Ровно 5 лет назад, 18 февраля 2012 года, в Латвии прошёл референдум по проекту поправок в Конституции, делающих русский язык вторым государственным.

По данным переписи 2011 года, для 33,8 % (или 37,2 % от указавших язык) жителей Латвии русский язык был родным.

В марте 2011 года общество «Родной язык», которое создали А.Гапоненко, В.Линдерман (Движение 13 января), Е.Осипов (Партия Осипова) и Э.Сватков («Единая Латвия»), начало сбор 10 тысяч нотариально заверенных подписей...
 

Стена встречного огня
 

В 2010 году латышские национал-радикалы из объединения политических партий «Всё Латвии!»/«Отечеству и свободе»/ДННЛ начали сбор подписей за организацию референдума по запрету преподавания в государственных школах на русском языке. Решили не отрубать коту хвост кусочками, как национал-демократы, а с размаху отрубить его целиком — по-быстрому ассимилировать детей инородцев.

С 2010 по 2011 год национал-радикалы собрали достаточное количество голосов для перехода ко второму этапу сбора подписей. Этот этап проходил в мае-июне 2011 г. Мне представляется, что национал-радикалы набрали достаточное количество голосов, но ЦИК республики провел подтасовку результатов и объявил, что этот этап референдума не был успешным.

Подтасовать результаты сбора подписей ЦИК заставили латышские национал-демократы, которые испугались, что радикалы выиграют референдум и на волне успеха смогут существенно подвинуть их во власти.
 
Незадолго до начала второго этапа референдума национал-демократы дали команду подконтрольным им спецслужбам применить в отношении латышских национал-радикалов тактику «встречной стены огня».
 
Тактика «встречной стены огня» хорошо описана писателем Фенимором Купером в его приключенческом романе «Прерия». Там белые путешественники оказываются в кольце огня, зажженного в степи представителями титульного этноса — индейцами. Белый траппер Натаниэль Бампо, освободив небольшой участок от травы для укрытия своих друзей, сам поджигает степь. Надвигающийся мощный огненный вал степного пожара всасывает в себя воздух, а вместе с ним и небольшую огненную полоску, зажженную хитроумным траппером. Огненные валы сталкиваются друг с другом и, лишенные горючего материала, гаснут.
 
На роль латвийского Натаниэля Бампо национал-демократами был назначен начальник Полиции безопасности Янис Рейникс. Он должен был лишить латышских национал-радикалов горючего материала с помощью ответного референдума за русский язык как второй государственный. Заодно можно было и русским показать их ничтожность в претензиях на равноправие, образно говоря — сжечь, как пожухшую траву? их духовные ценности.

Русских от распаленного латышскими национал-радикалами огня ненависти национал-демократы спасать не собирались.
 

Идею сбора подписей за предоставление русскому языку статуса второго государственного давно вынашивал Володя Линдерман, и Полиция безопасности решила использовать его инициативу в своих целях.

В компанию В.Линдерман взял Евгения Осипова, Эдуарда Сваткова и меня, поскольку я тогда активно выступал с критикой социально-экономической политики правящей элиты и был хорошо узнаваем в республиканских масс-медиа.
 
Я согласился поддержать этот проект и даже вошел в руководство созданного для его реализации общества «Родной язык». Своей главной задачей в проекте я объявил товарищам по борьбе идеологическое обеспечение процесса сбора подписей. Сразу же начал выступать на радио, по телевидению, в прессе.
 
Причиной моего решения поддержать инициированный другими референдум была надежда на то, что в процессе сбора подписей удастся вернуть русским чувство собственного достоинства. Надеяться на победу на референдуме, когда половина русского населения была лишена прав участвовать в нем из-за отсутствия гражданства, было опрометчиво.

Я предполагал, что нам удастся, максимум, выйти на второй этап сбора подписей. Это тоже была нелегкая задача, поскольку требовалось набрать десять тысяч нотариально заверенных подписей, и за каждую из них надо было заплатить пошлину, денег на которую у многих желающих приять участие в референдуме просто не было.
 
Основную роль в организации сбора подписей на первом этапе играла Анастасия Высоцкая, работавшая с нотариусами по всей республике. Те капризничали и не хотели выполнять свои должностные обязанности из-за того, что референдум организовали русские.

