Я получил письмо от читательницы. Она спрашивает, «откуда у латышского бомонда такое неприязненное отношение к русским? Вроде бы литературоцентричная нация, сорок лет воспитывалась на латышской советской литературе, и вдруг как с цепи сорвались...»
 
В чем-то читательница, конечно, права. Латышские советские писатели относились к русским благожелательно. Но ведь это не вся латышская литература! Если же задаться вопросом, какое отношение к русским прослеживается в прозе латышских досоветских писателей, а так же эмигрантских и современных, придется признать, что в большей степени плохое.
 
И не к одним русским. Ноги латышского национализма растут не столько из нелюбви к русским, сколько из ксенофобии вообще — из страха перед инородцами и боязни всего чужого. Разговоры об оккупации — всего лишь маска, под которой прячется свойственный многим маленьким народам комплекс литлизма (от англ. little). Это комплекс «маленького человека», привыкшего пресмыкаться перед сильными мира, но мечтающего переломить судьбу и перестать по крайней мере в собственных глазах выглядеть лакеем.

Отсюда и латышская замкнутость на своем национальном ареале (т.н. особый путь развития), и неприязнь ко всем приезжим инородцам за исключением тех, с чьей ладони они в текущий момент кормятся. Отсюда же и манера принижать в литературных произведениях достоинства любого представителя другой народности, выпячивая напоказ его слабости и превознося свои достоинства.
 
В первую очередь она распространяется, конечно же, на русских, как на ближайших своих соседей. Эта неприязнь бросается в глаза, едва вы прочтете пару-тройку книг культовых латышских писателей.
 
Борис Инфантьев, доктор наук, филолог-фольклорист и культуролог, прочитал их гораздо больше. Свою научную жизнь он посвятил русской культуре в Латвии, поэтому его заинтересовало, как представлен русский человек в латышской, в основном послевоенной прозе.
 
Вопрос этот Борис Инфантьев исследовал досконально. Подборка его заметок, статей и переведенных им фрагментов из романов латышских авторов была посмертно издана в Альманахе Гуманитарного семинара Сергея Мазура. Они производят ошеломляющее впечатление.
 
Что больше всего поражает, так это мелочность и близорукость латышских писателей. За своими обидами и переживаниями они не сумели увидеть тех страданий и лишений, которые в годы войны перенесли другие народности, участвовавшие в военных действиях. Чувство социального превосходства и пренебрежения к инородцам ослепляет латышских авторов. Войну в латышской прозе — не в советской, конечно, а в той, которая сейчас в ходу, — читатель видит не как мировую социально-историческую катастрофу, а лишь как национальную трагедию, разметавшую несчастных латышей по белу свету.
 
Вину в этом латышские авторы вешают не на гитлеровцев, а на русских и, в частности, на советскую армию. Один из самых известных латышских писателей-эмигрантов Аншлав Эглитис иначе как монгольскими полчищами советскую армию не называет (роман «Зеленые льды, синие горы»). Другой не менее известный эмигрантский писатель Дзинтарс Содумс в своих воспоминаниях идет еще дальше. Ригу и всю Латвию, по его словам, в 1944 году захлестнуло нашествие русских, монгол, татар, киргизов, узбеков, таджиков — «пестрый сброд», составлявший ряды советской армии и красных партизан. Страницы книг Содумса пропитаны острой неприязнью к тем народам, которые входили тогда в состав советской страны.
 
Но самое страшное зло — это, конечно, русские. Оказывается, эта нация исторически сложилась как «скопище бездарностей», не давших человечеству ничего такого, что можно было бы сравнить с европейской культурой. И хотя русские, по мнению еще одного писателя, всегда видели в латышах носителей высокоразвитой западной цивилизации, их «повышенное самомнение и гордыня не позволяли им это признать». Так пишет другой Эглитис — Виктор, между прочим, выпускник Витебской духовной семинарии и Юрьевского университета. В книге «Латыш в России» он, признавая за русскими широту души, называет их «больным народом неврастеников».
 
Но неприязнь к русским насаждалась в латышской литературе не только писателями-эмигрантами. Она зародилась гораздо раньше. Еще в ХШ веке Генрих Латвийский изображал в своих «Ливонских хрониках» русский народ как врагов. Он писал, что русские «жнут там, где не сеяли». Что они ленивы, они обжоры, пьяницы и плохие вояки: «Русские после обильной еды любят вздремнуть — вот тогда на них лучше всего нападать».
 
В неприглядном виде рисуют русских военных латышские авторы и более поздних времен. Русские офицеры на первой мировой были больше озабочены своими личными и семейными проблемами, чем фронтовыми делами. Такими их изображает Карл Штралис в трилогии «Война»». Что касается рядовых солдат, они у него представляют собой плохо управляемую и потому пугающую, серую стихийную массу. Российские генеральские чины, как правило, бездарны. По их вине латышские стрелки в романе Александра Грина «Вихри лихие» (не путать с советским писателем) несут огромные потери. Думая только о своей карьере, не слушаясь дельных советов латышских командиров, эти военные спецы готовы бездумно жертвовать тысячами солдат и офицеров.
 
Неприязненное отношение к «русским воякам» в латышской литературе во многом формировалось памятью о российских карательных отрядах и казачьей «черной сотне». О жестоком усмирении народных бунтов 1905 года, о запоротых казачьими нагайками латышах писали и Рутку Тевс («Латыш и его господин»), и Карлис Скалбе («Казак»), и Андрей Упит («Северный ветер»).
 
Отсюда, как говорится, рукой подать к недоверию и страху перед русским нашествием вообще. Чтобы защититься и предостеречь от «русской скверны», латышские писатели готовы в ход пускать все, что угодно. Лишь бы показать русского человека чудовищем, пугалом или совсем никчемным и ни на что не годным.

Вот характерный монолог: «Что русские? Против латыша они — кукушки. Приезжают свататься к моим дочерям, а я лежу на печи и даже не слезаю. Смотреть на них противно. Пьяницы, и больше ничего» (Антон Аустриньш, рассказ «Каспар Глун»).
 
Если не пьяница, то коммунист. А не коммунист, то предатель, шпион или морально опустившийся тип. Такими русских показывает в своей «Шестой колонне» Марис Ветра, сам родом из Петербурга, известный латышский певец, образованнейший человек и друг Шаляпина…
 
Читая всю эту белиберду о русских людях, русофобом стать немудрено. Но есть тут еще одна странность. Известно, с каким пиететом русские писатели, в отличие от латышских, относились к латышам и их культуре. Пушкин, Тютчев, Тургенев отзывались о своих друзьях в Латвии с неизменным теплом и любовью. Маяковский называл латышей «довольно милым народом». В восторге от Латвии был Эренбург. А уж о тех, кто из года в год наезжал в Дом творчества в Дубултах, и говорить не приходится.
 
И еще известно, что Бальмонт, Белый, Коринфский, а в 50-80-е годы огромная плеяда советских поэтов часто переводили стихи самых разных латышских авторов. Так вот странно, что для латышских переводчиков никогда такого же интереса не представляли стихи даже самых знаменитых русских поэтов. И сегодня тоже.