Продолжение. Начало здесь


Глава 8. Юность

Первое, что стало очевидным — это необходимость в серьезной механизации всех производственных процессов. Технология требовала перевалки – обработки сотен тонн материалов за короткое время. Уже на третий год работы обзавелся тракторочком-шасси (совхоз неликвид продал). Раздобыл к нему стреловой погрузчик с грейферными вилами и гидравликой, двигатель новый, оборудовал, запустил. В Рижском порту прикупил списанный ЮМЗик (экскаватор белорусский) с размороженным двигателем, капитально отремонтировал.

Где счастье лежало в те времена? Правильно – в Москве. Поехал в стольную. Разведка донесла, что в совхоз «Заречье» поступили две опытные линии перевалки компоста. И что есть шанс одну из них выкупить, т.к. опыты проводить некому, а совхозу деньги нужны. Удалось, при большой конкуренции купил, привез в Ригу.

Оделось дело в железо. Броня крепка и кто нам равен? Бьют копытом кони ретивые. Это вам не вилами тонны ворочать!

Сам сел за рычаги. Научился тракторить. Чего не сделает морской механик? Железо – оно всегда железо. Пошла работа. Трудно было, но весело.






Там же, в Москве, раздобыл фонды на оборудование Воронежского ОМЗ. Единственный завод в Союзе, выпускавший оборудование для шампиньонниц. Махнул в Воронеж. Купил стеллажи и лебедку для их загрузки.

Вот так выглядел «свечной» заводик в конце 80-х.



Начали набирать персонал на постоянную работу. Помощники-энтузиасты первой волны разбежались в первые два года. Денег — чуть, работы — тьма. А хотелось им сегодня и сейчас — и много. Первого, конечно. Людей понять можно. Веру в светлое будущее к обмену на валюту в менялках никто не принимал. Работать «за носки и поесть» могут не все. Зарплаты — только на скромную жизнь. Всю прибыль я вкладывал исключительно в развитие бизнеса.

Иначе было нельзя. Нарастала конкуренция. Крепко наседали голландцы. Рынок рос.

К тому времени уже выкупил у «Булдури» здание. Получил от кабмина Акт на землепользование. Целых 0,7 гектара земли в безвозмездное и бессрочное пользование. Это уже матушка моя пороги министерские обивала.

Продал свой дом в Кишупе. Каменный, двухэтажный, почти законченный. Строил своими руками. А для дела жалко не было. Все равно за последние три года так ни разу там и не отдыхали. Некогда было. Думал, построю лучший дом возле своей фабрики. А деньги нужны были для дела.

С «запорожца» пересел на почти новый «РАФ». Из фондов исполкома выбили новенький «каблук»-«москвичок». Автопарк подрос.















Cделал проект тоннелей пастеризации и цеха компоста, втиснул все это в участок. Латгипропроект за это не взялся. Не знали спецы, «с чем едят» такую специфику. Нанял подрядчика. Началось строительство.

На втором этаже старого здания построил еще одну камеру для выращивания, расширил камеру на первом. Площадей добавилось солидно. Вышли на 600 посадочных метров плантации. По шампиньонным меркам — заявка на серьезное производство.

В течение полугода к основному зданию был пристроен корпусный блок 12х60м, в котором разместились: компостный цех, паровая котельная на два котла, холодильная камера, консервный цех, помещение климатики, раздевалка, небольшой офис.

Перед торцом старого здания забетонировал технологический двор, выгороженный от дюны подпорными стенками.




С противоположного конца построил два тоннеля пастеризации.









Почти всю стройку «прорабил» сам, как и все последующие стройки, которые затевал на фирме.

Параллельно стройке наращивалась инфраструктура.

Территория была обнесена бетонным забором с механическими воротами, забурена глубокая скважина на воду, построены склад ГСМ на 60 тонн разных топлив, контейнерный склад, теплый гаражный бокс на два ремонтных места.




По собственным проектам и с непосредственным участием в работах построил котельную, центральную установку микроклимата (охлаждения-отопления) производства, оборотную рециркуляционную систему стоков цехов и камер, индивидуальные установки микроклимата камер.





И вот в Латвии создано первое серьезное предприятие по производству шампиньонов.


Глава 9. Из князей в грязи

Август 91-го. ГКЧП. На тот момент я уже почти четыре года руковожу собственным сельскохозяйственным кооперативом. Успешный, молодой представитель нарождающейся «буржуазии». Искренне сочувствую Народному фронту и латышскому народу, возмущаюсь вскрывшимися в СМИ фактами коммунистических беззаконий, всей душой за независимость республики от советского режима, за свободу предпринимательства, за свободу передвижения по всему миру.

