Идеологией Холокоста служит антисемитизм. Он может иметь разные формы и проявления, но в его основе мы всегда обнаружим следы экономической конкуренции и стремление к подавлению конкурента мерами внеэкономического принуждения.

Укоренение в общественном сознании антисемитизма так или иначе подготавливает почву для репрессий в отношении евреев. Прослеживая развитие антисемитизма в Латвии, мы выявляем предпосылки Холокоста в нашей стране.

Постоянное еврейское население проживает на территории Латвии со второй половины XVI века. С тех пор, независимо от внутреннего и внешнего строя Ливонии, в среде местного немецкого дворянства и горожан преобладала тенденция к ограничению прав и свобод евреев.

Местная литература по «еврейскому вопросу» полна измышлений и инвектив в адрес евреев. В ней мало оригинального. Одни и те же «аргументы» встречаются в антисемитистской литературе и риторике разных эпох и народов.

С вхождением территории Латвии в состав Российской империи к юдофобским сочинениям местных авторов добавилась антисемитская литература на русском языке.

Как показал Юлий Гессен, изначально это были переводы с польского языка. Главными разносчиками антисемитизма в русской среде были представители польской знати, а инспираторами направленных против евреев мероприятий царского правительства — магистраты городов западных губерний Российской империи, стремившиеся оградить своих соплеменников — немцев и поляков — от еврейской конкуренции.


Следует признать, что при всей своей непоследовательности политика русского самодержавия в «еврейском вопросе» носила в целом антисемитский характер.

Несомненно, идейными источниками латышского антисемитизма стали «труды» немецких и русских антисемитов.

Важнее, однако, другое: отношение латышей к евреям формировалось в условиях правоприменительной практики, в целом направленной против евреев. Привычка смотреть на евреев как на париев общества формировалась исподволь.

 

Презираемые немцами, латыши находили своего рода отдушину в презрительном отношении к евреям.

Разумеется, к этому презрению примешивалась доля зависти к экономическим успехам евреев, и эту долю следует признать львиной.

Латышский антисемитизм, как и антисемитизм вообще, носил экономический характер.

С момента своего появления на исторической сцене в последней трети XIX века латышская буржуазия становится носительницей антисемитизма; в свою очередь популяризатором антисемитизма выступила латышская буржуазная интеллигенция.

«Евреи грабят латышского крестьянина» — главный рефрен таких латышских изданий, как газеты «Balss», «Rīgas Avīze» и «Latviešu Avīze».

В 1888 году в них уже появился призыв бойкотировать еврейские магазины и покупать только у латышей. В 1891 году «Balss» потребовала, чтобы царские учреждения административными мерами ограничили экономическое влияние евреев.


В начале ХХ века со страниц латышской печати стали выражаться расистские взгляды.

Так, в июле 1914 года на страницах «Latviešu Avīze» прописалась «евгеника» с ее «арийцами», «гигиеной христиан», откровенной ненавистью к евреям и требованием изгнать их из «арийского» общества.

Может быть, Янис Райнис и преувеличивал, когда писал в 1894 году, что антисемитизм приобрел в латышской среде характер «повальной эпидемии» и «чахоточной бациллы», которая «поразила общественный организм, не пощадив ни стариков, ни детей, ни богатого, ни слугу». Но в 1918-1920 годах одетый в шинель и вооруженный винтовкой латышский крестьянин, латышский мелкий буржуа на деле доказал правоту слов Райниса.

Первый получивший огласку насильственный инцидент против еврейского населения со стороны солдат латвийской армии произошел летом 1919 года, когда ею были заняты Крейцбург (Крустпилс) и Фридрихштат (Яунелгава).

26 июля газета «Рижское Слово» в статье «О еврейских погромах во Фридрихштате» сообщала, что 18 июля в городе были ограблены несколько еврейских домов, что это сделали латышские солдаты и что офицеры ничего не сделали, чтобы утихомирить подчиненных.

Во избежание огласки впредь временное правительство Карлиса Ульманиса ввело предварительную военную цензуру. Оно еще только добивалось международного признания и потому боялось скомпрометировать идею независимого Латвийского государства в глазах мирового общественного мнения, которое тогда сочувствовало меньшинствам, и, в частности, евреям.

О том, что этот случай не был единственным, говорит секретная переписка тогдашнего министра внутренних дел Микелиса Валтерса и военного министра Давида Симонсонса.

«Солдаты латвийской армии относятся к евреям злонамеренно, как во фронтовой полосе, так и в тылу», — писал глава МВД. И просил военного министра дать соответствующие наставления командному составу, чтобы тот «прекратил подобное отношение солдат, могущее вызвать нежелательные явления».


Однако латышский солдат продолжал вести себя в «освобожденной» от большевиков Латгалии как оккупант.

Доходило до грабежей и открытого насилия, как, например, в январе 1920 года в Корсовке (Карсава), где от рук белолатышей погиб, по меньшей мере, один человек — Мозус Удем. Эксцессы, хотя и в менее грубых формах, продолжались до августа, т. е. вплоть до окончания войны.

 

Провозглашенное 18 ноября 1918 года Латвийское государство еще не было признано де юре ни одной страной мира, когда в конце 1919 — начале 1920 года был выдвинут лозунг «Латвия для латышей!».

А 1-2 июня 1920 года в Риге произошли антиеврейские беспорядки, которые вскоре в еще больших масштабах повторились в Латгалии — Двинске и Режице (Резекне). Причем в Резекне солдаты гарнизона напились и присоединились к погромщикам из числа местного населения.

Нельзя было положиться и на военнослужащих расквартированного в Двинске Виндавского полка. В письме от 8 августа 1920 года глава Латгальского округа Андрей Берзиньш просил министра внутренних дел сделать все возможное, чтобы полк как можно скорее покинул Латгалию:

 

«Не проходит дня, чтобы солдаты в городе не пришибли бы еврея и не грабили бы средь бела дня. […] Мне кажется, что от порки и грабежа евреев до всеобщего грабежа и окончательной утраты дисциплины в полку только один шаг».

Чтобы окончательно не потерять лица в глазах мировой общественности, правительство осудило эти инциденты, но вместе с тем предложило евреям самим заручиться симпатией со стороны латышей, а латышская общественная мысль и вовсе переложила ответственность за происходящее на евреев.

Антиеврейская агитация в первой половине 20-х годов достигла большого напряжения, отчасти, отражая, но в еще большей степени — определяя состояние умов латышского общества.

Источником постоянного раздражения служила очень заметная роль евреев в экономике Латвии.


В 20-е годы одна за другой возникают экстремистские организации, подражавшие итальянским фашистам.

В латышской литературе их называют организациями «активных националистов», но на самом деле это были организации фашистского толка, с той разницей, что итальянскому фашизму не был присущ антисемитизм, тогда как для латышского фашизма он стал альфой и омегой.

Самой крупной и влиятельной организацией, поставившей перед собой цель реального вытеснения евреев из экономической, политической, общественной и культурной жизни, стал «Латышский Национальный Клуб» (Latvju Nacionālais Klubs).

Он возник 29 августа 1922 года. На страницах одного из изданий, имеющих отношение к ЛНК, впервые прозвучал лозунг «Вису Латвияй!» («Все — для Латвии!»).

Латышский Национальный клуб прибегал к актам политического террора, но правящие круги смотрели на это сквозь пальцы. Только после того, как в феврале 1925 года в ходе затеянной боевиками этой организации потасовки был застрелен 19-летний рабочий Александр Масакс, еврей по национальности, власти вынуждены были закрыть ЛНК.

Рассадником расистского антисемитизма в 20-е годы стал Латвийский университет. В декабре 1922 года в его стенах начались беспорядки под лозунгом «Все жиды вон!».

Волнения выплеснулись на улицу, поскольку власти фактически солидаризировались с зачинщиками и участниками беспорядков: порицая эксцессы на словах, они не предпринимали решительных мер для их прекращения и предотвращения.

Когда же большинство студенческого совета университета потребовало ввести процентную норму для евреев, совет университета во главе с ректором Эрнестом Фельсбергом, а также представлявший партию Ульманиса министр образования Паулс Гайлитс поддержали это требование — факт беспрецедентный в тогдашней Европе.


Латвийские власти старались ограничить доступ евреев к гражданству.

Попытки еврейских депутатов Сейма устранить искусственные препятствия встречали яростное противодействие латышской прессы и политиков.

Обсуждение поправок к закону о подданстве в парламенте сопровождала истеричная антисемитская кампания в латышской печати. Популярный поэт и публицист Янис Акуратерс писал в «Jaunākās Ziņas», что «новый жидовский закон (как окрестили этот законопроект — А.М.) открыл ворота разорению Латвии», которое де несут ей «жиды-спекулянты» и «всемирный заговор бродяг».

