Печальная судьба вынужденной подать в отставку министра юстиции от Национального объединения Байбы Броки, которую уволили из-за отказа в допуске к государственной тайне, заставила меня взяться за клавиатуру. Байба, правда, без работы не осталась, и теперь с руководства юстицией переброшена на надзор за авиацией.
 
Одной жертвы партнерам националов по коалиции, контролирующим БЗС, показалось мало. Местный аналог КГБ, издевательски до конца выдержавший положенный для рассмотрения заявления о допуске полугодовой срок, поставил под сомнение профпригодность и второго министра от НО, Романа Наудиньша. Тут уж даже сменивший Броку на посту министра юстиции Гайдис Берзиньш стал использовать непривычную для него риторику прав человека.
 
Я чувствую вину за все случившееся, ибо механизм отлучения высшего должностного лица от тайны был впервые опробован именно на мне, причем еще в 2007 году. С другой стороны, активная и агрессивная защита моего права знать все об этом государстве сильно затормозила процесс: против других депутатов спецслужбы решили воспользоваться этим орудием лишь в 2012 году, а против министров — только в 2014.
 

Все началось с неграждан
 
Полномочия спецслужб без объяснения причин решать, кому из народных избранников можно, а кому нельзя полноценно осуществлять делегированные им избирателями функции, закреплены в законе «О государственной тайне», вступившем в силу с 1 января 1997 года и сохранившим массу изначальных неприятных особенностей.
 
Закон сразу же пополнил нашу коллекцию различий в правах граждан и неграждан . Ко всем видам государственной тайны (включая вульгарную информацию ограниченного пользования) не были допущены негражане, а также прочие террористы, активные коммунисты и работники спецслужб (за исключением спецслужб стран НАТО и ЕС. которым у нас все можно).
 
В моем негражданском коллективе — Латвийской геологической службе — в которой (под разными названиями) я проработал ровно 30 лет, сразу возникло чрезвычайное положение. А откуда у нас гражданам браться, если в Латвийском университете не было геологического факультета, и контингент местных геологов пополнялся преимущественно за счет Ленинградского горного.
 
Дело в том, что в советское время топо-основа была доступна с искажениями (дабы враг ракету не смог бы нацелить точно). А после 1991 года мы радостно начали пользоваться картами Генштаба, где искажений не было, зато мосты были снабжены радующими душу каждого русского отметками — проходим для танков. Так вот, эти советские карты первоначально подпадали под объявившуюся на 6-ом году существования республики закрытую информацию, и мы не только потеряли право работать, но даже и читать собственные отчеты.
 
Тогдашний директор службы Рудит Аникеева закон, разумеется, отменить не могла. Но она, после напряженных дебатов в министерстве сумела резко снизить круг той геологической информации, включая и карты, который подпадал под ограничения.
 

Предложение, от которого нельзя отказаться
 
Основным законом, регламентирующим работу наших спецслужб, является закон о национальной безопасности. В соответствии с ним парламентский надзор над спецслужбами осуществляет комиссия Сейма по национальной безопасности. В изначальной редакции закона существовала норма, что в комиссию делегируются по одному представителю от каждой фракции. Но однажды оказалось, что оппозиционных фракций стало больше. чем фракций правящей коалиции, и норму из закона вычеркнули.
 
Фракция «ЗаПЧЕЛ» норму активно отстаивала и удостоилась письма из Президиума Сейма с предложением делегировать в комиссию своего представителя.
 
Председатель фракции Яков Плинер, собрав нас на очередное заседание, грозно вопросил — добровольцы есть? После минуты тяжелого молчания он спросил: а кто вообще эту идею с изменением закона затеял? Взгляды коллег скрестились на мне, и я вынужденно стал надзирать за спецслужбами, которые к тому времени уже имели богатый опыт общения со мной — профилактические беседы, навязчивое наружное наблюдение и даже установка подслушивающего устройства в моем правозащитном офисе.
 

Комнатка со скошенной крышей
 
Комиссия тогда заседала в крохотном помещении, расположенном в верхнем углу одного из зданий Сейма, и на него как раз приходился скос от крыши. К примеру, когда тогдашний начальник БЗС Янис Кажоциньш пришел к нам, чтобы продемонстрировать, какими скудными средствами слежки над подозрительными лицами он обладает, он вынужден был разместить свой ноутбук у меня на коленях. Мы все тогда допусками еще не обладали, и подписали аж по три грозящих всякими уголовными карами обязательства, что никому об этих средствах не расскажем.
 
Потихоньку мои коллеги обзаводились допусками, но на рассмотрении моего заявления процесс застопорился на все допустимые по закону полгода. Поэтому при обсуждении комиссией части вопросов меня вежливо просили подождать за дверью. Точно так же, как и несчастную Байбу Броку вместе с ее коллегой по Нацобъединению и Кабинету министров Романом Наудиньшем, вынужденными пропускать секретную часть заседаний правительства.
 
