Когда молодые люди или иностранцы разглядывают иллюстрированные издания чернобыльской тематики, то многим кажется, что Чернобыль породил на Полесье потрясающую воображение нищету, которая смотрит на вас глазницами забитых досками окон, чернотой повреждённых крыш деревенских хат, зубьями покосившихся заборов.

На самом деле скромность жизни полешуков имеет рациональное объяснение. Она многие века была нормой их существования и оберегом от поползновений желающих поживиться чужим добром.

Суть проста — разливы рек в весенний паводок и после проливных дождей каждый год наносили серьёзный ущерб всему добротному, а простенькая подтопленная хата с глиняным полом с уходом воды быстро просушивалась и вновь становилась местом проживания неприхотливых людей.
 

Не потому ли на территории зоны отчуждения и отселения вы не увидите развалин средневековых маёнтков, которые бы напоминали о временах роскошной жизни знати и относительном достатке дворовых людей. Там, в глуши, богатые не селились.

Зато памятников погибшим в годы войны великое множество – полешуки защищали свой край отважно.

Одним словом, полесская глушь стала местом почти изолированного формирования древней общинной культуры особого толка, которой нет аналогов на белорусской земле.

Но в 1986 году Чернобыль заставил тысячи уроженцев этой земли двинуться в сторону другой, цивилизованной жизни.

Казалось бы, чего переживать за эту нищету, получив особняк в посёлке или квартиру в городе?

Дети и не переживали – им новая жизнь приоткрыла невиданные доселе возможности для развития и получения образования. А вот старики, переселённые в новые условия жизни, тосковали по родным местам.

Нет, не по хилым избам, которые они оставили, а по тому неприхотливому образу жизни с живностью во дворе в обрамлении природных красот, где их не тревожил людской гам, суета и пересуды.
 


Быстро ушли и те старики, кто остался в местах переселения – жизнь в психологически непривычной среде представлялась им хуже каторги.

Те, кто вырос в тех забубенных краях, на Радуницу, получив разрешение Администрации зон отселения и отчуждения, устремляются на кладбища, где похоронены их родные.

Поскольку к сегодняшнему дню почти все жилые постройки снесены и захоронены, народ тоскливо смотрит на плодовые деревья, которые остались расти на былых подворьях, а потом расстилает скатёрки у могил, и поминает родню, воскрешая в памяти времена своего детства и молодости.


 

На вопрос, хотят ли они вернуться, в наше время получишь один ответ: «Теперь – нет. То время ушло безвозвратно».

Да, время ушло. Много свидетельств уникальной полесской культуры пропало или было увезено хозяевами в ходе перемещения в места отселения. Но значительную часть имущества удалось сохранить трудами созданной правительством в 1992 году Государственной историко-культурной экспедиции по спасению памятников истории и культуры Беларуси в районах, пострадавших от последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС.

Экспедиция работала на отселённых территориях до 1999 года, несмотря на огромные экономические трудности, которые испытывала страна в то время.

Главную скрипку в организации её работы, конечно же, играли учёные Института искусствоведения, этнографии и фольклора Национальной академии наук.

Идея создания экспедиции созрела ещё весной 1991 года в Отделе древнебелорусской культуры, которым руководил полешук, доктор искусствоведения Виктор Фёдорович Шматов.

Сам родом из отселённого местечка Комарин, он первым начал прорабатывать концепцию спасения культурного наследия региона.

Способный художник и знаток традиций полесской глубинки, Шматов хорошо знал и адекватно оценивал важность этой работы, ходил по высоким кабинетам и убеждал – надо создавать экспедицию и спасти то, что можно.

Его доводы сначала воспринимались без особого энтузиазма, но многие сотрудники отдела и Института подставили плечо, и дело стало потихоньку продвигаться.

Большим подспорьем стало то, что весной 1991 года был создан Госкомчернобыль, который возглавил бывший мэр Мозыря, а тогда — заместитель председателя правительства Иван Альбинович Кеник.

Первый же приход к нему Шматова дал желаемый результат – умный и образованный человек, Кеник поддержал идею проведения историко-культурной экспедиции с задачей спасения и вывоза ценного движимого имущества на «чистую» территорию.

На места поступила команда местным властям: «в связи с созданием музея «Быт и искусство Чернобыльской зоны» оказать всемерное содействие экспедиции и обеспечить беспрепятственный проезд, сбор и вывоз экспонатов из отселённых деревень Гомельской и Могилёвской областей».

