Не знаю, кто как, а я соскучился по хорошей русской прозе. И даже потерял надежду, что русские Невтоны способны хоть что-то путное рожать. Поэтому велик был мой восторг, когда я начал читать «Тень всадника» Анатолия Гладилина. Можно сказать, это настоящий шедевр русской прозы начала ХХI века. Умный, ловко скроенный, полный неожиданностей современный роман.

Перед Гладилиным даже неудобно. Обычно, во всяком случае, для меня, он всегда шел в фарватере Аксенова и числился вторым номером среди шестидесятников. Аксенов до самой смерти считался мэтром современной русской прозы, ее альфой и омегой. Все ждали от него каких-то невероятных свершений, но так и не дождались.

После отъезда Аксенова в США, каждая его новая книга приносила больше огорчений, чем приятных сюрпризов. Пока, наконец, беллетризованные воспоминания писателя «Таинственная страсть» не разочаровали всех окончательно. А когда вышел его последний роман «Ленд-лизовские», эта книга, на мой взгляд, вообще перечеркнула все наследие писателя. Она, как лакмусовая бумажка, высветила всю неизбывную червоточину аксеновских романов. Вызывающе выставила напоказ невнятицу, которая под той или иной маской обязательно проявлялась в каждой его книге.

Точку в необычном явлении русской культуры, которое мы называем «литература шестидесятников», ставит сегодня ее зачинатель Гладилин. Ему дано сказать заключительное слово. Вышедший недавно двухтомник прозы Гладилина подводит под шестидесятничеством ясную черту. Этот двухтомник демонстрирует его азы и его итоги. И становится понятно, насколько близорук был рядовой читатель, как всегда не видя леса за деревьями.

Впрочем, что читатель! Гладилин и сам до сих пор считает, что лучше всех в русской литературе писал Аксенов. По стилистике русского языка, по игре со словом, по обладанию магическим даром русского слова равных ему нет — утверждает Гладилин. Эти три качества он называет потому, что полагает их самыми важными в русской прозе. Но Аксенов парадоксальным образом именно по этой части всегда был слаб. Виртуозом его назвать трудно. Единственное, в чем силен Аксенов и что любил делать — это пофантасмагорить, пустить читателю пыль в глаза. И делать это он действительно умел. Но сводить концы с концами, доводить свои романы до заключительного апофеоза так и не научился.

Если судить по книгам Аксенова американского периода и по тому, что выходило из-под его пера после отъезда из США, романа, подобного гладилинскому «Тень всадника» ему было не написать. Кишка тонка.

«Тень всадника» — виртуозно написанный роман. Архитектонически он от начала до конца выверен с изысканной точностью. Все сюжетные линии — и исторические, и современные — сводятся в эпилоге в единую точку. Классика жанра выдержана с блеском. Хотя как раз этим Гладили мог и пренебречь, так как сегодня модно не сводить концы с концами, а наоборот оставлять их торчащими во все стороны, как солома в стоге сена. Теперь мовизм в почете: чем хуже пишешь, тем больше, выходит, свободы себе предоставляешь. И именно это почему-то высоко ценится нынешним читателем. Не только в книгах Аксенова, но и у Быкова, и у Сорокина, у Минаева, у Робски…

Для Гладилина наоборот такая проза — дурной тон. Правда, не надо забывать, что Гладилин хоть и русский формально писатель, но на самом деле за тридцать лет эмиграции он прошел европейскую выучку, и потому стоит особняком от новомодных российских прозаиков. Они лихо пишут, но сказать им нечего. Они — рассказчики, в лучшем случае — мистификаторы. Интерпретаторы, короче говоря. Дай им тему — зальются соловьями, растекутся словесами по древу. Для настоящего писателя этого мало. Писатель больше, чем обычный прозаик. Талант рассказчика и фантазера он использует лишь как способ или средство выразить нечто большее. Помимо умения рассказывать, он еще знает, зачем он это делает.