Впрочем, и несекретных вопросов в повестке дня хватало. Тогдашний премьер Айгар Калвитис внес в Сейм пакет законопроектов, сводящийся к идее подмять все спецслужбы под себя. Наша комиссия оказалась профильной по рассмотрению проектов и мне, как представителю оппозиции, пришлось всячески вставлять правительственному паровозу палки в колеса. Что интересно, я защищал такого рода предложения преимущественно в одиночку, а представители двух других оппозиционных фракций, не желающих ссориться с начальством, отделывались лишь «правильным» голосованием по моему требованию.
 
После того, как наступление премьера было отбито, инициативу реформ взял на себя руководитель комиссии и тогдашний председатель Сейма Индулис Эмсис. Он наоборот хотел поставить спецслужбы под контроль парламента, и через юридическую службу Сейма организовал изучение соответствующего зарубежного опыта. Уверен, что именно его «благодарные» подопечные и устроили ему провокацию с портфелем с 10000 долларами, который он забыл в здании Кабинета министров. Из- за этой истории один из немногих в Латвии талантливых и энергичных управленцев был вынужден уйти из политики.
 

И оставили Трезора без присмотра, без надзора
 
В конце полугодового срока рассмотрения заявления о допуске меня удостоили индивидуальной беседы в БЗС. Два следователя в течение пары часов по очереди предъявляли мне почерпнутые из интернета сведения обо всех организованных мною митингах и о моем давнем членстве в Интерфронте, что, с определенной даты, могло отнять у меня не только депутатский мандат, но и полученное в порядке натурализации гражданство.
 
Я вежливо доказывал, что впервые в 1989 году став депутатом, баллотировался в Рижский горсовет вовсе не от Интерфронта, а от Центра демократической инициативы, который, в отличие от других тогдашних русских организаций, так и не удосужились запретить простым голосованием в парламенте.
 
О результатах совершенно секретной беседы я, как водится, узнал из особо близких к спецслужбам латышских газет — он-де организатор протестов, а все, что ему доверят в качестве тайны, назавтра появится в местных русских газетах, а послезавтра — в Москве. Журналисты от латвийского ГБ даже индивидуально разобрали каждого из моих коллег по фракции на предмет того, почему имяреку можно доверить государственную тайну лишь через определенный период после его смерти.
 
Впрочем, в отношении коллег пресса была неправа, о чем мне поведал сам Кажоциньш. Встретились мы с ним в российском посольстве, на приеме, посвященном Дню Победы. Я подошел к одиноко стоящему британскому бригадному генералу, говорящему по-латышски с заметным акцентом, и предложил ему выпить за совместную победу советского и британского оружия. Тост прошел на ура. И главный контрразведчик сказал мне, что претензии у его ведомства исключительно к господину Бузаеву. Пусть другие ваши пробуют — сказал он.
 
К сожалению, кроме информации в прессе, никаких иных сведений о моих прегрешениях перед государством у меня нет. Отказ в допуске обжалуется директору БЗС, который из соображений секретности свое решение не обязан мотивировать. Он и не мотивировал, и письмо за подписью Кажоциньша заняло один абзац.
 
Решение директора БЗС можно обжаловать Генеральному прокурору, а уж его решение (тоже в один абзац) является окончательным и обжалованию не подлежит.
 
Тот же скорбный путь в 2012 году прошли три депутата от ЦС во главе с председателем фракции Янисом Урбановичем. Янис «сгорел» на желании стать депутатом той же комиссии. Пресса заявила, что это де за то, что предвыборной кампанией ЦС руководили консультанты из Москвы. Законопослушная ЦС его на этих выборах даже кандидатом в премьеры не выдвинула, заменив на не нуждающегося в допуске на нынешнем посту Нила Ушакова.
 
Беды же Байбы Броки пресса объясняет тем, что Национальное объединение попало в полную зависимость от своих спонсоров. Называется и имя одного из ее личных спонсоров.
 
Парадокс ситуации состоит в том, что минюст в рамках правительства как раз и надзирает за БЗС.
 

Я не такая, я жду трамвая
 
О том, что Латвия в своем делегировании спецслужбам решать судьбы депутатов и министров является страной уникальной, я узнал опять-таки благодаря Эмсису. С большой делегацией нашей комиссии я побывал в одной из двух и самой интересной из своих депутатских командировок. Жили мы в Берлине на улице Унтер-ден-Линден, и встречались с руководителями почти всех германских спецслужб. Их секреты я, разумеется, разгласил в своих путевых заметках.
 
