интереснее. Там музыка все время меняется. Очень много стран объездила с концертами. Часто в Болгарии была, встречалась с самыми известными ударниками в мире Д.Палиевым и З.Финком. В Англии играла на концерте, посвященном 750-тилетию Silver Brass Band!


Фото с 70–летнего юбилея Ларисы Григорьевны, отмеченного великолепным концертом в Музыкальной школе им. Медыня, в которой преподает, можно сказать, всю жизнь:



— А что бы Вы посоветовать молодым начинающим…

— Работа. Только работа. И что примечательно: те, кто быстро учатся — техника у них не очень, а те которые, долго учатся — в результате играют очень чисто. Не все Моцарты…

— Знаю, что Вы еще и книжку успели издать, и даже хобби у Вас есть, причем очень интересное. Расскажите, пожалуйста…

— Да, в 1992 году первый раз издали сборник мною подобранных этюдов. А в прошлом году уже переиздали, очень хорошо получилось. Некоторые даже называют ее «своей библией» (улыбается).

Уже много лет я увлекаюсь кружевом. Работая в опере, я прослыла рукодельницей. A у одного коллеги была теща, которая умела плести фриволите, и она искала девочку-рукодельницу, чтобы передать свои знания. Когда в первый раз, она мне показала, как плести на толстых нитках — мне не понравилось.

Но почему-то я пришла во второй раз, научилась плести тонкими нитками… и втянулась. И только потом узнала, что эти кружева –греческие! И вот нашли же именно меня? По маминой линии у меня в роду – поляки и греки, по папе – украинцы и греки. Одисей Стамогло, мой прапрадед — владелец фабрики минеральных вод.

Однажды я участвовала в конкурсе на исполнение советской песни, и мне подарили книгу о Греции. Только потом сын посмотрел эту книгу и говорит: «Мам, так тут твои кружева!». Так мы узнали, что мое давнее увлечение, оказывается, имеет непосредственное отношение к моему роду. Вот такие совпадения.

Два раза была на Крите в Греции. Крит мне показался абсолютно европейским курортом, пока в горы не попала.

Я свои работы называю «мои музыкальные произведения», ведь там считать надо как в музыке, сколько узелков, когда соединять… У меня даже сайт есть! www.frivolite.lv

Кружева фриволите:





— Если бы у Вас в руках сейчас оказалась волшебная палочка, то какое желание Вы бы загадали?

— Вообще-то у меня в каждой руке по волшебной палочке. Я не привыкла ничего делать для себя. Самое мое большое желание — чтобы детям было хорошо. Хочется еще немного продержаться, чтобы я могла бы еще отдать то, что я умею. Главное — чтобы было кому отдать!


Маленькая Лариса с мамой:



В юности:



Сейчас:



С внучкой около Ниагарского водопада: