У племянника из деревни родился сын — само по себе дело хорошее. Это получается, я дедом почти что стал, хоть и двоюродным. Приосанился. Даже покряхтел для приличия.

Крестить парня надо. Прекрасно. Печально то, что у нового священника, служащего в сельском храме, стремительно испортились отношения с местными. Это ой как трудно, когда в деревне, где, как известно, вся жизнь на миру, на тебя смотрят косо.

А каким, спрашивается, будет взгляд, если оторопевшим родителям говорится, что крестины состоятся только в том случае, если креститься придут не меньше пяти человек? Где взять столько младенцев в селе, подверженном всем прелестям «оптимизации»?
Замечательный храм, в котором службы проходили при большом скоплении прихожан, приходили и приезжали не только из окрестных сёл, но даже из города. Потому что община, говорят, была очень дружная: все друг другу помогали, а новичкам рады. Поэтому, когда пришла скорбная весть о переводе батюшки с этого прихода в другое место, провожали его и его семью со слезами — так он местным полюбился.
 

Что ж, раз такие дела и такие странные требования от нового священника, то крестины пришлось перенести… в дом. Представляете: как в советские времена, когда каждый твой шаг в направлении церкви тщательно отслеживался и преследовался.

Давно дружим с городским священником — отцом Александром, ему и предложили крестить младенца. Тот повздыхал насчёт своего недостоинства, но мы его великодушно простили: делать, батюшка, нечего, поехали на крестины.

Он посадил нашу компанию в машину, и мы тронулись в племянниково село. Поехали радоваться. Примчались к племяннику, отец Александр крестил парня, который о чём-то всё время радостно думал, судя по виду. Пожелали молодым родителям счастья, а маленькому — сил и помощи от Христа и небесного покровителя.

Надо бы принести маленького в храм, внести в алтарь, воцерковить. Молодые в надежде на то, что храм уже открыт, а раньше он был открыт с самого утра до вечера, пошли впереди нас. Мы, усталые немного, чуть поотстали.

Угрюмо встретил нас церковный двор. Растерянные племянник с супругой и «новеньким», которому нужно воцерковиться, топтались с коляской у закрытых дверей. Ждём, когда появится сильно задержавшийся священник, чтобы открыл наконец-то церковь. Долго ждём. Малыш, чувствуя волнение мамы, поплакивает, но вроде мужественно переносит первое испытание на пути в храм.

А у крестившего младенца батюшки, смотрю, терпение небезграничное. Да и понять можно: у священника всегда дел невпроворот. Это если настоящий священник, конечно.
Включил громкую связь на телефоне. 

— Алло.

— Отец, доброе утро.

— Здравствуй, отец.

— Мы заждались, если честно. Ты бы не мог поскорее храм открыть? Крещение так-то. Нам бы малыша воцерковить.

— Нет.

— Что — «нет»?

— Не открою. 

— Болеешь, что ли?

— Нет. Просто — не открою.

— Э-э-э?..

— Отдачи никакой. 

— Отец, ты что?!

— Я сказал. Отдачи нет. Храм не открою. Приведёте пять человек — тогда пожалуйста.

Остолбеневшие, мы смотрим друг на друга, на телефон отца Александра. Тот пытается говорить спокойно, но чувствуем, ему уже не до «корпоративной этики», не до вежливости, призванной отгородить собрата от нареканий.

— Так, хорошо. Я сейчас приду к тебе, дай мне ключи от церкви, я, когда воцерковлю младенца, ключ тебе верну. 

— Этта что такое! Я здесь настоятель. Ещё не хватало, чтобы кто-то чужой в моём храме служил. Это ж оккупация какая-то. Не забывайся, отец! Оккупантов мне не надо. Всё, разговор окончен.

Разговор и правда прервался, да и какой смысл продолжать его. И вот картина: перед закрытым храмом стоят люди, которые хотят привести ко Христу малыша. Небогатые, скажем прямо, люди.

Солнце иногда выглядывает из-за мрачных туч, висящих над озером, приветливо так сверкает на кресте колокольни. Малыш, закутанный во всё что можно, кажется, согрелся и улыбается, глядя на игру света. А мы, принесшие его к церкви, стыдливо молчим и топчемся на месте. Прости, парень: на твоём пути к Богу возникли некоторые трудности. Далековатый от Церкви (сейчас это называется «невоцерковлённый») племянник пытается, похоже, успокоить плачущую жену, мол, всё будет хорошо.

Так всё хорошо и было: через несколько дней они привезли парня в городскую церковь. Парню очень понравилось воцерковляться: сперва мелодично орал во всю глотку, а потом улыбался — сначала каждому из присутствующих, а потом неведомо кому. Кого-то он ведь точно видел — чего тогда улыбался-то?

А нам было тогда, знаете, не до веселья. Стыдно нам было перед новым христианином. Всю дорогу обратно мы, оккупанты, просто молчали. Прости, парень. Отдачи мало.
 

---

---