Как Настя построила взаимоотношение с нотариусами, я не представляю. У нее на связи постоянно было полторы сотни этих самоуверенных и своевольных юристов по всей республике, и она договаривалась с ними о заверении подписей участников референдума. Причем они делали это в долг! Я на тот момент уже два десятка лет работал в бизнесе и регулярно пользовался услугами нотариусов, но чтобы добиться от них подготовки какого-либо документа в кредит — не осмеливался даже и подумать.
 

Лицом акции был Владимир Ильич Линдерман. Он непрерывно выступал в СМИ, главным образом — латышских. Редакторы, журналисты, фотографы, карикатуристы латышских изданий лепили из него, явно по заказу спецслужб, образ Мефистофеля. Для этого они непрерывно подчеркивали в своих материалах его этническое происхождение, хотя по предпринимаемым на референдуме действиям Володя показал себя истинно русским человеком.
 
Я больше выступал в русскоязычных масс-медиа. Поскольку В.Линдермана не так давно выдворили из России за активную национал-большевистскую деятельность, то в российские СМИ ему доступа не было вообще.
 
С командой друзей на референдуме мы работали в социальных сетях, готовили и распространяли листовки, проводили символических акции. Назову только тех из них, кто «засветился» публично и кому своими воспоминаниями не могу нанести ущерба. Это Бронислав Зельцерман, Маргарита Драгиле, Елена Бачинская и Елизавета Кривцова.

Было еще несколько десятков добровольных помощников, но кто они — пусть останется тайной. Не стану я раскрывать и технологию наших действий. Скажу только, что полтора года тесной работы нашей команды в ходе подготовки и проведения референдума были лучшим периодом в моей общественной жизни.
 




Самой большой проблемой вначале было найти деньги на оплату услуг нотариусов. Я обратился несколько раз в СМИ за помощью — и люди откликнулись на мой призыв. Расскажу о двух случаях оказания нам финансовой помощи.
 
Первый раз я получил деньги на одном из собраний Совета общественных организаций в Доме Москвы. На этом собрании ко мне подошла руководитель общества ленинградских блокадников и протянула полиэтиленовый мешочек, доверху наполненный мелкими купюрами и монетами. Это, говорит, мы в обществе собрали деньги на референдум за русский язык.

Я начал отнекиваться, понимая, что блокадники люди совсем не богатые и сбор пожертвований для них достаточно обременителен. А руководитель общества и говорит мне так, уверенно: «Ты, Саша, не отказывайся, я же в матери тебе гожусь. Мы деньги на важное дело собирали. Тебе его хорошо сделать надо. Твоя мама тоже денег на русский язык дала бы из своей пенсии».

От этого обращения у меня ком к горлу подступил, и предательские слезы на глаза навернулись. Я тот полиэтиленовый мешочек с собранными блокадницами деньгами взял и к груди прижал. Произнести смог только два слова: «Спасибо, мать».

У меня мать была блокадницей, и когда что-то просила сделать, то Сашей называла. Деньги на референдум она точно бы дала из своей небольшой пенсии и отказ их взять не приняла.
 
Второй случай был совсем иного плана. Сижу я раз в разгар сбора подписей за референдум в кафе рядом с офисом. Ем селедку под шубой. Люблю я очень это исключительно вредное для здоровья блюдо. В том кафе в обед всегда полно народу. Какой-то здоровый тип подходит с чашкой кофе и просит разрешения сесть за столик рядом со мной. Разрешаю, конечно.

Он ставит чашку на стол и, что называется, в лоб спрашивает: «Ты Александр Гапоненко?» — «Я Александр Гапоненко», — недоуменно отвечаю ему. «Вот, тебе мужики денег на русский язык собрали», — говорит и подвигает по поверхности стола ко мне достаточно толстый конверт. «Да, а на что конкретно тратить? Расписку надо писать?» — спрашиваю я уже по-деловому. Знаю же, что бесплатный сыр только в мышеловке бывает. «На что тратить надо — сам решай. Тебе видней. А расписки не надо».

