Этюд
27.01.2024
Раймонд Балодис
А ОНИ НЕ ПОМНЯТ
Разговор с ребенком
-
Участники дискуссии:
33 -
Последняя реплика:
больше месяца назад
Иногда, чтобы понять абсурдность понятий и убеждений, достаточно просто объяснить ребенку.
Был теплый осенний день, мама и её маленькая, но очень смышлёная и любознательная не по годам, девочка шли по городу. Город этот находился в свободной и демократической стране. Они сегодня приехали туда с утра для того, чтобы пойти на прием к врачу, в их городе с детскими врачами стало как-то совсем туго, поэтому пришлось приехать в город побольше.
Сделав дела, побывав на приеме у врача, они зашли в аптеку, перекусили в кафе, решили немного прогуляться и пойти до вокзала более длинной дорогой. Их путь лежал через большой парк, людей было совсем мало, лишь случайный прохожий или велосипедист попадались им на пути. Но парк был необычный, в этом парке располагалось несколько памятников, мемориалов, посвящённых победе в большой войне, которую в этой свободной, демократической стране пытались забыть, уничтожить в памяти, либо трактовать совершенно в другом историческом ключе.
«Странно, что эти памятники еще не снесли», – подумала женщина. В их небольшом городе, где она живет с дочкой, стерли уже почти все воспоминания о той войне и памятники снесли. «Да, не место им тут!» – про себя думала женщина. Так заставляли думать ее и еще тысячи других людей власти, газеты, телевидение. Так ее учили в школе, в университете, на работе, везде. И уже сложно было разобраться, что тогда было правдой, что ложью, что же было потом после этой войны, только одно слово теперь на устах – «оккупация».
- Мама, а кому эти памятники? – внезапную тишину, сопровождавшую прогулку, нарушил вопрос дочери.
- Это памятник оккупантам, тем кто, якобы, освобождал нашу страну от других захватчиков. Но те захватчики, как говорят, были не такие уж плохие. Потом эти оккупанты, которые победили, захватили нашу страну и много лет издевались над нашим народом.
- А кто такие оккупанты? – спросила дочка.
- Я же говорю, это плохие люди, которые завоевывают свободные народы, мешают им жить нормально, угнетают, применяют силу. Ну, при которых очень плохо и тяжело жить.
- А при них было плохо и тяжело жить? – снова не унималась дочка.
- Да, конечно, плохо, у нас не было свободы, – отвечала мать.
- А что такое свобода? – спросила дочь.
- Ну, свобода, когда ты что, хочешь то и делаешь, можешь разговаривать на своем языке, работать там, где хочешь, передвигаться, ну то есть ездить куда захочешь, читать что хочешь, смотреть передачи какие хочешь по телевизору, музыку слушать, какая тебе нравиться, и тебе не никто не запрещает этого делать.
- А нашему народу запрещали говорить на своем языке? Работать где хочешь?
Вопрос дочки ввел мать в ступор, и она даже остановилась.
- Ну, в общем-то нет, – вынуждена была признать мама.
- Хм, странно тогда, – удивилась дочка.
Но мать промолчала. А её чадо все не унималось: «А ты мне тоже не все даешь смотреть по телевизору, говоришь, мне это еще рано, это мне нельзя. Получается, я тоже не свободна?»
- Нет, ну как тебе сказать, ты не понимаешь, это другое.
Дочка продолжала: «Слушай, мама, а ты сказала, что можно ездить куда хочешь? Я как-то видела твою фотографию, где ты маленькая совсем с дедушкой. Вы на море купаетесь, горы там, пальмы даже какие-то, это не наше холодное море, это, видно, какое-то теплое. Это вы где были?».
- Ну ездили, там несколько раз, ну как, считай почти каждое лето, в другую страну, ну тогда это была как раз одна страна, ну вот эта, про которую я тебе говорила, нехорошая страна, несвободная.
- Странно, – хлопала глазами девочка – ты говоришь, несвободная страна была, а ты с дедушкой ездила несколько раз на теплое море, меня ты только один раз на море теплое возила.