В числе встреч была и беседа с депутатами аналогичной комиссии Бундестага. Когда я поднял вопрос о представительстве в комиссии Национальной безопасности всех фракций парламента, мне отметили, что в Германии это обычная практика. Секретарь комиссии, правда, вспомнил, что был пятнадцать лет назад случай, когда в комиссии не нашлось места для представителя малочисленной фракции "зеленых", и вся Германия этот случай взволнованно обсуждала.
 
Молодые люди из состава нашей делегации, представляющие различные латвийские ведомства, замучили его вопросами о нелояльных депутатах, могущих разгласить все секреты НАТО. Он долго не мог понять нашу систему выдаваемого спецслужбами допуска к государственной тайне для депутатов, министров и даже президента. С глубоким удовлетворением я узнал, что ничего подобного в Германии не оказалось, и не было НИ ОДНОГО случая, чтобы депутат что-либо разгласил. На вопрос в лоб, а что будет с таким депутатом, немец долго молчал, а потом неуверенно ответил — ну, наверное, обратимся в комиссию по этике.
 

Можете жаловаться
 
Я, разумеется, прошел все описанные выше этапы обжалования в отказе в выдаче допуска. Свое письмо директору БЗС я даже разместил на партийном сайте.
 
Подавали мы и множество поправок к закону, исключающих из него самые выдающиеся нелепости.
 
К примеру, я предлагал дать возможность обжаловать отказы соответствующих должностных лиц в административном суде. Тогда как раз жертвой межпартийного конфликта остро- и тупо-конечников пал очередной чиновник антикоррупционного бюро, которого лишили допуска. Это был один из раундов борьбы за руководство КНАБом, и сегодня продолжающейся перестрелкой Стрельчонка и Стрике.
 
Защищая поправку, я отметил, что пытаюсь не свою участь облегчить, а «установить честные правила плаванья больших акул латвийской политики в нашем хрупком аквариуме».
 
Публике доступна и дискуссия по нашим более масштабным поправкам. Дискуссии на пленарном заседании предшествовала подача их в ответственную комиссию по обороне и внутренним делам.
 
В комиссии нашего депутата не было. Поэтому мне приходилось защищать там поправки фракции, преимущественно к закону о собраниях, находящемуся также в ее ведении. По результатам «школьной революции» закон, несмотря на наши усилия, был существенно ужесточен — до уровня передней Азии. Все отыграть назад нам удалось в 2006 году, выиграв иск в Конституционном суде.
 
Руководил тогда комиссией Юрис Далбиньш, выросший от советского сержанта до руководителя национальных вооруженных сил, и слетевший с высокой должности после того, как возглавил шествие легионеров 16 марта 1998 года. В 2013 году он трудился в аппарате Рижской думы, занимая скромную должность начальника отдела в портовой полиции.
 
После победы в Конституционном суде Далбиньш меня сильно зауважал, и вместо того, чтобы отклонить наши многочисленные поправки к закону о государственной тайне простым голосованием, отправил их на экспертизу в различные структуры. Пришел даже ответ от тогдашнего премьера Ивара Годманиса, моего ровесника и однокашника по специализированной математической школе и физмату ЛГУ. Судя по дате пересылки документа, заверенного электронной подписью, писал премьер глубокой ночью, и, конечно -же, всецело одобрил право спецслужб решать судьбу депутатов и министров.
 
Кроме подачи в Конституционный суд исков от 20 депутатов существует вариант подачи и индивидуальной конституционной жалобы от лица, прошедшего по данному делу все внутренние инстанции. Недостаточное использование этой возможности видимо и стало главной моей недоделкой на поприще урезания полномочий спецслужб.
 
 Пытаясь разобраться в запутанном графике неотложных дел, я внезапно обнаружил, что через два дня истекают сразу два срока: обжалования решения Генерального прокурора в отношении меня, и обжалования решения директора Центра госязыка в отношении одного обратившегося ко мне инвалида.
 
Выбирая среди двух «классовых» врагов, БЗС и ЦГЯ, я уверенно отдал предпочтение ЦГЯ. Суд в отношении инвалида, освобожденного от языкового экзамена правилами Кабинета министров, но подвергнутого им по полной программе инспектором ЦГЯ, я через пару лет выиграл уже в апелляционной инстанции.
 
А вот по жалобе в Конституционный суд, написанной в последнюю ночь, решение было отрицательным. Жалоба получилась очень лаконичной, в духе приложенных посланий Кажоциньша и Майзитиса, и разместилась на одном листе. Причем текст, кроме связок, состоял исключительно из перечисления тех статей Конституции, которые нарушены делегированием спецслужбам права решать профпригодность депутата.
 
Стиль Цезаря суд не впечатлил, и эта жалоба оказалась пока единственной в моей практике, по которой Конституционный суд отказался возбудить дело.
 