Газета «Brīvā Tēvija» стращала тем, что в Латвию «со звериной мордой» приходит «низшая раса, которая не будет исполнять законы, не станет соблюдать моральные нормы арийцев».

Резкая антисемитская и вообще националистическая риторика в парламентский период служила непременным средством мобилизации электората.

Когда большинство Сейма все же одобрило поправки, открывавшие путь к латвийскому гражданству для нескольких тысяч человек, в том числе примерно 4 тысячам евреев, одна из партий вынесла законопроект на референдум так, словно решалась судьба нации.

Референдум состоялся в декабре 1927 года. В нем приняло участие 242 798 избирателей (21,7%), из которых 225 тысяч проголосовали за отмену послаблений в законе о подданстве.

Не могу согласиться с теми авторами, которые видят в низкой явке избирателей проявление здравого смысла и толерантности.

 

Я смотрю на эти 225 тысяч человек, которые в декабрьский холод (а был сильный мороз) отправились на избирательные участки противостоять «низшей расе», и делаю вывод, что уже к концу 1927 года в Латвии созрела психологическая почва для геноцида евреев.

Экономический кризис начала 30-х годов спровоцировал очередной приступ ксенофобии.

На парламентских выборах 1931 года победили националистические партии. Сформированные ими «национальные кабинеты» проводили открыто антименьшинственный курс.

Но возмужавшие к этому времени латышские фашисты считали такую политику половинчатой.

В январе 1932 года возникла организация «Угункрустс», а в мае 1932 года — партия «Перконкрустс». Лидером обеих являлся Густав Целминьш, в прошлом член Латышского Национального клуба.

К 1934 году в рядах «Перконкрустса» насчитывалось 5-6 тысяч членов, еще больше у партии было сторонников и сочувствующих. Наиболее активно в ней участвовали студенты, главным образом, члены латышских студенческих корпораций.

Как отметил историк Андриевс Эзергайлис, «весь первый период Латвии корпорации были передовым отрядом экстремистов». По его же словам, корпорация Selonija, филистром которой был Целминьш, служила базой для создания «Перконкрустса».

В годы войны корпоранты активно участвовали в геноциде евреев. Так, член «команды Арайса» Герберт Цукурс и сам Виктор Арайс состояли в корпорации Lettonia.


В своей организации «Перконкрустс» многое перенял у немецких нацистов и итальянских фашистов. Расистский антисемитизм был фактически единственным серьезным принципом движения.

Цель перконкрустовцев сформулировал поэт Леонид Брейкш: обратить все силы против евреев — «современных потомков малоазийского выродка». «Поднимем штыки и уничтожим их!», — писал Брейкш в университетской (!) газете «Universitas».

Сам Целминьш заявил, что «Перконкрустс» хочет, «чтобы суверенная власть в государстве принадлежала не латвийскому народу, как сказано в Конституции, а латышскому народу. [...] Прежде всего надо лишить меньшинства их влияния на хозяйственную жизнь страны. Лишь после того, как в законодательном порядке будут проведены ограничения меньшинств в этой области, можно будет освободиться от их политического и культурного влияния. Тогда Латвия станет чисто латышской».

В ноябре 1938 года, после событий «Хрустальной ночи» в Третьем Рейхе, Целминьш выразился еще определеннее:

 

«На сей раз судьба жидов в Европе будет решена окончательно и радикально — после укрепления новой эпохи, в странах Европы больше не будет ни одного жида».

Еще до государственного переворота 15 мая 1934 года латвийские власти под давлением Германии постарались купировать и прекратить развернувшийся бойкот германских товаров и услуг, объявленный Вселатвийской конференцией евреев 4 июня 1933 года.

Испуганное запретом Берлина на импорт латвийского масла правительство пыталось цензурировать высказывания, направленные против Гитлера, а политическая полиция провела расследование в связи с бойкотом и незадолго до госпереворота передала дело в суд.

Захватив власть, Ульманис распорядился бойкотный комитет закрыть, а наиболее активных проводников бойкота арестовали и заключили в Лиепайский концлагерь.

Ни до, ни после переворота не была прекращена деятельность нелегальных фашистских организаций.

