В предыдущей статье я пытался рассеять тревоги наших активистов, необоснованно печалящихся о затухании русской общественной жизни в Латвии. А теперь — о том аспекте этой жизни, о котором они и задуматься не хотят, ибо это неполиткорректно.
 

Шекспир — не американец
 
Давайте спросим любого человека русской культуры в ближнем зарубежье: кто такой Пушкин? «Это наш самый великий поэт» — скажет даже то большинство, которое после окончания школы ни одной пушкинской строчки не прочитало.
 
А потом зададим аналогичный вопрос американцам и австралийцам о Шекспире, жителям Квебека и французской части Бельгии — о Франсуа Вийоне. Ответ будет звучать иначе «Это великий английский (французский) драматург (поэт)». И так ответят даже те немногие, которые Шекспира или Вийона знают наизусть.
 
Да, они читают гениев на родном языке и преклоняются перед ними. Но эти гении — иностранные писатели, хотя предки американцев и австралийцев во времена Шекспира были англичанами, а франкоканадцев и валлонов во времена Вийона — французами. Пушкин же — наш соотечественник, даже для тех, кто к его творчеству совершенно равнодушен.
 
«Караул, школы переводят на латышский, наши внуки вырастут латышами!» — привычно сокрушаемся мы. Думаю, что вероятность такой беды не намного больше, чем интеграция австралийцев в среду аборигенов. Но австралийцы, как и американцы, сохранив родной язык, перестали быть частью английской нации, и это грустно. Огромные ветви наследников великого народа откололись от него. И не случайно сегодняшний письменный язык в США несколько отличается от того английского, который учим мы. Американцы до того самодостаточны, что сами для себя придумывают правописание.
 
Нам очень не хватает опыта жизни в диаспоре, а чужой мы изучать не любим. Поэтому ложными являются не только оценки, но и выбранные приоритеты. Для чего нужна вся эта культпросветработа? Для того, чтобы следующие поколения не стали чужаками. Если в эгоистическом аспекте — чтобы дети и внуки не росли чужими. Чтобы мы не ассимилировались.
 
Разумеется, очень важно сохранить родной язык, обычаи, культуру. Но еще важнее поддержание прямой связи со страной происхождения. Связи не только культурной, но и политической.
 

За родину, за Гитлера!
 
Вот не слишком известная страница истории русской эмиграции. Страница трагическая, чтобы не сказать — позорная.
 
После поражения Белого движения в Югославии, преимущественно в Сербии, поселилось много эмигрантов, главным образом казаков. Нашим общественникам их тамошняя жизнь наверняка понравилась бы: никаких проблем с сохранением традиций и языка. В славянской православной стране, благодарной русским за освобождение от турецкого ига, это было нетрудно.
 
Проблема была только в том, что среди сербов было много коммунистов, а казаки не переносили большевизм напрочь. Это связано и с причинами их эмиграции, и, вероятно, с менталитетом: казакам, привыкшим поклоняться атаману и царю, была чужда анархичная идея всеобщего братства. Не случайно на родине именно их чаще всего посылали против бунтовщиков.
 
До поры до времени это только помогало: антикоммунистические югославские власти видели в русских союзников. Но в 1941 году на страну напал Гитлер, она рассыпалась за считанные дни, а коммунисты возглавили мощное партизанское движение.
 
Русские лидеры утверждали, что партизаны убивали казаков и их семьи. Возможно, так и было: во время смуты жестокость становится нормой. Короче, они обратились к нацистам с предложением создать Русский корпус для борьбы с партизанами. Славянские вооруженные силы противоречили расовой теории, но немцы вынуждены были согласиться: им просто в Сербии больше не на кого было опереться.
 
И корпус доблестно воевал на стороне Гитлера: и с коммунистическими партизанами Тито, и с верными довоенному правительству четниками, а когда Красная Армия пришла освобождать Балканы — то и с нею.
 
Попавших в плен отправляли в советские лагеря, как изменников родины. С юридической точки зрения это было абсурдно: они никогда не были советскими гражданами. С гуманитарной — ужасно: мало кому посчастливилось вернуться с Колымы и из Караганды. Но если подойти к вопросу философски, то все справедливо. Эмигранты действительно изменили Родине, воюя на стороне ее злейшего врага. А заодно и врага так тепло принявших их Сербии. И одна из причин этого предательства — верность казачьим традициям...
 

Чей он, Крым?
 
Критерием пассионарности общины, если уж нам нравится это слово, должно быть не участие в общественных организациях, не активность на митингах, не охват художественной самодеятельностью, а отношение к стране происхождения. И если люди, считающие себя лидерами общины, ноют о трудностях, при этом никак не отмечая позицию соотечественников по животрепещущим событиям на Украине, то они просто выпали из политического контекста.
 
Главное событие 2014 года, если говорить о русскоязычных латвийцах, — практически безоговорочная поддержка России в это трудный для нее год. Настолько единодушная, что немногие голоса против вовсе не воспринимаются. Примерно так мы относимся к другу, наговорившему лишнего по пьянке или в запальчивости: ничего, пройдет со временем.
 
Далеко не всюду так происходит с русской диаспорой. У меня много друзей уехало в Америку в 80-90-е годы. Этим летом они, приезжая, в один голос говорили: в нашей среде об Украине лучше не распространяться — поссоришься с друзьями. Потому что кто-то унес с собой антикоммунистические настроения, как те казаки из Сербии, и по инерции ругает Россию. Кто-то выходец с Украины и вместе с ней страдает майданной болезнью. У нас наоборот: люди огорчаются, что потеряли контакт с родственниками на Украине из-за их антироссийских настроений.
 
Все потому, что люди уехали в Америку, чтобы дети стали американцами. Они — последнее поколение, которое говорит по-русски, и на их поведение влияют только сиюминутные убеждения. А мы никуда не уезжали, мы не хотим ассимилироваться, для нас Россия навсегда своя. Как говорят американцы: «Моя страна, права она или виновата...»
 
И уехавшие уже от нас эмигранты совсем другие. Потому что когда был референдум о русском языке, то в Англии выстроились очереди латвийских русских, пришедших проголосовать «за», и латышей, пришедших голосовать «против». Чуть до драки дело не доходило.
 
Представим себе, что в газете появилась бы беседа с крымскими общественниками. Не сегодня — год назад, в октябре 2013. Предвижу те же жалобы: нет денег, нет общественной активности, голосуют не за своих (партия нынешнего лидера области Аксенова получила только 4% голосов), а за жуликов Януковича... А потом произошло то, что произошло, и выяснилось: чего-чего, а пассионарности и национальной убежденности крымчанам не занимать.
 
Мы люди политкорректные, мы не задаем себе вопрос: а что будет, если и у нас случится, как в Крыму. Мы сразу отвечаем, что такого не может быть в принципе и приводим кучу убедительных аргументов. А вот латыши вовсе не уверены, что такое невозможно. Очень опасаются, пусть и иррационально.
 
Нельзя делать заключения о состоянии дел в русской общине Латвии, не обращаясь к латышским СМИ. Это — наше отражение. И они вовсе не считают нас слабыми и равнодушными. Наоборот, сокрушаются, что их многолетние усилия интегрировать нас завершились пшиком.

Не интегрируемы мы — и дело с концом.
 
 
Искусство жить вне родины
 
Есть мировой опыт наций, столетиями избегавших ассимиляции в диаспоре — это евреи и армяне. В обоих случаях благодаря преданности стране происхождения, пусть она как политическая единица не существовала.
 
Христианин начинает свою молитву со слов «Отче наш...», мусульманин повторяет: «Иншалла». Это понятно: люди обращаются к Богу. А иудей говорит «Слушай, Израиль...», он апеллирует к соплеменникам. Израиль в данном контексте — не страна на Ближнем Востоке и не существовавшее в древности царство. Это совокупность всех евреев, как главная ценность. Нечто аналогичное русскому миру, о котором стали так много говорить в последнее время.
 
Кстати, родной язык евреи забыли довольно быстро, в 19-м веке его пришлось изобретать заново. И многие армяне говорят между собой сегодня по-турецки — на языке своих врагов. При этом остро ощущают себя именно армянами.
 
Надо понимать, что проблема сохранения себя, как народа, в диаспоре — это проблема на многие поколения. Никто не знает, когда возникнут политические условия для ее разрешения. Евреи вот ждали почти девятнадцать веков, армяне — шесть. Такая жизнь неминуемо приводит к некоторой замкнутости, к напряжению с соседями. Но это — плата за то, что остаешься собою.
 
Татьяна Жданок рассказывала, что коллега по Верховному Совету 1990 года Дзинтарс Абикис в минуту откровенности признался: он уверен, что русские Латвии ассимилируются, потому что русские вообще всюду ассимилируются. Вскоре Абикис уходит на пенсию: он поставил рекорд непрерывного пребывания в парламенте и решил больше не баллотироваться. А Жданок продолжает представлять в Европе русскоязычных латвийцев.

Так что, как говорится, не дождетесь!