Отречение папы – даже из лучших побуждений – вещь не для всех похвальная. Самой праведной жизни папа Целестин V отрекся в XIII веке, чтобы простым монахом молиться о своих грехах. Церковь причислила его к лику святых, а современник Данте отправил в ад: если ты хороший глава церкви, ты не имеешь права оставлять престол, потому что преемник может быть хуже тебя. Иоанн Павел II считал себя хорошим главой церкви и поступал по Данте. А Бенедикта XVI, как выяснилось, в себе сомневался.

Достаточно послушать дрожащий старческий голос, которым папа произносит латинский текст отречения, чтобы понять, что про слабое здоровье – это серьезно. Но и у Иоанна Павла в последние годы служения здоровье было слабее некуда. Это не стало поводом для ухода, наоборот, иерархия его поддерживала и сама держалась за популярного папу.

Дело, конечно, не в здоровье, а в том, что Бенедикт мог почувствовать: он не достиг и малой доли популярности предыдущего папы. Не знаю, позволено ли папам самолюбие, но дело ведь не только в нем. Римская церковь – именно благодаря догмату о папстве – очень персоноцентрична. Меньшая популярность нынешнего папы по сравнению с предыдущим выглядела как меньшая популярность самой церкви, как тенденция, как отрицательная динамика для всего католичества. А тенденция – в его случае от большей народной любви к меньшей – важнее фактов.


У последней черты

Бенедикт был лично не виноват в том, что он менее популярен. Прежнего папу избрали молодым, бодрым, неугомонным, он объездил весь мир прежде, чем состарился. Нового папу избрали уже стариком.

А может быть, и виноват. Бенедикт был гораздо консервативнее Иоанна Павла. А мир за время понтификата обоих последних пап становился только либеральнее.

У этого консерватизма была и объективная причина. Энергичный Иоанн Павел за долгое время своего правления сделал столько жестов открытости и новизны – входил в мечети и синагоги, извинялся за крестовые походы и осуждение евреев, за преследование ученых и сожжение Бруно, за инквизицию и процессы над ведьмами, называл другие христианские церкви сестрами, – что почти не оставил ничего такого своему преемнику. Сделав все шаги – хоть и смелые, и новые, но все-таки не самые радикальные – и отойдя ко Господу, Иоанн Павел оставил Бенедикта у самых red-lines, у границ, которые сам не решился переступить и никто из пап не мог бы переступить без скандала. Это вопросы о женатом духовенстве, о женском священстве и другие, еще более радикальные, на которые существовал общественный запрос, но нет ответа.

Но Бенедикт XVI, еще будучи епископом Ратцингером, сам слыл консерватором. К этому обязывала и любимая им работа: главы конгрегации по вопросам вероучения, бывшей святой инквизиции, от которой новое ведомство унаследовало функцию надзора за единомыслием в церкви.


Трудности дипломатии

Став папой, Бенедикт XVI совершал консервативные жесты. Любил латинский язык – о своем намерении отречься он объявил кардиналам на классической латыни, любил послужить в старинном расшитом золотом облачении. Иоанн Павел служил в светлом, легком, без позолоты.

Иоанн Павел пытался дружить со всеми. Бенедикту достался другой характер и другая эпоха, когда, например, обострились противоречия между христианством и исламом. Он не стал скрывать западных претензий к исламу, во время лекции в Регенсбурге в сентябре 2006 года он впервые произнес слова о том, что у христианства и ислама есть философские противоречия в вопросах «связи между насилием и верой». И на свою беду процитировал жившего в XIV веке и противостоявшего Османской империи византийского императора Мануила II Палеолога: «Покажите мне, что нового принес Мухаммед, и вы увидите злые и бесчеловечные вещи, такие как приказы мечом нести веру».

Что после этого началось – понятно, за цитату он извинился. Но в декабре того же года поехал в Стамбул, где, одновременно с извинениями, потребовал равенства для христиан Востока. Мысль его была проста: никаких двойных стандартов, если на Западе мусульмане требуют, чтобы к ним относились в соответствии с западными идеалами терпимости, то и Восток не должен отказывать христианам в аналогичных правах у себя. А для этого Запад «должен перестать прятать свою христианскую идентичность» из боязни обидеть иноверцев. Все это так было не похоже на благостные времена Иоанна Павла.