Какое было настроение подъема, чувства зарождения чего-то нового, светлого, справедливого!

Какое было чувство общности с латышами, чувство свободы для всех! Все мои близкие, друзья, знакомые потом воодушевленно голосовали за независимость Латвии! Наивные придурки…

Независимость.

Кооператив превратился в SIA «Агрофирма MICOS», я — в Олегса Озерновса. Часть бабитских соседей стала стыдливо-виновато отводить глаза при встрече. Некоторые перестали здороваться. Правда, таких были единицы.

В голову всверлили слово «гражданство», о котором не задумывался с рождения. В паспорт влепили круглую печать, как знак некачества. В СМИ объявили, что я — оккупант. В законах прописали, что землю оккупантам продавать запрещено, что как руководитель компании я обязан знать госязык не хуже Райниса, что тех, кто будет решать, как мне жить, будут избирать люди первого сорта. А мне — второсортному — сие не дозволяется.

А дозволяется — справно платить налоги и, просыпаясь поутру, всякий раз после пения гимна говорить "палдиес диевс" за то, что латыши мне позволяют жить и работать на их земле.

Мои работники-латыши (часть поселка к тому времени работала у меня) втянули головы в плечи в ожидании массовых увольнений. Больше работы в округе не было. Совхоз разваливался, консервный цех «Спилве» дышал на ладан. Я их успокаивал, как мог.

Единственным представителем титульной нации, которая тогда потеряла у меня работу, была преподаватель латышского языка. Приятная женщина – филолог. Нанял я ее где-то за пару месяцев до того, как меня объявили оккупантом. Два раза в неделю фирма заканчивала работу на час раньше. И все мы, нелатыши, с удовольствием, даже с азартом и прилежанием изучали язык.

Никто меня не заставлял тратить на это деньги и драгоценное время. Со своими работниками-латышами часто старался говорить на латышском, обучаясь, что называется, по ходу дела.

Все это прекратил в одночасье. Было противно и унизительно. Даже сказанные автоматически, по привычке «палдиес» или «лабдиен» ЛЮБОМУ латышу вызывали чувство внутренней досады на себя, т.к. со стороны могло восприниматься заискиванием раба перед небожителем.

Первой моей реакцией на такое предательство и последовавшие за ним законодательные извращения было полное принципиальное протестное нежелание изучать латышский язык.

Язык превратился для меня в кнут, средство принуждения к согласию с происходящим!

Мне его стали навязывать на государственном уровне и выставлять как условие моего нормального существования в государстве.

Причем в государстве, которое ВДРУГ возникло на месте страны, в которой я уже жил до того долгие годы, где родились мои дети, где я создал свой бизнес. Никогда ни под кого не ложился. А тогда это именно так мною и воспринималось.

Впрочем, и сегодня мало что изменилось. Даже стало еще противней.


Короткое отступление

До этого момента у меня были объективные причины не учить язык досконально. Во-первых, первые восемь лет после переезда в Латвию я ходил в море и подолгу на суше не задерживался. Во-вторых, для работы мне вполне хватало моего английского и французского. Для общего развития плюс еще украинский в совершенстве и чтение на польском.

Языковой вопрос в его латышском аспекте не был актуализирован жизнью.

Как человек нормальный, я понимал, что живя в национализированной среде, я должен знать язык коренной нации, но изучение его мной было отложено до других времен. Сойду на берег — выучу. Сам по себе язык простой, во многом достаточно примитивный и бедный, изобилует заимствованиями из других знакомых языков. Какие проблемы? К языкам я всегда был восприимчив.

После флота долго метался на берегу, развалилась семья, плавал в каботаже у речников, потом очная аспирантура ЦНИИМФа. Не до лингвистики было. Друзей латышей не было, да и прочих — не густо. Какие у моряка друзья? Пара коллег, и то пока в рейсе. С кем общаться на латышском?

Жизнью язык не был востребован.

И только занявшись собственным бизнесом, а еще и на волне эйфории начала независимости, ощутил ЕСТЕСТВЕННУЮ потребность в изучении лат. языка. Отбили, гады. Не читали, наверное, революционэры умных людей:

«Для изучения языка гораздо важнее свободная любознательность, чем грозная необходимость». Августин Блаженный Аврелий (Augustinus Sanctus) Святой (354—430).

А неестественные потребности — это не ко мне.

В общем, горечь независимости стала комом в горле. А с таким горлом лингвистика не дружит. Произношение не то…


Продолжение