В отношении Сирии нужно различать две вещи: то, что, собственно, происходит в самой Сирии, и то, что происходит по поводу Сирии у нас. А это, конечно, не одно и то же.

У нас тут, как обычно, одни думают свое: если американцы кем недовольны, значит, там сидит местный Путин, а если по нему стреляют, значит, местный Путин вконец обнаглел, так ему и надо, вот бы и по нашему тоже. А другие – свое: американцы хотят стереть с лица земли нашу Сирию за то, что она наша, – бьют по Сирии, а метят в Россию. Сирия – наш очередной последний рубеж. Потому что, куда бы американцы ни били, они бьют по нам, и куда они метят, там и пролег наш последний рубеж. И если американцам вдруг вздумается прицелиться по Южным Филиппинам и метить в Восточный Тимор, выяснится, что там наш стратегический союзник и у него важнейшее геополитическое положение – на пути к нам, разумеется.
На почве, зноем раскаленной,
Тимор, как грозный часовой,
стоит – один во всей вселенной.

Сирия, конечно, больше наша, чем Тимор. Вместе с Египтом полвека назад они взялись строить социализм. Египет быстро свернул, а Сирия осталась. К концу строительства социализма Сирия была нам должна $15 млрд без шансов отдать, пришлось в 2005 году 10 млрд ей списать.

Теперь же и мы социализм не строим, и сирийцы давно передумали, поэтому народно-хозяйственных связей с Европой или той же Турцией у нее ошеломительно больше, чем с нами. Первые четверо торговых партнеров Сирии по импорту – Франция, Италия, Германия, Турция и Китай (11%, 8%, 7%, 5% и 4% соответственно). А мы недавно были в пределах статистической погрешности. За прошлый год ВТО присудило нам уже 6% и пятое место (оружие нынче дорого) — все равно позади Украины и в четыре раза меньше, чем у ЕС. Устраивать войну только для того, чтобы отобрать нашу погрешность, при любых расчетах расточительно.

Конечно, среди западных политиков немало лентяев, которые как в молодости узнали, что главное – разрушить сферу влияния России, так с тех пор ничему другому не научились, тем более что этот сюжет по-прежнему хорошо продается избирателям через прессу. Сфера влияния России не очень понятно, что такое, когда ближайший союзник берет в заложники главу крупнейшей российской компании. Считать же Сирию своей в любом случае гораздо больше прав у Турции, Франции и Египта: она с ними была в одном государстве до 1918, 1946 и 1961 годов соответственно, что до сих пор и видно по упомянутому товарообороту.

Американцы же больше думают не про сферы, а как им выпутаться с приличным лицом из истории, в которую не очень хочется влезать, но если ты мировой жандарм, то деваться некуда, жандарм сказал, что химическое оружие – последний рубеж, значит, надо изображать рубеж, иначе что за жандарм такой, которого не боятся. Лучшим исходом для жандарма было бы, если бы его никто не применял, или применял, но не его, или неизвестно кто.


Петя и волк

После того как Обама сказал, что применение химического оружия в Сирии – красная черта, после которой Америка вмешается в войну, в сирийском конфликте тут же появилась сторона, которой больше всего на свете стало нужно, чтобы Асад применил химическое оружие. После нескольких криков «Волки!» пастух не пришел: слов оказалось недостаточно. Выяснилось, что требуется предъявить собственно волка. Волка же надо найти, изловить и показать. При необходимости – изготовить.

Простой ответ на первый же вопрос римского следователя cui bono предполагает в этом случае вполне однозначный ответ. Зарин не атомная бомба. Чтобы его распылить, не нужны регулярная армия, генштаб, высокие технологии. В 1995 году с задачей добычи, хранения, доставки и распыления зарина справилась маргинальная секта «Аум Синрике» в такой упорядоченной и неподкупной стране, как Япония. А уж в беспорядочной и продажной Сирии это и вовсе не сложно. Отсутствие же сентиментальности не только у диктатора Асада, а у обеих сторон конфликта засвидетельствовано многочисленными видео и фотоматериалами.

Химическое оружие борющееся за власть правительство может применить либо на вершине вседозволенности, либо на пределе отчаяния. Чувство вседозволенности меньше всего должно посещать Башара Асада. Недружественный Западу авторитарный правитель некрупной страны, чья армия подавляет волнения, названные в прессе демократическими, в современном мире, независимо от ответа на вопрос, есть ли бог, должен быть последним, кто считает, что ему все позволено.

Однако и в бездне крайнего отчаяния причин находиться у Башара Асада тоже нет. Конечно, третий год воевать с партизанами – занятие малоприятное, однако же этим на земле занимаются множество правительств. И не три года, а дольше: Россия – на Кавказе, Таиланд, Турция, Колумбия, Шри-Ланка, Индия, Индонезия, Алжир, да мало ли. И везде обошлось без зарина.

Башар Асад может даже гордиться собой на фоне предшественников по «арабской весне». В течение недель, ну, месяцев слетели могущественный и заслуженный Мубарак, богатейший и готовый на все Каддафи, Бен Али, которого поначалу поддерживала Франция и прочий ЕС, а худосочный Асад, в котором и славы-то всего, что сын своего отца, ведет войну третий год, и не видно, чтобы был на грани разгрома.

Тут что-то не то: или патриоты врут про Запад, и на самом деле самая могущественная страна мира – это Россия, раз ее союзника три года не могут свалить всем западным миром вместе с «Аль-Каидой». Или в Сирии происходит не совсем то же самое, что в Тунисе, Ливии и Египте. А то бы все давно само свалилось. И да, в Сирии происходит не совсем то же самое.


