В Молдавии — первый тур выборов. Оба кандидата дружно дышат друг другу в затылок. Хотя один кандидат все-таки дышит ровнее. К чему приведет такое напряженное дерби? Майя Санду уже вовремя поторопилась сообщить, что если выборы будут сфальсифицированы (читай: победит не она), то она устроит акции протеста. Это проявление одного из подлинных лиц демократии. Жестко и без обиняков. Главное, что помогает.

Не знаю, президент ли теперь Игорь Додон, который, будучи политиком с образом крепкого хозяйственника (этакий свой молдавский Батька), мирно возделывал винную пасеку, не тужил и с Путиным дружил. Возможно, что уже нет. Однако если главный разведчик Сергей Нарышкин публично признался в ожидании переворота в Кишиневе, то супостаты — координаторы политических процессов — опережают события и устраивают легально-корректную смену власти с претензией на демократические процессы.

Допускаю, что в Молдавии на самом деле большая часть населения пошла (и пойдет) голосовать за Майю. Хотел написать — за Свету, но тут же исправился. При том, что сторонников Додона на ряде участков хитро не пустили отдать свой гражданский долг, да и все рычаги электорального процесса сосредоточены в руках у пропарламентских сил, представительницей которых является мадам Санду. Президент хоть и могуч, но не всемогущ, особенно когда ему противостоит такое скооперированное и сверхциничное большинство.

Чего только не пытаются построить у границ с Россией — теперь и до матриархата дело дошло. Уже не победившая Тихановская плюс еще не победившая Санду и бывший комик Зеленский, которого кроме легализации конопли ничего особенно не волнует. На постсоветском пространстве распоряжается кто угодно, но только не страна-наследник Советского Союза. Ведь что заявлено громогласно кандидатом, которая дышит ровнее, то есть набирает больше? Что все силы будущей Молдавии будут брошены на интеграцию с ЕС и борьбу с коррупцией. Расшифровываем посыл, начиная с конца. Борьба с коррупцией недвумысленно означает, что местный партолигархат, воспитанник бандитско-корпоративных девяностых (дельцы, аффилированные с Плахотнюком, Усатым и другими) должен отойти в сторону и поделиться своими накоплениями с интервентами из МФВ (как в Латвии и Прибалтике, когда под лозунгом вечной борьбы с коррупцией развернулся передел собственности, которая постепенно перетекает из рук местных ОПГ в иноземные). А первое обещание расшифровывается так, что Молдавия входит в состав Румынии (на вполне законных основаниях) или же превращается в прирумынский придаток (один народ — одна страна), и все вместе дружно решают, что делать с обособленным Приднестровским эксклавом.

И это все происходит при молчаливо-выжидательном попустительстве России. Я понимаю, что в руководстве державы возобладала концепция такого толка: хватит кормить паразитов, отпустим всех в свободное плавание, пусть выбираются сами, а потом как-нибудь все приберем. Концепция эта, насквозь ошибочная и глубоко порочная, укоренилась надолго, слишком надолго. Ведь любой учитель начальной школы или организатор ученической экскурсии прекрасно знает — если всех отпустить, то никого потом не собрать. Поэтому все высокоумные геополитические конструкты российской дипломатии не выдерживают никакой критики.

Помню, была парочка школьных соотечественнических поездок в Санкт-Петербург. И много было среди тех, кто ездил, белорусов, молдаван, украинцев. Чуть ли не все организованные группы состояли из мальчишек и девчонок из этих постсоветских республик. Поездки были прекрасными, как чувства Эраста к бедной Лизе. Пение «Коня» в автобусе, прятки по коридорам, образовательные экскурсии в Эрмитаж и Русский музей, встречи с актерами-чиновниками-политкоординаторами, заверения в щемящей любви к русской словесности и торжественный обед в присутствии ключевых заинтересантов очередного соотечественнического проекта. А дальше — тишина. Автобус-поезд мерно выезжал из Ленобласти до Нарвы — и привет, малое прибалтийское отечество.

Такие поездки с ни к чему не обязывающим итогом продолжались лет пятнадцать. А в это же время через конкретные структурные фонды агенты влияния из Польши и Румынии давали сотням и тысячам украинских, белорусских, молдавских абитуриентов реальные шансы на становление личности. Хочешь жить в Польше и быть как бы поляком — пожалуйста. Приди в консульство, поговори по-польски, признайся в верности и любви к польским этнокультурным ценностям — и ты наш, ты свой. Хочешь работать вместо нашего брата румына, освободившего трудовую нишу, ибо его позвала Германия на автопроммаркет — приезжай, оформим тебе визу, будешь заковыривать гайки в каркасы. Хочешь грызть гранит науки в Варшавском или Краковском университете на профильных программах и быть большим человеком — на здоровье.

А что Россия? Человек — свой, русский, с горящими глазами, верящий в идеалы общенационального единства и имеющий искреннее желание посвятить себя великой стране — встречается с настолько непреодолимыми и подчас обременительными юридическими препонами, что даже у самого истового патриота опускаются руки, когда он сталкивается с иезуитским оскалом отечественной бюрократии. И заворачивает назад. Спросите у любого представителя россотруднического планктона, что и как делается для привлечения сотен тысяч работоспособных, интеллектуально состоявшихся и мировоззренчески устойчивых молодых людей в Россию? И он либо политкорректно смолчит, либо пустится в витиеватые демагогические объяснения о том, «что мы делаем для наших соотечественников», хотя понятие «соотечественник» в многомудром российском законодательстве до сих пор толком не определено. А у Польши и Румынии все предельно понятно: говоришь на нашем языке, вырос на нашей культуре, веришь в наши идеалы — и ты наш. А если что-то не состыкуется, так ты не волнуйся — мы подладим, отшлифуем, подцепим бантик — и от натурального поляка / румына не отличишь. За это нам платят — и много платят — те, кто заинтересован, чтобы от России в перспективе вообще ничего не осталось.

Мораль, в общем: ничто так не губит современную Российскую Федерацию, как ее гуманитарная политика на постсоветском пространстве, которой нет. И это, как говорила Мария Киселева, ее самое слабое звено. И происходящее на всем постсоветском пространстве это доказывает самым убедительным образом.

facebook.com