Недавно мне удалось пообщаться с Владимиром Познером. Я брал у него интервью перед выступлением в концертном зале «Дзинтари». Зал наполнялся людьми, пока мы неспешно вели разговор в гримерке.

Для любого русскоязычного журналиста разговор с Владимиром Познером — это если не испытание, то, по крайней мере, вызов. Можно по-разному относится к личности Владимира Владимировича, но на постсоветском пространстве он, определенно, один из лучших интервьюеров. А может быть, даже и лучший.

Сам Познер утверждает, что испытывает смущение, когда коллеги называют его мэтром или легендой. «Мне становится как-то неловко и я прошу побыстрее переходить к теме разговора», — сказал он, признав, что акцент на его «легендарности» коллеги делают нередко.

При этом, отвечая на мой вопрос, не чувствует ли он к себе особого отношения со стороны интервьюируемых, Познер ответил, что нет. «Важно показать человеку свою заинтересованность», — сказал он, добавив, что личность журналиста играет далеко не главную роль в этом процессе.

Мне показалось, что Познер немного лукавил. Интервью в его программе — это не то же самое, что интервью журналисту какой-нибудь областной многотиражки. Даже при условии, что он первоклассный профессионал.

И гость, который в разговоре с Познером пытается показать себя с лучшей стороны, не всегда таковым является на самом деле. Достаточно посмотреть, как некоторые из этих людей ведут себя в общении с менее титулованными журналистами.

Этот пример я привел не случайно — он кажется мне весьма характерным в контексте последних событий. В Латвии обострились дискуссии о необходимости размещения беженцев из Африки и Ближнего Востока. ЕС требует, чтобы мы приютили у себя несколько сотен выходцев из арабских государств.

Латвийские должностные лица стараются этого не допустить, опасаясь того, что вместе с беженцами в республику хлынет ислам, криминал и антисанитария. Об этом политики открыто говорят в кулуарах.

В то же время, выступая с высоких трибун, люди наделенные властью в республике, утверждают, что ко всем homo sapiens на планете относятся одинаково и не делят их ни по цвету кожи, ни по вероисповеданию, ни по языку.

На риторическом уровне это, возможно, и так. Но в реальности все получается иначе.

То же самое мы наблюдаем и внутри страны: на словах мы ценим каждого человека, а на деле вписываем в Конституцию преамбулу, определяющую «основную нацию» и всех остальных. То есть, если немного перефразировать знаменитую формулу Джорджа Оруэлла, получается, что «все люди равны, но некоторые равнее».

Дело не в том, должна ли Латвия принимать у себя беженцев из Африки — это совсем другой, сложный и долгий разговор. Дело в лицемерии, которое мы сейчас наблюдаем на самом высоком политическом уровне.

Прикрываясь красивыми словами, мы, по сути, стараемся оправдать свое отношение к людям, которых считаем недостойными. Горькая ирония в том, что на том же пресловутом Западе нас воспринимают точно такими же «бедными родственниками». Было бы наивно надеяться, что англичане считают латвийцев равными себе — для большинства из них мы люди с нижней ступеньки.

Но зато для того, чтобы дать интервью условному Познеру, мы надеваем свой лучший (пусть и единственный) костюм, а в разговоре с менее статусным журналистом можем позволить себе отыграться за собственные унижения.

Пока нас это, похоже, вполне удовлетворяет.