Первая экспедиция в составе Шматова и его сотрудников — Мельникова, Ходыко и Пискунова, отправилась 3 июня 1991 года своим ходом на рейсовом автобусе.

К счастью, Шматова в Брагинском районе хорошо знали и оказали ему всемерное содействие.

Разведка дала первые результаты. Обследование деревень Вязок, Жердное, Колыбань, Пучин и Ясень, находившихся в 18-20 км от Чернобыля, потрясло учёных.

Конечно, грабители прошлись по деревням, заросшим к тому времени высокой травой и кустарником.
 

Но на подворьях сотрудники экспедиции обнаружили настоящий этнографический музей домашней и хозяйственной утвари – резные кросна, ступы, жернова, самопрялки, гребни, кадовбы, сундуки, «мягкую» этнографию.

Удивительно было, что полешуки отдавали предпочтение этой древней утвари в то время, как совсем недалеко, за Припятью, работала атомная станция, и в квартирах персонала был настоящий «коммунизм» — снабжались по 1-й категории.

Вот она – сила врождённой потребности следовать традициям предков, которая доминировала в сознании полешуков до Чернобыля.

Удачей было то, что в Колыбани жила местная жительница-«вяртанка», Галина Миновна Ятченко, которая помогала учёным отыскать самое ценное.

Всё найденное богатство забрать было просто невозможно, потому работники экспедиции днями отбирали лучше сохранившиеся и имеющие художественную ценность экспонаты, а вечером чистили утварь речным песком и мылом обычными щётками – такой была первая «дезактивация».



Сперва всё богатство свезли в Брагин, и сотрудники экспедиции уехали в Минск, а Шматов остался. Предвосхищая реакцию, он, скорее всего, попросил власти провести дезактивацию находок профессионально.

Вернувшись через несколько дней с грузом в Минск, Шматов был встречен гвалтом – «радиацию в Институт приволок», но профессиональные замеры повышенного загрязнения не выявили, о чём был выдан соответствующий документ.

Таким образом, первая поездка, подтвердив огромную научную значимость работы экспедиции, открыла дорогу для финансирования, а с другой стороны, успокоила людей относительно того, что меры радиационной безопасности будут соблюдены.

Следующая поездка состоялась в июне 1992 года – в Комарин выехало 8 человек, в том числе тогдашний главный хранитель фондов Музея народной архитектуры и быта В.Милюшина.

Комаринское лесничество предоставило экспедиции двухмостовой «газон-66», что для бездорожья тех мест было спасением.

На этот раз изучили ещё 8 отселённых деревень Брагинского района. Всё повторилось – днём собирали экспонаты, а вечером мыли их в реке. Тогда было собрано более 200 предметов музейной значимости.



В 1922 году наконец-то экспедиция приобрела статус Государственной с выделением финансирования, и работа развернулась на все отселённые н.п. Гомельской и Могилёвской областей.

Поскольку работа экспедиции проводилась одновременно с реализацией заданий по захоронению объектов недвижимости, то прежде, чем приступать к сносу, объекты обследовались, а уж потом демонтировались и захоранивались по соответствующим инструкциям.

Всё это частенько снималось на видео и фотоплёнку, а Шматов делал ещё и зарисовки, которые потом были показаны на выставке.



Наиболее впечатляющими и ценными оказались экспедиции в Наровлянский район, организованные в 1993, 1997 и дважды в 1997 годах.

Здесь было найдено много самодельной мебели: резные столы, разных конструкций кровати, сундуки, расписные ковры, разнообразные узоры ткачества, бондарские изделия больших размеров.
 

В соседнем же Ельском районе нашли очень редкий экспонат — уникальнейшую ножную ступу.

В канун 9-й годовщины чернобыльской катастрофы 25 апреля 1995 года все найденные экспонаты были представлены на обозрение в экспозиции «Памятники этнографии и народного искусства Чернобыльской зоны».

В 1996 году произошла смена руководства экспедиции. Её руководителем был назначен Г.Шарий – активный участник многих поездок в отселённые регионы.

В это же время в Госкомчернобыле, преобразованном в Министерство по чрезвычайным ситуациям и ликвидации послествий катастрофы на Чернобыльской АЭС, начал работать и я.