Поехав в Африку, Бенедикт высказался против презервативов, а бороться со СПИДом предложил с помощью воздержания и верности. Африканские политики выразили протест. В другой раз он высказался в том смысле, что культура коренных индейцев Америки никак не пострадала от прихода католицизма, а, наоборот, только выиграла. И вообще, христианизация Америк не была насильственным насаждением чуждой культуры. Теперь протестовали латиноамериканские политики, с Чавесом и Моралесом в первых рядах, и индейские организации. Папа извинился – сказал, что про страдания индейцев тоже нельзя забывать.


Две в одной

И опять же: тенденции важнее фактов. Никакой церковной реакции при Бенедикте не наступило, церковь оставалась той же, какой была при Иоанне Павле. Но из-за того, что он не совершал новых жестов свободы и, напротив, говорил и вел себя как больший консерватор, сложилось впечатление, что церковь отползает куда-то назад, во времена до Иоанна Павла.

Внутри церкви на это был определенный спрос. В церкви всегда есть спрос на такие вещи. Церковь, кроме всех прочих своих функций, везде и всегда – ковчег для консерваторов. Но за пределами церкви это восприняли настороженно. Общество вне церкви становилось свободнее, добрее, терпимее к людям и не понимало, почему церковь, которая ведь про добро и любовь, не хочет добреть вместе с ним. С другой стороны, в напуганной миграцией и терроризмом Европе и Америке и вне церкви появился спрос и на слова про «христианскую идентичность», и на критику ислама. Приходилось разрываться.

Внутри церкви тоже все было не так просто. И в нашей церкви множество людей совсем не консервативного склада, не понимающих, зачем Христу наше упорное следование не очень понятным мелочам и обычаям, некоторые из которых, конечно, весьма древние, но явно не восходят к евангельским заповедям. Эти люди хотят жить по максиме Августина: «В главном – единство, во второстепенном – свобода, во всем – любовь», и не понимают, почему от них требуют единства во всем, и во второстепенном тоже.

В общем, Бенедикт XVI столкнулся с довольно типичной для церкви ситуацией разномыслия, даже конфликта между ее свободолюбивой и консервативной частью. Свободомыслящая часть церкви хотела новых степеней открытости и новых реформ. Консервативная – застыть и не двигаться, а лучше – забрать назад излишки свободы, дарованные прежним папой. Бенедикт XVI – не московский патриарх. Взять и заткнуть одних и объявить церковью только других он не мог – просто по совести и по – вот удивительно – недостатку реальных полномочий: западное общество давно устроило себя так, что даже Папе в собственной церкви там не все позволено. Но и стоять старику на разъезжающихся опорах было неудобно.

Это мы живем в ситуации небольшой национальной церкви, когда даже дела других православных нам мало известны и мало интересны. Мы плохо представляем себе, что такое быть членами и главой действительно всемирной церкви. Это значит, что у тебя в пастве, с одной стороны, народы богатые, развитые, терпимые, свободные и требующие от тебя свободы. Католики Западной Европы, Англии, США, сравнивающие себя с местными протестантскими церквями, где так много уже само собой разумеется. С другой стороны, твоя же паства – более консервативные восточные европейцы и латиноамериканцы, мачо и матроны, которые с некоторым ужасом взирают на вольности собратьев-католиков в Европе. А есть еще ультраконсервативные католики из стран совсем третьего мира – Африки, Индонезии, Индии, где представление о том, что такое правильный католицизм, накладывается на племенные традиции, кастовую систему и мысли о неприличности не то что развода, а вдовства. И надо быть предстоятелем их всех.


Равнодействующая сила

Когда выбирали нынешнего папу, я ездил за репортажем в Рим и писал оттуда, что нынешний папа уже тогда казался промежуточным, временным решением. После 27 лет правления папы-славянина многие итальянцы хотели вернуть папу себе: «Хотим, чтобы папа был римским, на худой конец итальянским». В конце концов, за всю историю папского престола подавляющее большинство пап были итальянцами. Но этого не хотело другое могущественное лобби – испаноязычное. Латинская Америка сейчас – крупнейший католический континент, вера не падает, церкви полны, пора уже избрать хоть раз папу-латиноамериканца. Этого уже не очень хотели не только итальянцы, но и остальные европейцы – французы, немцы, ирландцы. И вот пожилой папа-немец в этом смысле был таким временным межнациональным компромиссом. Поэтому и избрался он на конклаве легче, чем Иоанн Павел – всего с третьего голосования.

