Мне кажется, любовь начинается лет через двадцать совместной жизни. Ну, это когда уже и он, и она не первой и не второй свежести, и шансов «вильнуть» уже не так много. Это когда привыкли уже. Вот какие-то мелочи терпеть не могли друг в друге все двадцать лет, а и плюнули на них уже, смирились. Это когда они сидят вдвоём на балконе, она голову на плечо суженого положила и вид блаженный. А в глазах легко читается: «Какой же закат красивый, Вить...» Им самим кажется, что это любовь, а окружающим и подавно.

Ну вот ушёл он, предположим. К другой. Как Ельцин: «Я устал, я ухожу...» — и ушёл. К матери. А к кому ещё уходить-то на пятом десятке?

Ни носков тебе в ванной. Посуду помыть не за кем. Эта литровая кружка для утреннего кофе стоит бессмысленно. Никто не сёрбает. Ночью тишина, никто не храпит, и от этого не спится. В пятницу вечером холодильник смотрится пустым без бутылки пива. Футбол по телеку, а спросить «наши выигрывают?» не у кого.

А как этого жуткого вечернего пения в ванной не хватает... Удочки всю жизнь в углу за занавеской раздражали, а теперь стоят, и очень даже элегантные, оказывается, ну утончённые прям. А с работы когда приходит наигранно уставший, и она так же наигранно с ним полчаса не разговаривает... Как бы понимает и жалеет его. Не задаёт вопросы. Не нервирует. А он их ждёт. Он ответы всю дорогу домой репетировал. А так — ушёл, и помолчать некому.


Ну а она ушла? Ну допустим.

Вот сидишь дома. Один. Носки постирал. Кофе выпил две кружки. И сёрбать вообще не хочется. Разок сербанул, а звук такой противный, оказывается. Ночью, когда на спине лежишь, храпишь же. Знаешь, что храпишь, сам же от своего храпа просыпаешься. А подушку никто не подправит, на бочок не перевернёт. Толку храпеть-то, силы тратить только зря. В холодильнике стоит сиротливо бутылка пива, а её не хочется. Несмотря на то, что это всё что есть из еды в доме. Игра вообще неинтересная, и впервые в жизни понимаешь, что вся правда о футболе — во фразе жены «одиннадцать придурков за одним мячом бегают и никак забить не могут». Раньше это оскорбительно звучало, а теперь это правда, оказывается.

И чего в ванной петь, когда никто не слышит? Там же в комнате никто не смеётся в этот момент. Так чего связки надрывать? Занавеску задел, а там — удочки. Ну и что? Их нельзя трогать, когда есть кому, а сейчас что? Да и леску давно нужно поменять. А зачем? Уехал на рыбалку — и что? Ну, поймал, не дай бог, а кто чистить будет? Пришёл с работы разбитый, надоело всё, в отпуск так хочется... А с кем? Ну вот приехал на море — и что? Никто тебе на пузо холодной воды не нальёт и не будет весело над этим смеяться. Над кем ржать, если с банана падать некому?


Не, двадцать лет — это уже всё, одна корневая система. Со всеми минусами и минусами. Эти её недостатки уже часть твоей жизни, без которых ты уже не можешь. Не ругаются уже только для того, чтоб сохранить этот мнимый мирок «любви». Житейская мудрость. Опыт.

А когда никто никуда не ушёл, и все дома, и всё как обычно? Спина-то болит, а она не умеет, но делает массаж каждое утро. А ты по дороге на работу увидел пацана с цветами, запомнил, и вечером своей — таких же. Заходишь домой с видом, как будто яхту купил, а она полотенце кухонное выронила, присела и говорит: «Витька, ты неисправимый романтик. Где ты надрал этот веник?» А ты не обижаешься, потому что действительно надрал со школьной клумбы. Но обоим так от этого хорошо.

На самом-то деле опостылело всё до чёртиков. Сидят в тишине. Он леску на удочках перевязывает, она учится вязать по настоянию мамы. И вдруг — фраза, которая спасла миллионы семей: «А давай чаю попьём, Вить?»

И не дожидаясь согласия, бросила спицы и пошла на кухню ставить чайник. Он плюнул на эту леску, всё равно всё запуталось, и вдогонку ей: «Сахару три положи, Галь!» А она ему с кухни таким взглядом с прищуром: «Хлеба намазать, Вить? Маслом, топлёным. Маминым!» А это масло топлёное такая гадость, да ещё и мамино. А сам: «Намажь, конечно, солькой посыпь ещё. Ты там это, заветренную сторону обрежь у колбасы и пару кусочков накинь на хлебушек-то».

И всё завертелось, закружилось так, что храпеть было некогда.


Вышли на балкон покурить. Сели на одну табуретку оба. Она ему голову на плечо положила и колечки из дыма пускает. А он их пальцем протыкает, и оба улыбаются. Оттого улыбаются, что хорошо вдвоём. Привыкли, приросли, стерпелись. И верят, что любят друг друга. Знают, что нет, но ради самих себя верят.

А люди из окон соседних домов на них смотрят и думают: вот Галке с Витькой повезло. Столько лет вместе, а душа в душу. Берут за руку своих — и чай пить. С сахаром. А там авось чего и перепадёт.