Другая революция

События в Сирии мы в целом справедливо считаем продолжением «арабской весны». А «арабскую весну» вписываем в архетипический и хорошо продающийся сюжет про доросший до свободы народ, восставший против диктатора.

Но Сирия во всем похожа на «арабскую весну», кроме главного: веселых толп прогрессивной молодежи вместе с исламистами всех степеней накала на главных площадях столиц. Это было в Египте, Тунисе, Ливии, Йемене, Бахрейне, но этого не было в Дамаске. Этого не было даже в северной и менее покорной столице Алеппо.

Протесты начались в городке Дараа – райцентре на иорданской границе. Этот район страдал от засухи уже много лет, и там было очень плохо с экономикой. Хуже, чем во многих других районах страны. Потом к ним подключились другие бедные и недовольные города и села – исключительно суннитские. И с тех пор война идет по селам, малым городам, и предместьям больших.

Война есть, а протестов, а массовых демонстраций рассерженных столиц как не было, так и не предвидится. Что довольно странно: ведь в столицах живет самая образованная, самая продвинутая, самая независимая и требовательная часть любого – даже авторитарного – государства. Те самые рассерженные образованные горожане. Тот самый средний класс, обиженный, что его держат за дурака. И вот они вышли в Тунисе, вышли в Бенгази, попытались в Триполи, в Каире с них вообще все началось. А в Дамаске не вышли, даже не пытались по большому счету. Где сирийский Тахрир-Майдан? Где толпы с лозунгами и цветами? Не было толп.

Не потому, что в Дамаске какая-то особенно страшная полиция и армия: обычная для тех мест. По Ливии и Египту видно, что против таких толп, против настоящей революции ни у какой армии нет приема. Может, где и разгонят с трудом, как в Бахрейне, но все-таки для начала выйдут.

Режимом Асада в стране недовольны. Настолько недовольны, что готовы все бросить и сражаться против него с оружием. Но в отличие от Каира самая продвинутая часть общества, которая переросла режим, тут стоит в сторонке. А происходит такая жакерия. Война исконной суннитской деревни против забывшей бога столицы. Правоверных крестьян против морально разложившихся сеньоров-еретиков, подмявших под себя экономику. А что в новостях как место действия войны поминаются предместья Алеппо и Дамаска, так видели бы вы эти предместья: это и есть деревня, переехавшая в город, поближе к деньгам, и там самостоятельно построившаяся, из каких кирпичей бог послал.


Сирийский 1993 год

Есть, так сказать, критика справа и критика слева. Мы привыкли, что критика авторитарного режима в основном либеральная, как у нас с Путиным: а остальных – националистов, «Левый фронт» – берут для массовки. Это потому что либеральные критики обычно лучше других владеют словом. Но оружием часто лучше владеют совсем другие люди: не потому, что способней, а потому, что безжалостней.

Представьте, в каком трудном положении оказался бы Запад, если бы у нас было, как в Сирии. С одной стороны – авторитарный Путин с войсками, с другой – восставший народ, посреди и во главе которого иерей Чаплин под черным знаменем со схимническим черепом, байкеры с вытатуированным Сталиным, поднялись национальные окраины, требуют свободы и смертной казни по шариату.

Или по-другому: представьте себе 1993 год, но сейчас. Что против Путина восстали, но те же люди, что и тогда. Что делать Западу? Поддерживать никого не хочется. Хорошо, тогда был Ельцин, а если бы, как сейчас, Путин – чужой и неприятный?

А недовольные в странах третьего мира при виде белого журналиста давно выучили, что надо говорить слово «демократия» и выталкивать вперед женщину – символ прогресса. Откуда дровишки? Из лесу. За что боретесь? За демократию. Но понимать они под ней могут все что угодно. Чтобы парковаться бесплатно, чтобы юрты можно было разбить в городском парке или чтобы из каждой деревни было в армии по генералу.


Власть меньшинств

Есть, конечно, еще версия насчет оружия: Асад безумен. Но Асад не Каддафи. Он врач-офтальмолог из Англии, крошка-сын, которого титан-отец даже не готовил в преемники. Насколько он безумец или садист, можно узнать у его английских пациентов. А что в Сирии за режим – я писал задолго до начала «арабской весны» и нашего политического пробуждения весной 2010 года, будучи еще беспристрастен.

Хоть и беспристрастен, а честно признаюсь: из всех режимов, павших и падающих в мусульманском мире, мне больше других жалко сирийского. То есть, разумеется, он застойный и авторитарный, и я осуждаю расстрелы демонстраций и штурм городских кварталов – даже если в них засели люди с оружием. И дело не в том, что Дамаск мне понравился больше других городов Востока, и не в том, что Асад, в отличие от Каддафи, действительно не сумасшедший садист, а скорее не самый подходящий человек, оказавшийся во главе плохо устроенной страны в неудачное время.

Мне жаль этот удивительный хрупкий режим, который установился в Сирии, в общем, случайно, – из-за того, что семья диктатора оказалась из религиозного меньшинства: режим, при котором меньшинство (шиитское, христианское, алавитское) оказалось равным большинству. Этого удивительного равенства ведь не будет при демократии. Представьте, что в силу каких-то причин власть в России оказалась в руках местных католиков, лютеран, евангельских христиан-баптистов, староверов, наконец, – это было бы удивительное государство. Большинство, наверное, рано или поздно взбунтовалось и победило бы, но в этом режиме победившего большинства всем, кроме него, было бы неуютно. Может быть, в английском парламенте и в Белом доме тоже кто-то так думает.