Мужик, так и не пригубив свой кофе, встал и ушел, не попрощавшись. Я некоторое время ждал, когда на меня набросятся оперативники из Полиции безопасности за незаконный сбор пожертвований и найдут латы, меченные штампом «рука Кремля», но все благополучно обошлось.
 
Деньги и от женщин-блокадниц, и «от мужиков» я внес на счет общества «Родной язык» для оплаты услуг нотариусов.

Потом Полиция безопасности пытала, откуда у меня деньги, инициировала административное дело о неуплате налогов, суд по которому длится уже пять лет.

Интересно, это я должен был акт о приемке денег у того здоровенного типа в кафе составить или объяснять в суде, что не смог отказать в приеме денег от женщин-блокадниц из-за того, что они меня Сашей называли?
 

Однако суды были потом, а во время сбора подписей меня никто из спецслужб особо не донимал. Поэтому, и еще по целому ряду других мелких деталей, стало ясно, что инициаторов референдума кто-то пытается использовать в своих целях.

Однако кто это — сразу было неясно.

Вначале я подумал, что это «рука Кремля». Но побывав в Москве по делам бизнеса и встретившись с рядом знакомых, которые были близки к власть имущим, я выяснил, что нашу инициативу по проведению референдума они расценивают как провокацию, и меня, соответственно, — как сомнительную или не очень умную личность, позволившую себя втянуть в чужую игру.
 
Тут мы преодолели барьер по сбору подписей в 10 тысяч голосов, сдали эти подписи в Центральную избирательную комиссию и стали ждать ее решения.





Избирательная комиссия собранные нами подписи признала и разрешила переходить ко второму этапу референдума — сбору подписей десяти процентов избирателей. Эти подписи уже не надо было заверять у нотариуса — издержки, в соответствии с действующим законодательством, покрывало государство.
 
Тут я и сообразил, что в игре участвует Натаниэль Бампо со своей командой и пытается выжечь дотла русское национальное сознание. Ведь если мы провалимся на втором этапе, то у властей будут основания говорить, что введение второго государственного языка не поддержали сами русские.

Как раз в социальных сетях появились публикации, что референдум «замутили» евреи, вроде В.Линдермана и А.Гапоненко, а русские всем довольны. Меня эти расистские настроения сильно разозлили, и я стал публично обвинять власти в поощрении антисемитизма.


Рижское сидение

Поскольку замысел латышских национал-демократов выяснился, надо было придумать, как их обхитрить. Следовало запустить третью волну огня в тылу у индейцев.

Сделать это было непросто, поскольку Полиция безопасности напихала в наше окружение большое число своих соглядатаев. Они ходили на организованные мной и Брониславом Зельцерманом курсы «Лидер гражданского общества». Кто «засланцы» — мы сразу вычислили, но решили, что пусть они лучше будут на виду. Исходили из мудрого принципа, сформулированного Никколо Макиавелли «Держи друзей близко, а врагов еще ближе».
 
Наша команда создала Комитет поддержки референдума за русский язык, который стал проводить основную часть идеологической, организационной и пропагандистской работы. Выработанные нами с Брониславом социальные технологии позволяли формулировать смыслы обращений к людям, придавать им нужную форму, мобилизовать избирателей через СМИ и стимулировать выходить к урнам для голосования.
 
Людей приходилось стимулировать, поскольку тем, кто участвовал в сборе подписей на втором этапе референдума, ставили в паспорт штамп. Этот штамп мог послужить причиной увольнения с работы, лишения премии, мог вызвать другие неприятности.





Наши действия носили парадоксально простую, но эффективную форму. «Мулек» было придумано много, расскажу только про свои «преступные» деяния.
 
Помню, как владелец достаточно крупной фирмы «Лачи», которая выпекает очень вкусный хлеб с орехами и сухофруктами, разразился гневной русофобской статьей в латышской прессе в адрес участников сбора подписей.
 
В ответ на эту русофобскую статью я написал на своей страничке в «Фейсбуке» небольшой пост. Суть его сводилась к тому, что впредь я отказываюсь покупать хлеб фирмы «Лачи», поскольку ее владелец ведет себя недопустимым образом по отношению к своим покупателям, оскорбляет их делением на лиц первого и второго сорта.

