Валмиерский район, большой дом на берегу озера, рядом три трактора «Беларусь» (на ходу — один) и советского вида — комбайн (на ходу вроде). Хозяйство фермеров Юхно за эти 11 лет на моих глазах менялось в своем профиле раз пять. Были коровы, были свиньи, были овощи, были даже собаки (разводили «среднеазиатов»). Сейчас их основной бизнес — овцы. Одного барашка уже попробовал наш спикер Андрей Закржевский. Не даст соврать — вкусный.

Влад, как положено настоящему селянину, человек немногословный. А вот Лена, посмущавшись, может ли она выступить в нашем клубе спикером, наконец согласилась. Прошу любить и жаловать. Председатель.

Рассказывает Елена Юхно:

Путь в фермеры

— В девяностые годы мой отец заболел и решил, что ему могут помочь экологически чистые продукты. Идея еще была в том, что для всей большой семьи (а наша родня оказалась разбросана по разным странам — Латвии, Литве и Белоруссии, то есть разделилась границами), необходимо иметь запасной аэродром — свой участок земли, который если что можно и картошкой засадить, и таким образом выжить в трудные времена.

А раз я по образованию — биолог, а муж — инженер железных дорог, то есть разбирается в технике, то батя поручил нам заняться выращиванием продуктов. Предполагалось, что мы этим всем будем управлять на расстоянии, иногда наезжая в деревню и давая указания, что и куда сажать.

Начиналось все с покупки дома: отец купил 10 гектаров земли и 5 гектаров леса. И в итоге получилось так, что мы с мужем и двумя детьми перебрались в деревню. Отец, к сожалению, умер. А мы так и остались на селе и стали фермерами.

Свинская история

Мы огляделись по сторонам и поняли, что народ на селе не занимается ничем. Колхозы и то, во что они превратились затем, уже напрочь развалились к тому времени. Так чем заниматься все-таки, — думали мы, — овощами, мясом? А у нас к тому времени был один из видов бизнеса в городе — продажа мяса. Закупались в провинции и торговали на Лубанском базаре.

Решили тогда, что будем сами выращивать скот, и таким образом будем контролировать все звенья цепочки: сами растим, забиваем, разделываем, если надо — коптим и сами же продаем. Получалось замечательно. Завезли свиней. (И несколько коров — для себя.) У того, что осталось от колхоза, приобрели коровники и свиной комплекс и еще земли под пастбища.

Сейчас из общей площади земли (140 гектаров) примерно сто гектаров принадлежит нам (часть покупали за сертификаты, а часть — в частном порядке). Остальное арендуем у соседей.

В те времена, в начале двухтысячных, у нас содержалось около двухсот свиней. Причем мы достали хорошие мясные породы, все было на уровне. А потом Европа пошла на демпинг. Сюда стали гнать стратегические запасы свинины, какое-то аргентинское мясо здесь продавали практически за бесценок. Работать стало крайне невыгодно. И при тогдашней бедности народа качественное и парное мясо мало кого интересовало.

И при том что мы старались даже зерно на корма выращивать сами, все равно процесс перестал быть экономически оправданным. А сразу за демпингом — новая напасть: Латвия вступила в Евросоюз.

И сразу пошла волна — ликвидировать все маленькие бойни. Из тех 15, что работали тогда в Цессиском районе, остались всего три. Требования в директивах ставились такие, что просто нерентабельно было работать. Мы еще некоторое время пытались тянуть, брали кредиты, чего-то там дергались… Но вскоре энтузиазм пропал. В итоге все-таки отказались от бойни. Оставили только этап копчения. (У нас была особая технология, семейная, пришедшая по польской линии родственников.) Мясо получалось очень вкусным. И это нам приносило хорошие деньги.

А потом и до коптилен добрался Евросоюз: дескать, домашнее производство не годится! При том что нареканий к качеству со стороны Продовольственно-ветеринарной службы никогда не было никаких. Вообще хочу сказать, что чиновники наши «душили» нас этими европейскими регулами, что называется, со слезами. Чувствуется, что им самим было неудобно, чисто по-человечески, что так вышло.


Фермер Влад Юхно и сын фермеров — Валентин


На чистом навозе

После того как свиной бизнес наш прикрылся, остались мы с коровами. Начиналось все с двух коров, что называется, для себя, но постепенно стадо разрослось. Сейчас 24 дойные коровы у нас.

За европейские деньги нам выдали тогда бесплатно оборудование для дойки. На сумму в несколько тысяч латов. И пять лет назад мы запустили процесс сертификации в качестве биологического хозяйства. Причем мы претендовали на сертификат сразу по всем статьям: и на овощи, и на молоко, и на мясо. И надо сказать, теперь у нас есть документ, что наше хозяйство и наша продукция — экологически чистые. (Хотя, например, наше экологически чистое молоко местный заказчик, нимало не парясь, сливает в общую бочку с самым обычным молоком.)

Ну а еще десять лет назад мы овец завели. Дело в том, что еще из опыта торговли мясом на Лубанчике мы знали, что с бараниной в Латвии напряженка. Спрос есть, а мяса — нет. Мы решили возродить выращивание баранов. Долго искали, где же их, собственно, купить. Писали объявления, ездили по разным хуторам, собирали племенной материал.