С Шарием мне приходилось общаться довольно часто и помогать решать возникающие вопросы – как-никак прежде я работал в Президиуме АН БССР и он это знал.

Заходил ко мне и постаревший Шматов. Он подарил большую картину чернобыльской тематики, которую мы повесили в приёмной И.А.Кеника.

В 2000 году деятельность экспедиции была прекращена, но итоги говорят сам за себя.
 

В результате 23-х поездок экспедиции, на пустующих подворьях удалось собрать более 3-х тысяч уникальных экспонатов, которые были дезактивированы и реставрированы.

В Институте искусствоведения, этнографии и фольклора постепенно формироваться экспозиция, вошедшая в состав действовавшего там Музея древнебелорусской культуры.



Собранные экспонаты руководство музея решило разместить в отдельных помещениях, чтобы «задокументировать и сохранить научную ценность коллекции, подчеркнуть её особенную ценность как уникального вещевого этнографического комплекса».

Условия в музее весьма скромные, как и его посещаемость, хотя всё при поддержке государства могло бы сложиться иначе.

В этом смысле заслуживает похвалы украинский опыт создания чернобыльского музея в Киеве, который является эффективным инструментом пропаганды соблюдения норм радиационной безопасности.У нас же всё гораздо скромнее, но фундаментальнее с точки зрения подходов к теме сохранения памяти об утраченной культуре полесской земли.



Надо заметить, что искусствоведы занимались не только сбором экспонатов, но и выполняли работы в рамках программы «Охрана памятников», изучения культовой деревянной архитектуры, проводили исследования устного народного творчества.

Всё это выливалось в годовые отчёты, которые после приёмки, передавались в архив Комчернобыля.

В начале нового столетия в ходе очередного преобразования органов государственного управления в МЧС началась работа по передаче документов прошлых лет в Национальный архив.

Надо же было, но из-за оплошности одной сотрудницы несколько годовых отчётов оказались на свалке бумаг, подлежащих уничтожению. Слава богу, я заглянул в архив и, увидев папки отчётов, распорядился немедленно отнести всё, что связано с экспедицией, в мой кабинет.

Погружение в эти, напечатанные без прописной буквы “і” документы, было настоящим праздником.





Вскоре мы передали отчёты Государственной экспедиции в Национальный архив, но я не оставлял мысли о том, чтобы издать наиболее ценные материалы в виде специального сборника, а так же организовать выпуск фотоальбома на трёх языках – иностранцы к нам приезжали часто.

К сожалению, последующие реорганизации и создание чернобыльского департамента в составе Министерства по чрезвычайным ситуациям отодвинуло реализацию моего проекта, но надежды я не терял.

В 2012 году, выйдя в отставку, я предложил учёным написать письмо в департамент с обоснованием целесообразности издания альбома, но те отправили письмо на имя Министра и, как мне тогда казалось, всё испортили.

Каково же было моё удивление, когда работающая в чернобыльском департаменте моя ученица и половина неожиданно сообщила мне, что в издательстве «Беларусь» к 30-летию чернобыльской катастрофы был издан красочный фотоальбом «Сохранённая память об утраченной земле» тиражом в тысячу экземпляров.





Странно, но года три об этом в департаменте ничего не было известно. Почему – можно понять.

Радовало главное — идея издания наконец-то была осуществлена, и альбом получился впечатляющим.

Но и это ещё не всё.

Неделями двумя позднее в архиве департамента случайно обнаружили неучтённый отчёт Государственной историко-культурной экспедиции за 1994 год с приложением двух интереснейших книжек — «Говораць чарнобыльцы» и «Археологические памятники Чериковского района Могилёвской области».

В первой идёт речь об особенностях разговорной речи полешуков, наиболее распространённых поговорках и байках, а вторая уводит в древние времена могилёвщины.

Сегодня эти документы у меня. Конечно же, я их непременно передам в Национальный архив и попытаюсь использовать встречу с архивистами для того, чтобы убедить их издать наиболее важные материалы Государственной экспедиции к 35-й годовщине Катастрофы на Чернобыльской АЭС.

Важность этого издания, которое стало бы настольной книгой власти пострадавших районов, а также людей, занимающихся изучением истоков белорусской культуры, представляется мне исключительной, так как позволила бы опустить на землю многих сказочников о нашем прошлом.