Для Гладилина это имеет значение вдвойне — и как раз потому, что он из тех, кого называют писателями-шестидесятниками. Он говорит: «Я был типичным шестидесятником, то есть искренне верил в светлое будущее». Со светлым будущим, как известно, ни у кого ничего не получилось, но это одна сторона медали. Есть и другая. Шестидесятники не меняются. Эта категория людей остается такой, какой была, на всю жизнь. Светлое будущее для них — только лишь метафора, за которой стоят две вполне конкретные вещи. Это вера в добро и вера в прогресс. Тут прошедшего времени не бывает. Либо ты по-прежнему веришь, что составляет твой хребет, либо ни во что уже не веришь и тогда ты — тварь бесхребетная, ничего общего с шестидесятниками не имеющая.

Гладилин ко всему прочему был самым первым шестидесятником. Человеком, с которого все началось. По крайней мере, в литературе. Сам он скромно уступает пальму первенства Рождественскому и Евтушенко, мол, они гораздо раньше стали известны читателям. Да, соловьи уже пели в роще. В московских газетах в середине 60-х нет-нет да печатались их стихи. Но перелом в литературе и в сознании читающей публики (тогда невероятно многочисленной) наступил чуть позже. Когда в журнале «Юность» в 1956 году неожиданно напечатали повесть никому еще неизвестного студента Литинститута Гладилина «Хроника времен Виктора Подгуского».

В чем там была фишка? О, их было несколько!

Во-первых, перед самой публикацией автора хотели отчислить из института за несостоятельность. Слава богу, не успели. Во-вторых, название повести открыто перекликалась с западной литературой — с названием романа известного в свое время во Франции литературного бунтаря Мериме «Хроника времен Карла 1Х». Но это все цветочки. Важность, конечно, в другом. Роман этот Гладилин написал о том, что происходило «в эпоху перемен» (т.е. после смерти Сталина) с молодежью и главное языком, которым эта молодежь тогда говорила. Повесть стала первой ласточкой в литературе хрущевской оттепели.

Обычно эти лавры мы приписываем другу Гладилина — Аксенову, но только потому, что упускаем из виду, когда появился его роман «Коллеги». А появился он лишь три года спустя после «Хроники времен Виктора Подгурского».

Таким образом первым прорабом хрущевской оттепели был Гладилин. Публикация его романа в центральном молодежном журнале с гигантским тиражом означал, что в стране и в ее руководстве (так тогда, по крайней мере, казалось) окончательно и бесповоротно произошла ломка взглядов. О Гладилине заговорили, на него равнялись, он сделал погоду. Хотя тогда это еще мало кто понимал.

Время было особенное. Вскоре вышли «Коллеги» и «Звездный билет» Аксенова. Воображением молодежи завладели поэты, собиравшие многотысячные форумы. Тогда же стали печататься мемуары Эренбурга «Люди, годы, жизнь».

Впрочем, Эренбург к шестидесятникам не относился, хотя обеими руками был за них. Вообще парадоксально вот что: массовой тогда была читающая публика, а всколыхнувшая публику и сплотившая ее в единое «диссидентсвующее племя» группа шестидесятников была очень малочисленна. Кроме Гладилина с Аксеновым, не наберется и десяти имен. Это поэты Рождественский, Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, прозаики Казаков, Кузнецов, Владимов, Войнович и бард Окуджава. Остальные примкнули к ним гораздо позже.

Много лет спустя Гладилин напишет в воспоминаниях: «Это была эпоха торжества книги. Царил ее культ. Помню, как в метро или электричке все читали книги или газеты, а сейчас — только эсэмэски на мобильниках».

Поэтому и книгу издать тогда было грандиозным событием, можно сказать, событием вдвойне — одно для автора и другое для читателя. Спайка между ними была крепкая. Как говорит Гладилин, шестидесятники успели перевернуть сознание двух поколений своих читателей, «приучили их смотреть критически на окружающую действительность». И самое важное,— что напрочь отсутствует в наши дни,— не принимать на веру ничего, в какой бы глянец это ни было завернуто.

Но недолго музыка играла. У Гладилина выходили одна повесть за другой, но каждая с все большим скрипом. Как он считает, хрущевская оттепель закончились, когда они с Аксеновым и еще несколькими писателями подписали письмо за освобождение Синявского и Даниэля.

Это был 65-й год. Еще лет десять Гладилин тянет лямку, но пишет в основном в стол. В литературных верхах курсирует устойчивое мнение, что «воспитанию советской молодежи мешают происки американского империализма и книги Анатолия Гладилина»…

Историческая перекличка с Мериме оказалась вещей и пророческой. Когда стало ясно, что поставлен крест на его современной прозе, Гладилин хватается за последнюю соломинку: переключается на исторические романы. И, надо сказать, это для него превратилось в своего рода страсть, в способ мышления, который, в конце концов, насквозь пронизал и его лучший роман «Тень всадника».

Но написан этот роман будет нескоро, спустя почти сорок лет. И в Париже, куда Гладилин эмигрирует в 1976-м вместе с семьей.

Вышедший недавно — в 2010 году — двухтомник гладилинской прозы включает далеко не все, что он написал, а только этапные произведения. Кстати, в эмиграции писателю большую часть времени пришлось заниматься исключительно журналистикой. Почему? Он считает, что работа не оставляла времени для писательского творчества. Но тут он либо чего-то не договаривает, либо не до конца осознает природу своего таланта.

Дело не совсем в отсутствии свободного времени. Несколько замечательных книг Гладилин в Париже все же написал. Дело в том, что с первой же своей книги он как писатель занимает аполитичную позицию. Писать прозу для него значит уходить от идеологических страстей. Что, как это ни парадоксально, не мешало каждой его новой книге становиться настоящей идеологической миной замедленного действия. В назначенное время мина взрывала все — и сознание читателя, и окружающую среду.

Советскую, французскую — не важно. Сейчас он, например, издал новую книгу «Жулики, добро пожаловать в Париж». Когда речь заходит об издании ее на французском языке, Гладилин невольно ежится. Как поведут себя по отношению к нему французы, не ясно. Могут в суд подать, могут затаить обиду, настолько резко и нелицеприятно рассказывается в книге о парижских нравах.

Но главное состоит в том, что не столько отсутствие времени, сколько работа мешают творчеству. Работа у него самая что ни на есть политическая. Из тридцати пяти лет эмиграции Гладилин двадцать лет проработал на «Радио Свобода» (в парижской студии) и восемь — на «Немецкой волне».

И лишь когда по настоящему прижало и в голове полностью созрел роман «Тень всадника» Гладилин ушел с работы. В итоге в 2000 году книга увидела свет. А спустя еще восемь лет вышли и его воспоминания «Улица генералов». Это знаменательное событие, потому что уже давно, практически, со времен Эренбурга, ничего соразмерного его мемуарам «Люди, годы, жизнь» в русской литкературе так и не появилось. «Улицу генералов» можно читать именно как продолжение воспоминаний Эренбурга. То есть как рассказ о том, что случилось с советской литературой после того, как Эренбург свою «галерею памяти» закрыл.

«Улица Генералов» — книга, конечно, о жизни самого Гладилина, но это всего лишь фон, на котором показаны все основные события в русской литературе после хрущевской оттепели. Включая, между прочим, и литературную эмиграцию последних сорока лет. Книга составляет основную часть первого тома гладилинского даухтомника, куда вошли еще «Хроника времен Виктора Подгурского», старая повесть «Дым в глаза» и написанный в эмиграции рассказ «Меч Тамерлана».

Настоящим праздником души для читающей публики стал второй том — роман «Тень всадника». Гладилин считает его главной книгой своей жизни. Этот роман с точки зрения формальных новаций интересней всех предыдущих. Острый сюжет, куртуазные любовные истории и загадочная детективная интрига держат читателя в приятном напряжении. Формальные поиски тут не подавляют, как это происходит у многих современных авторов, а наоборот помогают раскручивать нить самых неожиданных событий.

Пожалуй, главным достоинством романа надо считать полифоничность мысли и ощущений. Он метафизичен. В нем сочетается не сочетаемое. Или то, что раньше таковым казалось. И круто перемешаны времена — его герои живут одновременно в условиях французской революции, наполеоновских войн, горбачевской перестройки и современной Калифорнии.

Как со всем этим управляется автор, диву даешься. Главный герой — он и агент чьих-то спецслужб, и профессор истории, и шведский король, и наполеоновский офицер одновременно. Все в одном лице, в разных странах и временах. Кстати, не обойдена и Рига. История еврейской семьи, чья дочь становится успешной американской бизнесменшой, начинается в советской Риге, что для рижан придает роману особую пикантность.

Но больше всего удовольствия получаешь от того, как он написан. Гладилин всегда много внимания уделял формальным поискам. В «Тени всадника» он выделывает такие сюжетные и стилистические виражи, такие пируэты, что дух захватывает от восторга. Но что замечательно, в отличие от современных постмодернистских трещоток он виртуозно владеет стилем, формой, словом и неизменно держится в рамках классического романа.

Как Булгаков в «Мастере и Маргарите», Гладилин широко использует исторические параллели. Только его переходы из одной эпохи в другую, от психологии исторических героев к психофизике современного человека происходят гораздо органичней и тоньше. Кроме того, весь роман у него пропитан ненавязчивой, едва заметной иронией. Это облагораживает текст, делает его воздушным и летучим. Иногда в «Тени всадника» случаются совершенно невероятные пертурбации, но выход из них всегда оказывается простым и естественным.

Вообще Гладилин, наверное, любитель крайностей. Как каскадер, он испытывает себя в опаснейших ситуациях, выходя из них целым и невредимым. Зато у читателя нервы выдерживают не всегда. Одна критикесса, прочтя роман, отозвалась о нем очень кисло. Дескать, автор не соблюдает элементарных приличий и в своих мужских эскападах теряет чувство меры и такта.

Это верно, есть в «Тени всадника» очень рисковые, слишком откровенные и даже сальные эпизоды… Кстати, меня поразило в романе отменное знание женской психологии и разных дамских заморочек. Тут Гладили — дока, что просто поразительно. И надо сказать, меняя гендерные рельсы, в мужской ипостаси он выступает не так динамично, как в женской.

Так вот о сальностях и прочих скабрезных местах, иногда действительно граничащих с порнографией. Я могу сказать только следующее. Есть ведь женские романы, которые мужчины, хоть и пишут их, но, как правило, никогда не читают. Почему не может быть мужских романов?

«Тень всадника», между прочим, задуман именно как мужской роман. Автор не считает нужным обуздывать свое воображение. Он имеет на это право. Тем более, что пишет-то Гладилин о чем угодно просто мастерски. Любительницам женских романов могу только посоветовать этот, мужской, роман не читать, коль он им так уж режет ухо, колет глаза и жжет пятки.

Но вообще, каждый читающий роман рано или поздно задумывается, что подразумевает Гладилин под тенью всадника? Для него — это тень мужчины. Это все, что остается от мужской удали на склоне лет. Амбиции, его чувства, самоощущение.

«Тень всадника» написан пожилым человеком, который нелегко переживает свой преклонный возраст. Это роман о психофизике стареющего мужчины. Потому здесь немало разной медицинской атрибутики. Потому здесь и главная героиня — вызывающе молодая женщина, в общем-то, пардон, типичная сучка, красивая стерва.

В романе все продуманно и сбалансировано. Именно потому здесь рефреном постоянно звучит полуфраза «то, что доктор прописал». А сальности, вольности и прочие излишества — ну, положим, редактор их уберет. Вы думаете, роман от этого выиграет? Я сомневаюсь. Если убрать это, захочется убрать что-нибудь следующее. Так от хорошей книги может ничего не остаться. Да будет книга! На нашем то безрыбье… Ведь роман этот, гладилинский, сегодня всем романам — роман.


Прочитать «Тень всадника» можно и в интернете, например, здесь. Ну или ознакомиться с текстом, а потом купить бумажную книгу.