Но сначала – давняя вводная история.

Счастье соседки Расмы

Все детство и молодость я прожил в большой коммунальной квартире. Одной из наших многочисленных соседок была здоровенная громогласная тетка по имени Расма. В жизни ее было мало радостей: дочь богатого крестьянина, она девчонкой попала под высылку 1941 года. Ранняя гибель родителей, тяжелая работа и полуголодное существование в далекой Сибири, не слишком удачная личная жизнь и, наконец, комната в нашей коммуналке с очередями в ванную и толчеей на кухне. Разумеется, Расма была жуткой националисткой и ненавидела советскую власть.

Но человеку не может не везти вечно, и на исходе пятого десятка соседка нашла свое счастье. Она бросила унылую работу на вэфовском конвейере и устроилась судомойкой в ресторан гостиницы «Ридзене». Маленькая зарплата и грязная работа компенсировались возможностью таскать домой дефицитные деликатесы, но главной была не материальная, а духовная сторона: Расма приобщилась к высшим слоям общества.

В этом ресторане любила пьянствовать тогдашняя номенклатура, и Расма часами готова была говорить о том, что видела и слышала, собирая пустые тарелки. Кто какой анекдот рассказал, как одеваются жены начальства, кто кому родственник и с кем изменяет. Когда один из этих начальников внезапно умер, она отправилась на похороны, как к знакомому.

Разумеется, с особым восторгом она рассказывала о латышских номенклатурщиках. Казалось бы, предатели-кангары, именно такие выслали ее в Сибирь и разорили процветающее отцовское хозяйство. Но в расминых глазах это были собратья, добившиеся жизненного успеха. Она продолжала ненавидеть советский строй и при этом восхищалась его сатрапами.

Расма в каждом из нас

Не кажется ли вам, читатель, что в последние недели мы уподобляемся этой дуре Расме, пусть земля ей будет пухом? К латвийским властям мы относимся примерно так же, как Расма к советским, и имеем на это столь же веские основания. Нас не устраивает ни национальная, ни экономическая политика. В последние годы это отношение персонифицировалось в лице партии Единство.

Что из себя представляет партия Затлерса, как выяснилось, не знает и сам экс-президент, но он утверждает, что она идейно очень близка Единству. Так вот, с одной стороны, эти партии – наши враги, первопричина всего того, что нам в этой стране не нравится. С другой стороны, мы как о манне небесной мечтали о том, чтобы они взяли в правительство в качестве младших партнеров нашенский Центр cогласия.

Расме было неважно, что начальники, которым она прислуживала, ходят в шестерках у ненавистных московских вождей. И нам неважно, какую роль будут исполнять министры из ЦС, лишь бы среди начальства были наши.

Кстати, а где гарантии, что министры действительно будут наши, русскоязычные? Согласие не слишком охотно называло кандидатуры, а когда называло, то среди них были в основном латышские фамилии. И не заслуженных Урбановича, Адамсонcа, Рубикса-старшего, а какие-то новые.

Но мы заранее готовы полюбить этих латышей и держать их за своих. Только надолго ли? Вот год назад ЦС выдвинул на должность министра экономики Арманда Страздса. Музыкант по образованию, взгляды на экономику — весьма экзотические. А недавно его, члена правления партии Согласие, из нее исключили за несанкционированные переговоры с националистами. Значит, и не экономист, и не свой – а мы все равно любить готовы...

Вернись, я все прощу!

На момент, когда я пишу эту статью, националистам предложены два министерства – юстиции и культуры. Можно предположить, что эти места достались бы ЦС, если бы в партнеры взяли его. Разве именно в области культуры и юстиции лежат наши проблемы? Разве имея такие ничтожные рычаги, можно принципиально что-то изменить в этой стране?

Тут конечно, можно возразить, что у ЦС голосов куда больше, значит, им и министерств досталось бы больше. Так именно поэтому их и не взяли! Зачем ведущим партиям коалиции отказываться от постов? И это не только шкурная логика «больше министерств – больше должностей – больше взяток», но и элементарная ответственность перед собственным избирателем.

Я так и представляю, что этот избиратель приходит к Домбровскому-Затлерсу и говорит: «Валдис, я выбрал твою партию и голосовал за нее, чтобы она была у власти. Мне плевать и на согласистов, и на националистов – я за тебя. А ты мог сделать коалицию с шестью нашими министерствами, а согласился на ту, где их только четыре. И стоило мне за такого слюнтяя голосовать?»

Естественное случилось, и мы вне себя от гнева на Единство и Затлерса, с которыми еще вчера готовы были брататься в общей коалиции. Теперь мы пишем гневные петиции президенту, чтобы он добился нашего участия в правительстве. Точно так же порой советские женщины писали жалобы в партком, когда муж уходил к другой – верните, мол, мерзавца, или, в крайнем случае, выговор ему вкатите! Расчет и в том и в другом случае в равной степени наивный.

Какие реформы нам нужны

А еще мы строим прогнозы. Дескать, коалиция будет слабая, она рухнет, если мы займем жесткую оппозицию и будем талантливо ставить палки в колеса. Тогда несостоявшиеся партнеры устыдятся своей измены, призовут нас, и страна мигом воспрянет духом. Ведь необходимы серьезные реформы, для которых нужна внушительная поддержка Сейме, в идеале – конституционное большинство.