Руководство Латвии боялось расстроить латвийско-германские отношения активной борьбой с пронацистским подпольем. Характерное объяснение «осторожности» латвийских властей приводит Инесис Фелдманис: «Нацистское руководство [Германии] могло бы выдворить сотни проживающих в Германии латвийских подданных евреев. Это не было бы в интересах Латвии».


Внутренняя политика диктаторского режима носила в целом антименьшинственный и при этом выражено антисемитский характер.

Неслучайно Адольф Шильде, один из идеологов «Перконкрустса», упрекал Ульманиса в том, что тот присвоил программу и лозунг Целминьша «Латвия для латышей!». Экономическая политика Ульманиса сводилась к систематическому вытеснению евреев из различных сфер хозяйственной деятельности.

При этом еврейское меньшинство Латвии уже не могло, как прежде, взывать к авторитету Лиги Наций.

Как доносил 17 июля 1935 года постоянный представитель Латвии при Лиге Наций тогдашнему генеральному секретарю МИД Вильгельму Мунтерсу, Латвия может не беспокоиться относительно поднятия в Лиге Наций вопроса о меньшинствах, поскольку «принцип защиты меньшинств через Лигу Наций в большой мере ослаблен, благодаря польской акции прошлого года. Ни одно государство не захочет поднять вопрос снова, чтобы дать Польше возможность еще раз демонстрировать свое решение не считать обязательным для себя юрисдикцию Лиги Наций в вопросах меньшинств. [...] В секретариате все чаще допускают, что договорам о меньшинствах пришел конец».

Национальная политика таких стран, как Германия, Польша, Румыния, развязывала Ульманису руки.

В январе 1937 года выходящий в Чехословакии журнал «Judische Revue» опубликовал статью, в которой утверждалось, что из всех новых балтийских стран в Латвии царит самый агрессивный национализм.

 

«Политика диктаторского правительства становится все более наступательной в смысле проведения национальных целей. [...] Ловко и неотступно, как и другие диктатуры, латышские государственные деятели проводят принудительную концентрацию [в руках государства] различных торговых и промышленных предприятий, дабы направить экономическую конкуренцию в пользу [латышского] большинства населения страны. [...] Конечно, ни в одном распоряжении не сказано, что оно направлено именно против евреев, но удивительным образом органы управления несолидными признают главным образом фирмы нелатышей», — говорилось в статье, подписанной G. B. Varšava.

В том же году парижская газета «Samedi» писала, что латвийское правительство уже отняло у евреев многие пивоварни, а также текстильные, дубильные и шоколадные фабрики.

Газета признавала, что в Латвии отсутствует открытый антисемитизм и запрещена любая антисемитская пропаганда, но в то же время на многочисленных примерах показывала, что правительство само проводит антиеврейскую политику и выдавливает евреев из хозяйственной жизни.


Важный урок ульманисовская клика преподала жителям страны осенью 1939 года, заключив с гитлеровской Германией соглашение «О перемещении граждан Латвии немецкой национальности в Германию».

В результате в течение нескольких месяцев была ликвидирована и попутно ограблена немецкая община Латвии. Отъезжавшим немцам было воспрещено конвертировать свое имущество в ценности и вывозить их с собой.

По словам публициста Юриса Пайдерса, процессы вокруг отъезда балтийских немцев морально подготовил латвийское общество к тому, чтобы немного позже, в 1941 году, спокойно воспринять Холокост.

А Леонид Федосеев вообще считал, что, содействуя «репатриации» балтийских немцев, тогдашнее руководство Латвии косвенно участвовало в одном из актов геноцида еврейского народа, поскольку латвийские немцы депортировались на захваченные польские территории, предварительно зачищенные от еврейского населения.


Подводя итоги, хочу подчеркнуть, что идеология Холокоста утвердилась в латышском общественном сознании задолго до возникновения самой Латвии.

Но именно в период Латвийского государства антисемитизм приобрел в нем господствующее положение, а для многих стал настоящей религией.

К началу войны большая часть латышского народа морально была готова к физическому истреблению сограждан еврейской национальности с целью грабежа и утоления застарелой ненависти.

Трагедию еврейского народа в Латвии следует признать исторически неизбежной, что, однако, не снимает ответственности с тех, кто ее готовил, осуществлял, а сегодня — пытается оправдать.



9-10 декабря 2015 года

Доклад был прочитан на недавней исторической конференции
«Вторая мировая война и страны Балтии 1939—1945» в Доме Москвы.