Эту запись перепостило большое число читателей моей странички в социальных сетях, а затем процитировал ряд латвийских СМИ.

Так что вы думаете? Через пару месяцев читаю в газете интервью с русофобом-хлебопеком. Он жалуется журналисту на то, что объем сбыта его фирмы сократился на две пятых. То есть абсолютно все русские прекратили покупать его продукцию.

Это была символическая демонстрация неприятия русскими любой формы унижения, демонстрация чувства собственного достоинства.
 

Русофобия во время референдума исходила не только от малообразованных и самодовольных владельцев коммерческих фирм, но и от рафинированных интеллигентов. Например, известный латышский режиссер Алвис Херманис заявил на телевидении: «Если воспринимать референдум как стресс-тест, то это прекрасный подарок от бога... мы получим списков всех неверных стране граждан... это тест для предателей государства».
 
Угрозы участникам референдума шли и от политиков. Национал-радикалы, например, требовали лишать депутатов, участвовавших в референдуме, мандатов. А спикер Сейма Солвита Аболтиня исподтишка натравливала на нас спецслужбы. Доминировать в русском информационном пространстве у нее никак не выходило, единственно, на что она сподобилась, это назвать нас «провокаторами».

Иногда попытки главы парламента, — кстати, бывшей активной комсомолки, — взять на себя идеологическую компоненту борьбы с русским языком выглядели очень забавно. Расскажу только об одном случае.
 
По вечерам я обычно писал у себя на страничке в «Фейсбуке» посты о проблемах, возникающих в ходе подготовки к референдуму. Один раз покритиковал правительство за то, что оно выделило деньги из госбюджета на агитацию против предоставления русскому языку статуса второго государственного, хотя средства на эти нужды в него не закладывали.

Попытка заставить русских оплатить намыленную веревку для организации собственной казни пахла очень дурно. Тему сразу подхватили мировые СМИ. Содержание моего поста доложили председателю Сейма. Она его проанализировала — и через пару дней организовала пресс-конференцию, на которой заявила, что бюджетные деньги будут выделяться не на нужды агитации, а на «просветительские программы».
 
В рамках кампании «просвещения» за 50 млн. латов на латвийских дорогах были выставлены щиты, которые пугали водителей автомашин тем, что «русские идут», и призывали «не сдаваться». Знакомые рекламщики потом хвалились своими заработками во время реализации «просветительской программы», но одновременно жаловались на руководителей муниципалитетов, которые требовали от них до половины перечисленных на счет денег в качестве откатов.
 

В ходе борьбы с нами власти попытались использовать «правильных русских». Из джеймсбондовских секретных резервов вытащили Елену Екатериничеву и Игоря Ватолина. Их стали чуть ли не ежедневно приглашать на латышские теле- и радиоканалы.

Е.Екатериничева была российской гражданкой и совсем не говорила по-латышски. А когда она говорила по-русски, то ее рот извергал такие нечистоты про русский народ, что это вызывала у всех страстное желание прийти на участок и проголосовать на референдуме за русский язык ей назло.





И.Ватолин в СМИ витиевато хвалил латвийскую этнократию и призывал русских покаяться перед коренным этносом за совершенные грехи. Каяться русские не хотели, а хотели, чтобы их перестали унижать.
 
Видя, что проект «правильные русские» проваливается из-за бесталанности местных коллаборационистов, Полиция безопасности организовала за большие деньги приезд российских «властителей душ человеческих».

Выступать на латышские теле- и радиостанции были приглашены Лера Новодворская и Константин Боровой. По приезде на гастроли они также стали извергать в эфир отборную антирусскую хулу, даже не пытаясь вникнуть смысл сложившейся в Латвии ситуации. Прослушав их выступление, один мой сильно «интегрированный» в латышскую среду знакомый из смешанной семьи, который был до этого решительно против проведения референдума, мрачно изрек: «Прямо демоны какие-то!» А после этого еще более мрачно спросил: «Как вам помочь-то?»
 