К тому времени они были в Латвии уже практически истреблены как вид. Это уже потом в Латгалии появилось латвийское общество овцеводов, и через них мы смогли достать хороших, племенных баранов — и дальше уже начали разводить именно мясные породы. Мы выбрали это направление, потому что знаменитые латвийские черноголовые, какие у нас были раньше, оказались ни то, ни се. Ни мяса с них особенно, ни шерсти. Единственное их достоинство в том, что они хорошо приспособлены к латвийским условиям.

Так что покупали породистых, заграничных. А они стоят на порядок дороже, чем местные. Вот с этих породистых толку, конечно, с точки зрения бизнеса намного больше оказалось.

Официально забивать скот мы и теперь не имеем права: хотя, конечно, по желанию клиента… [вырезано цензурой, чтобы не подставлять] …нас это уже как бы не касается. Если переводить на килограммы, то получается, что мы продаем баранов по 2,8-3 лата за килограмм. Кормим скотину зерном и силосом, которые сами же и выращиваем. То есть мы — классическое натуральное хозяйство.

Тому есть несколько причин: во-первых, это гораздо выгоднее, во-вторых, мы понимаем в таком случае, что даем скотине (сами же вырастили зерно). Ну и в третьих, у нас, как у биологического хозяйства, куча разных ограничений. В том числе и в том, что мы можем покупать корм скотине только у таких же сертифицированных хозяйств.

В чем выражается наша биологичность и экологичность? Ну, все просто: в качестве удобрения — исключительно навоз, никаких химических удобрений не вносится вообще! Животных тоже нельзя кормить химией, никаких комбикормов. Только сеном и зерном, выращенным опять-таки на чистом навозе.

Можно ли обойтись без химии? Говорили, что свинью без комбикормов не выкормишь, но знаменитый латвийский бекон очень даже чудесно получался на чистой картошке и зерне. Но вот именно мясные породы свиней поднять исключительно на натуральной пище сложно.

Если же говорить о баранах, то они на биологическом корму замечательно растут. К тому же, что радует, не надо тратиться на покупку кормов и химии: достаточно обеспечить хорошее пастбище.

Плюс интенсификация всей страны

Поскольку мы теперь считаемся биологическим хозяйством, то нам хорошо доплачивает Евросоюз. За гектар около ста латов в год. Там сложная система: что-то за молоко, что-то за экспортированную продукцию. А если сложить все-все субсидии, то может быть, на круг даже и больше выйдет. В прошлом году за 120 гектаров нам выдали 16 тысяч латов, вот и считайте.

Сейчас у нас стадо примерно из 200 овец. Примерно — это потому что кто же их считал? Они ж плодятся. Но при этом расширяться дальше мы уже не собираемся. Кормовой базы не хватает. А новой земли уже не купить — в округе все датчане раскупили. И обрабатывают землю по очень интенсивной технологии: сеют рапс и пшеницу. У них много современной техники и огромные поля.

Знаю, что в свое время датчане покупали ее по 40 латов за гектар. И кстати, они не случайно именно здесь работают: у нас единственная волость в Цессиском районе, целиком пригодная для сельского хозяйствования. Нет этих склонов и горок, и земля довольно плодородная.

Сейчас на селе идет интенсификация. Все, кто остались работать, разделились на две группы. Одни держат огород для себя и одну корову для себя же. И в этом случае, конечно, уже не продают молоко. Причем многие даже и без коровы живут, в лучшем случае — коза. А другие, кто сдает молоко, содержат уже не одну и даже не три-четыре коровы, а штук десять-пятнадцать как минимум. Иначе экономически невыгодно получается.

Сейчас такие санитарные требования выдвигаются, что их можно выполнить только при условии, что у тебя молокопровод проведен и стоят холодильники объемом минимум на двести литров.

Опять-таки: землю обрабатывать, это тоже надо технику покупать — трактор, косилку. А еще лучше — устройство для заворачивания сена в пленку, чтобы силос получался. То есть выходит, что надо постоянно укрупняться и укрупняться. В результате берешь более продуктивную технику, но зато уже не зависишь от работников. (А их по-прежнему на селе не найти — тут люди или на себя работают, или спились давно.) С современной же техникой можешь все сделать сам. И даже хлев можно оборудовать так, что кнопку нажал — навоз выгнало, и не надо его тачкой вывозить.

А земли-то уже свободной нет…

Все сходится к тому, что чтобы выходить на рынок с товаром, крестьянскому хозяйству надо постоянно расти. Иначе не окупится. А земли свободной — уже нет. То есть если задаться целью, то, наверное, можно еще найти. Но уже сложно: вот мои коллеги рассказывают, что приходилось им покупать по полгектара, гектару, причем в разных местах, чуть ли не на опушках леса. То есть такие наделы обрабатывать уже нерационально: на солярке больше сожжешь.

А возле дома только 10 гектаров, а округ — угодья датчанина. И не дай бог, твои экологически чистые овцы заберутся на химические рапсовые «датские» поля. Получишь и от гражданина Дании за потраву, и от сертифицирующей службы за нарушение биологической конвенции, да и овцы от такого корма могут подохнуть. Так и живем…


А эту зверушку муж нашел в мелиорационном колодце прошлой весной еле живую — провалилась бедняга. Выходили, назвали Милкой. Летом в лесу встретила своих и теперь где-то с ними пасется.