Поэтому мяч на стороне Броки, которая публично заявила о том, что вынесет сор из избы и обжалует отказ Генпрокурора в ЕСПЧ.
 
Впрочем, Байба ломится в открытую дверь, ибо именно в июле правительство решило не обжаловать свой проигрыш в ЕСПЧ по другому аналогичному делу. Латвию победил офицер погранохраны, также лишенный необходимого для его работы допуска.
 
В приговоре ЕСПЧ говорится, что латвийская двухступенчатая система отказа в допуске не может заменить полноценный суд. Я верю, что этого достаточно, чтобы законодательство пришлось изменить. О чем я раз 10 и вещал коллегам с парламентской трибуны.
 

Есть такая профессия — Родину защищать
 
Выше я уже рассказывал, как причудливо переплелись в моей биографии вопросы свободы собраний и допуска к государственной тайне. Должен отметить, что спецслужбы и сегодня активно используют закрытую информацию для ограничения свободы собраний.
 
После нашей победы в Конституционном суде разрешительный характер уличных мероприятий сменился уведомительным. Раньше никакой митинг или шествие нельзя было начать без бумажки с разрешением самоуправления, на территории которого проводится акция. Теперь же организаторы просто подают в самоуправление заявку, и самоуправление при желании может эту заявку не удовлетворить.
 
Как правило (исключением является запрет пикета за переименование улицы Дудаева по личной инициативе мэра), соответствующее желание появляется у самоуправления после того, как полиция безопасности направляет ему письмо, классифицируемое, как информация ограниченного доступа, в котором излагает, насколько агрессивными являются заявители и как они угрожают интересам общественной безопасности.
 
В первый раз я столкнулся с этим феноменом еще в 2007 году, когда партии Осипова и обществу «Родина» запретили «русский марш». Процесс удалось выиграть только в 2010 году в апелляционной инстанции.
 
В последний пока раз таким же образом было запрещено заявленное той же «Родиной» на 9 мая 2014 года шествие по Каменному мосту от Ратушной площади к памятнику Освободителям. Родину защищать отправился наш юрист помоложе — Александр Кузьмин. И также проиграв в первом туре, подал кассацию в Сенат.
 
Но на этом злоключения Александра не закончились. Пэбэшники настолько отождествили юридического представителя организации по конкретному вопросу с самой организацией, что вызвали его на допрос «за шлагбаум». Впрочем, такое обращение с юристом не ПБ придумало. Тот же Кузьмин, защищая ту же «Родину» по делу о распространенных 9 мая листовках, изданных на русском языке, подвергся штрафу со стороны Центра государственного языка. Хотя знает латышский язык не хуже руководителя языковых инспекторов г-на Курситиса.
 
Александр своим успешным поединком с латвийским омбудсменом в Женеве, завершившимся разгромными рекомендациями Комитета по правам человека в ООН в отношении Латвии, умудрился привлечь к организации и внимание более серьезного игрока — Бюро защиты Сатверсме.
 
Наиболее возмутительным из запретов года был апрельский отказ  Конгрессу неграждан в проведении концерта в защиту образования на родном языке. Рижская дума приняла решение на основании письма Полиции безопасности номер 21/359 «О планируемом 25 апреля с.г. мероприятии».
 
Вот выдержки из этого замечательного документа:
 
3) форма мероприятия… по существу не отвечает его тайным целям, т.е. умножать протестные настроения и чувство неудовлетворенности осуществляемой правительством политикой в русскоговорящей части общества Латвии. Следует отметить, что планируемое мероприятие можно рассматривать, как известное продолжение уже прошедших четырех мероприятий против планов правительства с 1 сентября 2018 года перевести образовательные учреждения нацменьшинств на латышский язык обучения...
 
5) …информация свидетельствует о том. что в речах [на мероприятии] могут быть призывы с целью порождения эмоционального фона и подъема солидарности русскоязычных жителей для борьбы за права неграждан и возможности образования на родном языке.
 
8) [мероприятие] будет использовано для рекламы кандидатов в депутаты от политической партии «Русский союз Латвии» и других политических организаций перед планируемыми выборами в Европарламент
 
Конгрессу неграждан пока не удалось провести сам концерт, но зато удалось выиграть соответствующий иск у Рижской думы. Подана и новая заявка на митинг-концерт в защиту образования на русском языке — 4 сентября в 18.00 у Дома конгрессов. Заявители — координатор Штаба защиты русских школ Яков Плинер и представители Конгресса, общественный омбудсмен Елена Бачинская и почетный негражданин Латвии Юрий Петропавловский.
 


Тайны разглашал   Владимир Бузаев,
сопредседатель Латвийского комитета по правам человека