Наконец, власти подтянули для борьбы с нами «тяжелую артиллерию». Глава латвийской католической церкви кардинал Янис Пуятс и глава протестантской церкви архиепископ Янис Ванагс призвали свою паству голосовать на референдуме против русского языка. Тем самым они существенно «подновили» христианскую доктрину. Простым католикам и протестантам предлагалось признать, что в христианстве есть люди первого сорта, имеющие право на родной язык, и люди второго сорта, такого права не имеющие.

Более того, знакомый латгал рассказал, что католические ксендзы собирали свою паству и убеждали ее в ходе душеспасительных бесед в том, что у русских в Латвии нет права на свой язык.
 
В это же время моя коллега по Академии наук, защитившая кандидатскую диссертацию не на ящичках Кр.Барона, а на проблемах развития латгальского языка, агитировала латгалов голосовать за латышский язык. Незадолго до этого, во время написания книги, я обсуждал с ней судьбу латгальского этноса, и она искренне сожалела, что он подвергается ассимиляции. А потом она стала депутатом Сейма от национал-радикальной партии и безжалостно переступила через свои сожаления.
 
Православный архиепископ Александр и глава совета старообрядческих общин о.Жилко призвали предоставить русским право свободно использовать свой родной язык. Отец Жилко даже позвонил мне и сказал, чтобы за старообрядцев мы не беспокоились — проголосуют, как надо.

Действительно, в Латгалии — центре староверия — почти половина жителей проголосовали на референдуме за русский язык как второй государственный. Впрочем, «за» голосовали не только русские, но и большое количество латгалов. Они надеялись, что вслед за русским им удастся сделать государственным латгальский язык.
 




Какие ресурсы мы могли противопоставить тяжелым идеологическим зарядам, запускаемым этнократическими властями? Приведу один, но весьма показательный пример.
 
Вся наша агитационная работа базировалась на добровольцах. В частности, были люди, которые раздавали листовки на улицах, разносили их по домам. За неделю до дня голосования мы напечатали большой тираж листовок с призывом приходить на участки для голосования, но раздать их наличными силами не успевали. На «Фейсбуке» я написал призыв оказать помощь в распространении листовок и дал наш дежурный телефон.
 
Люди стали звонить, приходить к нам в импровизированный штаб, забирать листовки и разносить их по подъездам, раздавать на работе, прямо на улице.
 
За два дня до референдума приходят в штаб бабушка лет семидесяти с внуком лет десяти. Из их разговора между собой узнал, что бабушку зовут Анной, а внука Кириллом. Взяли они две тысяч листовок и ушли. Проходит три часа — и пара моих агитаторов возвращаются, берут еще две тысячи листовок и уходят. А раздавать листовки незнакомым людям, я вам скажу, дело психологически крайне тяжелое даже для здоровых мужиков. Сам раздавал листовки и выдерживал без перерыва как раз только три часа.

Я себе, грешным делом, думаю: а не подослана ли бабушка местными джеймсбондами и не выбрасывает ли она наши листовки за углом? Аккуратно выхожу вслед за бабушкой наружу и вижу: идет она с внуком по ул.Бривибас, с каждым вторым встречным заговаривает и листовку ему вручает. Внук при этом тоже что-то там говорит. Устыдился я своих подозрений — и обрадовался, что такие помощники у нас есть.
 
Вернулся обратно в наш импровизированный штаб, какому-то телеканалу интервью давать. Через два часа баба Нюра и Кирилл опять приходят! Снова просят две тысячи листовок. Я их благодарю, говорю, что уже поздно, мальчик наверняка устал, и пора им домой идти отдыхать. А молчавший до этого Кирилл и говорит: «Дядя, завтра же нельзя листовки раздавать — «день тишины» перед референдумом. Вы не знаете, что ли? Все листовки раздать сегодня надо». Забрали мои дорогие помощники последнюю пару сотен листовок — и ушли в уже надвигающиеся сумерки на улицу.
 
Это я к чему пишу? А к тому, что если у вас вера в духовные ценности есть, то вы можете быть удерживающим и в десять, и в семьдесят лет, вы можете сказать горе: подвинься — и она подвинется.
 
