Было это в декабре 94-го.

Я как раз из заграниц всяческих вернулся в тельнике и первых в моей жизни джинсах. Именно в тот момент я понял, что Чебурашка врал: «Строили мы, строили, и наконец построили» — это вообще не про нас. Строить, может, мы и строили, но построили не мы.

Пока заграница неспешно загнивала, у нас открылся вильнюсский рынок, на котором, по уверению специальных людей, можно было купить всё и даже «Адидас». А я из полугодового рейса с деньжищами пришёл. Шутка сказать — 700 баксов. Помню, из тумбочки в шкаф перепрятывал в валенок для бананов. Чтоб никто не догадался.

А на родине времена начались презабавнейшие. Интеллигенция вышла из подполья, и давай себя хорошо вести.


У меня-то встроенная русская ортодоксальная наивность, всему про Вильнюс поверил. Ну и немного еврейской жадности, мол, нахапаю по дешману шмотья фирмового, если что, вдую по спекулятивной цене родственникам и соседям. Именно с этими мыслями я залез в валенок рукой, чтобы достать плотный конверт, где притаились американские деньги.

В те времена согнуть долларовую купюру пополам — одно что кощунство. Тогда в обменниках мятые, рваные, с печатями купюры принимали по унизительно низкому курсу и нехотя. По этой причине мои были будто только что из-под печатного станка.

Мама же в путь собирала. Наказы давала, «ножку Буша» в дорогу пожарила и три бутика с огурцом и помидором поверх. Потом мы начали деньги прятать. Мама у меня не еврей, но, блин... Я поклал все купюры во внутренний карман куртки у сердцебиения. Мама сразу отвергла такое расположение, мол, ты хладнокровный, не почувствуешь, как стянут, к бабке не ходи. Обоим понравилась версия «в носок», но сгибать нельзя. Гольфы снял.


Кое-как мы распределили по мне три сотни — так, чтобы вору было трудно жить. Одна из купюр уютно расположилась в заднем кармане моих «Вранглеров», и мне велено было держать на кармане руку, чтоб не спалиться по-глупому. Вторая рука плотно прижимала внутренний нагрудный карман. Ну и две сумки, хорошенько выстиранный пакет с Пугачёвой с завёрнутой в фольгу едой и паспорт с пятью латами для мзды на границе.

Опасаясь помять доллары, я долго не мог усесться в автобусе — этот вариант мы на учениях не отрабатывали. Доставать деньги у всех на виду — всё равно что подарить, поэтому было принято щадящее решение — мять. Отправились мы в путь с маминым коллегой Славиком, и по тому, что он сидел в кресле как-то неуверенно, я определил, что спрятали оба надёжно.

На литовской границе в наш комфортабельный красный «Икарус» вошёл мятый пограничник и попросил приготовить паспорта.

А в автобусе был вожак, явно из комсомольских работников. Он встал и зычно, с первого кресла, объявил о сдаче паспортов на проверку — и почти незаметно подмигнул, имея в виду, что паспорт должен быть с пятилатовым вкладышем. Пограничник лениво удалился вытаскивать деньги из паспортов...


Прибыли мы на базар вовремя, за два часа до открытия. Автобусов со всей бывшей необъятной родины были сотни, людей — тысячи. Наконец прозвучало что-то вроде «трёликас бубёликас герай» — и все хлынули внутрь.

Я сразу предположил, что с краю находится недорогой и не очень фирменный товар, а весь эксклюзив — в глубине. Когда мы сделали два круга вокруг всего базара, я понял, что глобальных приобретений сделано не будет.

Славик интересовался у меня, а как это выглядит за границей, и я, в свойственной мне манере, коротенько рассказывал ему, что всё там не так как тут, а тут — не так как там, но там лучше. Взвесив все за и против, я решил купить батарею носков «неделька» из 52 пар, чтобы хоть как-то оправдать своё присутствие на фестивале хлама.


Не успел я получить мятую сдачу с моих глаженых 100 долларов, как рядом со мной нарисовался розовощёкий юнец, счастливый обладатель кожака, кепки Жеглова и орлиного взгляда.

Он подошёл к нам и сказал, что он представитель налоговой службы. Мы сразу поверили, потому что неподалёку стояли его коллеги с бицепсами размером с мою голову. Нам официально было сообщено, что традиционный налоговый сбор проводится в соответствии со всеми правилами кабинета министров и с одобрения самого премьер-министра — пахана Виталика. Также нам был предоставлен пароль «гномы уже работали» — это чтобы бандиты всякие не приставали.

Таким образом, я приобрёл гирлянду носков за 25 долларов. Славик за эти же деньги не приобрёл ничего, и мы, счастливые, мелкими перебежками добрались до автобуса.


Казалось бы, хеппи-энд, но при чём тут товарняк? А вот при чём.

Так как день задался с самого утра, ничто не предвещало беды. Автобус, забитый баулами до отказа, скакал по специально подготовленным колдобинам, чтобы соседская сумка мне била по затылку и я, не дай бог, не заснул. Для полноты ощущений водитель автобуса сообщил в микрофон, что мы едем не в Вентспилс, а в Ригу, чему все пассажиры несказанно обрадовались. Несколько человек подошли к водителю и изысканно его благодарили за бонусное посещение столицы.

Мы были рады меньше всех, так как наши баулы состояли только из моей пулемётной ленты носков 42-го размера.

Прибыли мы в Ригу как раз вовремя, к часу ночи. До Вентспилса-то рукой подать, каких-то жалких 180 км. Но у меня есть мама, которая проработала на железной дороге не один десяток лет, и мы со Славиком в срочном порядке были пристроены в первый же товарный поезд, идущий в западном направлении. Не СВ, конечно, но лучше, чем пешком — однозначно.

Так как вагоны были заняты металлом, нам любезно предоставили откидное кресло в тепловозе. Мы люди интеллигентные и каждые полчаса уступали друг другу кресло, чисто на посидеть.


Мама радостно встретила нас в тупике в 6 часов утра с бутылкой водки, которая досталась водителям тепловоза в виде оплаты за проезд.

Выспавшиеся, отдохнувшие и свежие, мы пошли домой, добрым словом поминая и пограничников, и «товароведов» с базара, и «инспекторов налоговой», и водителя автобуса, и, главное, пьяных в дрова машинистов, которые утверждали, что «поезд не дурак, сам доедет»...