И вот здесь мне непонятно. Предположим, ЦС разработал некие судьбоносные реформы, содержание которых от нас почему-то скрывают. Предположим, он надеется, что Единство и Затлерс эти реформы поддержат. Так что мешает их осуществить? Расклад сил в Сейме не изменился, даже после ухода шести раскольников три партии вместе имеют как раз 67 мандатов. Неужели тот факт, что министерство культуры возглавит кто-то другой, мешает нам провести, к примеру, реформы в экономике или избирательной системе?

На самом деле для главной реформы не нужно менять никакие законы – нужно просто исполнять конституционный принцип разделения властей. И первая – законодательная – власть должна стать именно первой, а не быть придатком исполнительной.

Сегодняшняя ситуация абсурдна. К примеру, министерство сообщения считает, что надо изменить тот или иной закон. Разрабатывается законопроект, передается в правительство. У каждого министра своя сфера, о которой голова болит, поэтому они, не задумываясь, поддерживают. Закон поступает в парламент, где оппозиция принимается его ругать, а коалиция – хвалить. Содержание закона значение не имеет, важно только, кто его предложил – наши или чужие. Потом срабатывает машина голосования, и закон принимается.

При такой системе парламент вообще не нужен, дешевле всего было бы его распустить. Пусть депутаты соберутся после выборов, проголосуют за правительство и отправляются по домам работать в народном хозяйстве. Если в правительстве трения, можно было бы еще разок собраться, новое сформировать, а там уже и новые выборы. Экономия была бы...

На самом деле инициатива в изменении закона должна в первую очередь прокатываться через парламентскую комиссию. Сумеют чиновники убедить депутатов – вперед. Но и депутаты нужны при такой системе не те, что сейчас, когда главным признаком компетентности является умение четко отреагировать нажатием кнопки на опущенный или поднятый палец председателя фракции.

Номенклатура навсегда

Не только мы, как судомойка Расма, готовы боготворить своих во власти – сами политики ЦС как две капли похожи на расминых кумиров.

Начнем, как в те времена, с социального происхождения. Центр согласия образовался пять лет назад как союз четырех партий. Что объединяет лидеров этих партий, товарищей Урбановича, Долгополова, Рубикса и Видавского? То, что всю свою жизнь до начала 90-х они были партийными, советскими и комсомольскими работниками. Для любого человека из номенклатуры власть – это цель существования, и ЦС последовательно за эту власть боролся и борется.

Я далек от утверждений, что «оккупационный режим» жестоко угнетал латышей, но все же проблемы были: русские практически не знали латышского. Кто первым настаивал, что надо переходить на русский язык, если в многолюдной аудитории присутствует хоть один нелатыш? Латышские начальники. Они боялись, что в противном случае их обвинят в национализме и отстранят от кормушки.

А что сейчас делает ЦС с первых дней выборной кампании? Объявляет мораторий на национальные вопросы, как раз те, в которых его избиратель радикально расходится с латышским. Типично номенклатурный подход: ради власти отступиться от национальных интересов.

Но совсем без идеологии нельзя, и чтобы противопоставить себя мейнстриму, ЦС выдвигает социал-демократическую программу. Это дало много голосов, но как создать коалицию с правыми партиями? Единственный способ – отказаться от всего, что в этой программе было. Так и сделали.

А теперь вспомним латышских советских руководителей. Уж такими коммунистами-догматиками они были до перестройки! И какими рьяными проповедниками капитализма стали, когда увидели, что коммунизм рушится. Все верно: для номенклатурщика идеология – ничто, власть – все.

На самом деле «согласие» – это вечный лозунг национальной номенклатуры. Мы соглашаемся с вашим руководством – в ответ вы делитесь с нами кусочком власти. Редкий случай очень точного названия партии!

Характерно, что внутри ЦС есть свое, внутреннее «согласие». Я говорю о соцпартии. В их программе суперреволюционные лозунги о вреде буржуазной демократии, требование о выходе из НАТО. Депутаты-социалисты были во всех созывах Сейма и не подали при этом ни одного законопроекта для реализации своих фундаментальных задач. А зачем? Им и так хорошо.

И теперь совершенно понятно, почему латышские партии так упрямо уклоняются от включения ЦС в правительство. Вся нынешняя латышская элита – плоть от плоти латышской советской номенклатуры, даже те, кто по молодости лет не успели в нее попасть. Они помнят, как сами были облагодетельствованы советской властью, и какой черной неблагодарностью ей заплатили. И они уверены, что их братья по крови, русские номенклатурщики из ЦС, при случае поступят точно так же.

* * *

Разумеется, все вышеизложенное не означает, что ЦС никогда и ни за что не попадет в правительство. В верхах идет такая суетливая грызня, что возможны самые противоестественные комбинации. Уверен я в другом: номенклатурный путь политического представительства русскоязычных латвийцев – это дорога в тупик, которая не может принести значительных изменений к лучшему в стране.