Год и месяц, когда происходила эта история, я назвать не могу. Секрета нет — элементарно не помню. Зато помню причину событий — новые власти в стране победившей революции решили пересчитать потенциальных контрреволюционеров. Пожалуй, скажу проще — «красные» решили пересчитать потенциальных «белых».

Что — что? Сколько мне было лет в 1917-м? Да вы не поняли! Я про нашу революцию — 1991 года!

%script:googleAdSense%

Да и какая разница, о какой революции мы говорим! Все они по сути подходов одинаковы. И там и там потенциальные «белые» в первую очередь определялись по родословной. Правда, в отличие от 1917 года среди нас, «белых», бесед на предмет стать «красными» совсем не проводили, а тупо стали выдавать документы другого образца. Без всяких церемоний, по-современному, по-деловому. А для того, чтобы получить какой-то очередной документ, что твоя родословная не соответствует, нужно было пройти перепись. Вот и пошел я. И не один, а с женой. Но сначала расскажу о первом визите.

Ох! Не все знают, но время было революционное, героическое! Сейчас-то мы наслышаны о том, как трудно далась эта победа революционерам и что им пришлось пережить в прошлом. Вот вспоминаю, как за несколько дней до моего похода за свидетельством о неправильной родословной меня просит подойти к нему в кабинет начальник уголовного розыска города — светлой памяти Коля Бусалов. И спрашивает: помнишь такого-то? Ну как не помнить-то. Многократно судимый уголовник, признанный судом особо опасным рецидивистом!

Николай сидит за столом, я напротив стою. И он продолжает — да вот, только что он стоял тут, на твоем месте. Приходил сказать, что теперь он — земессарг, и не рядовой, а потом показал наган (все как у революционеров, по-взрослому) и сказал, что «ваша власть кончилась» и скоро он будет решать, в какой камере кому из нас сидеть... Рассказав о визите революционера, Николай не преминул дать оценку интеллектуальным способностям вождей революции... Тогда мне казалось, что оценка была хоть и нецензурной, но верной. Однако сейчас я думаю, что ошибались мы — дело не в интеллекте. Дело в истинных целях. А впрочем, плодами любой революции всегда пользуются, как известно...

Отвлекся... Возвращаюсь ко второму в хронологическом порядке визиту. Моему и жены.

Очередь в учреждение не была большой. Как и само учреждение — кабинет делопроизводителей да кабинет начальницы. В конце концов вошли мы в комнату, в которой трудились делопроизводители — три дамы разных возрастов. Жену мою принимала одна из двух немолодых дам, а я неожиданно попал к своей знакомой. Звали ее Илзе.

Было ей чуть за двадцать. Она была несколько смущена, так как до этого момента история моих с ней достаточно сложных и разных взаимоотношений насчитывала уже несколько лет. И тут вдруг — я! Что было для нее сюрпризом, да еще и с женой. Я тоже очень удивился, увидев Илзе там, но она постаралась не акцентировать внимание на нашем знакомстве и с интересом заполнила анкету с моих слов и по имевшейся и ставшей уже совсем не достойной зависти «краснокожей паспортине».

Параллельно та же процедура происходила и за столиком поодаль, где данные о моей жене из паспорта и с ее слов заполняла другая работница. Далее эти заполненные бланки для последующего подписания взяла на проверку начальница делопроизводителей, для чего с документами и анкетами она уединилась в своем кабинете.

О начальнице — она была совсем немолодой и, судя по произошедшему позже, опытной революционеркой. Не исключаю, что и подпольщицей! И наверняка тоже не рядовой. Судите сами — ее обостренное революционное чутье тут же уловило в родословной моей жены не просто «белого», а особо опасного «белого». Рецидивиста. Потомственного. Дело в том, что в ее паспорте, в графе «место рождения», стояла запись — город Лейпциг, ГДР.

Да! Так случилось, что ее отец был советским военным летчиком. И проходил когда-то службу в ГДР! Простодушная делопроизводитель так и написала в анкете: родилась в гор. Лейпциг, Германия.

Эта запись у ее начальницы вызвала приступ революционного гнева. К обеим — и к моей жене, и к своей подчиненной. «Не в Германии она родилась! — кричала на свою подопечную комиссарша,  — а в Советской армии!!!» Происходила эта выволочка в присутствии всех в кабинете у делопроизводителей.

Илзе стало как-то неудобно, и чувствовалось, что она не разделяла точку зрения старшей на топонимы. Подчиненная же, допустившая очевидный промах в революционной бдительности, безропотно исправила надпись — и в анкете, в графе «место рождения», написала: «Падомью армия».

Ничтоже сумняшеся... Ей Богу! Господи, прости их, неразумных!

Так документ и пошел. Правда, потом, когда выдали коричневый паспорт, там уже написано было — Германия.

Об Илзе. Все-таки она молодец. Она явно была не согласна с начальницей. И даже слегка покрутила пальцем у виска, когда та удалилась, разоблачив всех. Так ведь и понятно — Илзе относилась ко мне с симпатией. После всего-то, что между нами было. А потому даже и стеснялась, когда мне пришлось рассказывать свою родословную и показывать документы. Ведь раньше было наоборот. Спрашивал я!

Нет! Когда ее привлекали первый раз за кражу, то тогда обошлось без моего участия, а вот второй раз ее сажал уже я. Но между нами было все честно. Она делала свое дело, а я — свое... До революции...