 

Вообще всё, что происходило с нами во время референдума, мне очень напоминало события, которые описаны почти за пять сотен лет до этого в повести «Азовское сидение». Вкратце содержание повести таково. В 1641 г. турки решили выбить казаков из захваченной ими ранее крепости Азов, которая контролировала устье реки Дон и закрывала выход на Дикое Поле.
 
Силы турок, приплывших к Азову, составили сто восемьдесят тысяч воинов, да еще, как пишет безвестный автор повести, «черных мужиков (он имел в виду негров-обслугу) без счета». Казаков же в крепости было только пять тысяч, да из них восемьсот женщин.
 
Турки попытались взять крепость штурмом, но были вынуждены отойти с большими потерями. Начали осаду: были по стенам пушками день и ночь. «Черные мужики» подкопы делали, ядра к пушкам подносили и убитых оттаскивали. Разбили турки стены крепости пушками до самого основания, а казаки тем временем за ними возвели земляной вал. Турки по нему из пушек пудовыми ядрами бить стали, разбили, а казаки новый вал за ним насыпали.
 
В перерывах между обстрелами турки предпринимали штурмы укреплений. На валах Азова храбро бились не только казаки, но и их жены. Они брали ружья убитых мужей и братьев, отстреливались и рубились с турками и «черными мужиками» наравне с мужчинами, под огнем рыли землю, возводя укрепления.
 
От непрерывного пушечного огня казаки скрывались в вырытых в земле укрытиях. Выходили из них только для отражения атак.
 
Отчаявшиеся силой захватить Азов турки бросали в город стрелы с записками, в которых предлагали по тысяче талеров тому из защитников, кто сдастся. Но за время осады среди казаков не нашлось ни одного изменника, ни одного перебежчика.
 
Пришел момент, когда стало ясно — больше оборонять Азов не получится. Решили идти врукопашную — или прорваться, или погибнуть в бою. Наступила ночь в канун праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Собравшись в храме св. Николая Чудотворца участники азовского сидения попрощались друг с другом, долго молились и целовали крест на том, «чтоб при смертном часе стоять дружно и жизни не щадить», а потом выступили из Азова строем.
 
Под прикрытием утреннего тумана казаки вышли к позициям врага и… нашли турецкий лагерь пустым. Оказалось, что в эту же ночь паша снял осаду и начал отводить армию к кораблям. Это было чудо.
 
Правда, Азов казакам все же пришлось оставить, поскольку Московское царство было тогда не в силах воевать с могущественной Османской империей и защитить русских, которые жили на окраине — нынешней Украине.

Кстати, я родом с того самого Дикого Поля, потомок этих казаков.
 

 

Результаты нашего референдума были таким же чудом, как победа горстки казаков над многочисленными ордами турецкого паши и черными мужиками без счета.

За русский государственный проголосовали 273 тысячи человек, обладавших правом голоса, или 25% всех избирателей. Еще 319 тысяч русских были лишены права голоса. Это составляло 15% всего населения.

Итого — 40% всего населения поддержало идею возврата русскому языку равного с латышским языком общественного статуса. Это было даже больше, чем количество живших в Латвии русских.

Власти не приняли во внимание мнение четверти населения, статус языка не изменился. Слишком сильна была тогда американская империя — и Россия не могла защитить своих соотечественников. Однако в «рижском сидении» мы победили.
 
В ходе подготовки к референдуму мы встречались с В.Линдерманом, координировали действия наших команд. Договорились, что его команда будет работать с более радикально настроенными русскими, а мы возьмем на себя работу с теми, кого радикализм пугает.

Это было абсолютно верное решение, и его подтвердили результаты голосования.
 
Люди, работавшие с В.Линдерманом в обществе «Родной язык», тоже были участниками нашего «рижского сидения». Они агитировали за референдум, печатали и распространяли листовки, как и мы, бились на валах, копали подкопы и прятались от разрывных ядер противника в подземных убежищах. Просто эта часть общего сражения за достоинство русских людей шла не на моих глазах, и я не могу ее подробно описать.


 

---

Читайте также:

ЛЮДИ ГРЕХА И УДЕРЖИВАЮЩИЕ

Часть I. В начале жизни
Часть II. Выбор пути
Часть III. Игры в диссидентство
Часть IV. Молодой учёный
 

---