А еще есть борьба между орденами и движениями. Движения – это что-то вроде православных братств с их не очень ясным внутрицерковным статусом, в которые входят не только монахи и священники, но и миряне. Для наступательного общения церкви с миром, которое практиковал Иоанн Павел II, движения были лучшим инструментом. А ордена казались ему неповоротливыми, перегруженными собственным культурным багажом и историей. Движения были моложе, энергичнее, мобильнее. Особенно Opus Dei и Communione e Liberazione («Общение и освобождение»). В них много интеллектуалов, серьезных бизнесменов, политиков. И при Иоанне Павле II они достигли небывалого могущества в церковных делах. Многие кардиналы – члены этих движений, а основателя Opus Dei, испанца Хосе Мария Эскариага, Иоанн Павел, вопреки традиции, беатифицировал прежде, чем прошло 50 лет после его смерти. Opus Dei и Communione e Liberazione иногда сотрудничали и раньше, а накануне конклава создали альянс и победили. Прежний папа был их покровителем, а нынешний Бенедикт XVI был вроде как им обязан.

Теперь все эти противоречия – Латинской Америки, Европы, развитых стран и третьего мира, орденов и братств, консерваторов и реформаторов – нужно будет примирять заново. Возможно, Бенедикт XVI просто почувствовал, что у него не получается всем нравиться, – так, как это умел делать Иоанн Павел. И если искать компромисс на новых условиях, лучше сделать это сейчас.

Последний раз папа отрекался в начале XV века – во времена Авиньонского пленения. Это был Григорий XII, которого изначально избрали папой с условием, что он добровольно уйдет, если авиньонский антипапа Бенедикт XIII согласится на то же самое. Оба согласились, и оба передумали. Так что отречение обоих соперников произошло, так сказать, по факту, после избрания нового папы в Риме, которого признали все.

Первое за 600 лет отречение папы – конечно, показатель кризиса не только его личного здоровья, но и кризиса христианских церквей. Бенедикт XVI своей отставкой честно признал, что вот он – кризис, есть. Ведь когда все хорошо и гладко, здоровье не помеха служению. Русская церковь – в похожем кризисе, но такой честности, к сожалению, ждать у нас не приходится.


Папа и православие

С внезапным отречением Бенедикта исчезла или по крайней мере сильно отдалилась возможность исторической встречи русского патриарха и римского папы. Иоанн Павел очень хотел такой встречи, но именно при нем она не могла состояться. В советское время – по понятным причинам: папа родом из социалистической Польши, поддерживавший «Солидарность», был для Москвы предателем. А в 90-е католическая церковь разворачивала на территории России приходы и епархии, назначила московским архиепископом поляка. Патриархия восприняла это с особенным раздражением: «Как во времена Лжедмитрия». В общем, Московская патриархия обижалась и обвиняла Ватикан в прозелитизме.

Новый же папа, Бенедикт XVI, довольно быстро свернул активную деятельность в России. Если с точки зрения Иоанна Павла католическая и православная церковь были в полном смысле церквями-сестрами, то кардинал Ратцингер, будущий папа Бенедикт XVI, всегда высказывался против экуменизма в стиле «все всем равны». Он считал, что так мы подорвем сам смысл экуменизма: если между церквями просто нет никакой разницы, зачем тратить столько сил, чтобы их объединять? «Отсутствие общения с Римским престолом препятствует признанию их как церквей во всей полноте», – писал он о православных и протестантах.

И именно поэтому православные иерархи доверяли ему больше. Человек, как и они, видит разницу между церквями. Как они сами, считает чужую церковь не до конца полноценной. Поэтому Бенедикт был им ближе, вызывал меньше опасений: с ним проще найти общий язык. Но исторической встречи все равно так и не состоялось. Отчасти потому, что наши приходские батюшки так настроили паству, что любая встреча патриарха даже с «правильным» папой была бы для нее соблазном. Судя по комментариям на православных форумах, даже за акцией Pussy Riot простые прихожане видели руку католической церкви, хотя на самом деле она не посмела проронить ни одного слова критики по этому поводу, чтобы не быть неправильно понятой.