- Ну, это затратное дело, дорогое удовольствие. У меня не такая работа и папа не так уж много зарабатывает, чтобы по теплым морям кататься, – словно оправдывалась мать.
- То есть, ты работаешь не там, где захочешь, раз мало денег получаешь на работе? То есть ты сейчас тоже не свободна? – спросила, как отрезала дочка и причем она продолжала и не унималась – А папа наш, почему уже несколько лет в другой стране работает и приезжает так редко к нам? Почему он у нас не работает в нашем городе, как ты? Он тоже, получается, работает не там, где хочет, он тоже не свободен?
- Как раз он свободен, он работает, где хочет, и в другой стране, там больше денег он может получать и нам их присылать может, – продолжала оправдываться мать.
Дочка остановилась, захлопала своими большими и красивыми глазами и сказала дрожащим голосом, пытаясь не заплакать: «Так плохо без него, я очень по нему скучаю!».
- Я тоже по нему скучаю. Но так надо, милая моя.
Мать и дочка шли по парку, под ногами шуршала осенняя листва, нарушая какую-то странную, словно гробовую тишину, царящую в этом месте, словно сама природа молчала и просила смотреть и не спускать глаз с памятников и мемориалов, застывших на них лицах, которые пронзительно глядели на прохожих. Странно, даже как-то, вот эти дети, всегда задают такие вопросы, такие умные и не удобные, и не знаешь даже как на них ответить. Особенно когда ответа на них нет, либо он очень неудобный.
Мать размышляла и, опасаясь, думала, что еще выкинет ее ребенок, пока они идут по этому проклятому парку. Быстрей бы уже дойти до вокзала!
- Мамочка, а когда мы на поезде поедем? Мы сегодня на автобусе приехали в этот город. Автобус, все автобус, когда я уже поеду на поезде?
- Ты ездила на поезде, дорогая моя, как раз в этот город из нашего, но это было несколько лет назад, ты совсем маленькая была, не помнишь уже, наверное.
- Да не помню. А почему мы на поезде в этот раз не поехали? – спросила дочь.
- Теперь он из нашего города не ходит, ну типа, дорого, не выгодно, автобус лучше, – продолжала отвечать, опять словно оправдываясь мать.
Дочь промолчала. «Ну слава, богу» – подумала мать, тут хоть ничего не спросила, а то не знаешь что и как объяснять, почему из их города перестали поезда ходить, а железную дорогу власти обещали разобрать на металлолом, так как железнодорожное сообщение по ней уже не предвидется. Дочь вроде уже забылась, резво шагала по листьям, шуршание которых ей доставляло неописуемое удовольствие. Но вдруг она остановилась, обратила свой детский любопытный взгляд на последний мемориал в парке – большой барельеф с изображением воина, держащего флаг. На груди у солдата виднелись медали.
- Мамочка, знаешь, я недавно фотографии твои детские рассматривала и видела, как ты у своего дедушки, ну который мне прадедушка, сидела на коленях и книжку вы читаете, а у него на груди такие же медали, как у этого дяденьки на памятнике, только их больше было. Он тоже, получается, дедушка твой оккупант, плохой был? Он обижал тебя? – спросила дочка, слова которой прозвучали как приговор, вырвались из детских уст как пуля, как молния, которая пронзила материнское сердце, заставив женщину остановиться и застыть перед барельефом. Мать сразу не могла ответить на этот, как сказали бы взрослые провокационный вопрос, но он звучал из уст ребенка, ее ребенка.
И тут женщина словно перенеслась на годы назад, как будто ожила картина, изображенная на фото, про которое спросила дочка. Вот она, в летнем платьице, с заплетенными косичками, в которых повязаны праздничные бантики, сидит на коленях у дедушки. Начало мая, но очень тепло, она с родителями пришла проведать деда, он надел свой праздничный костюм, на пиджаке которого виднелось много медалей. Какой был замечательный дедушка! Она его почти не помнит, он умер, когда она была маленьким ребенком, еще и в школу не пошла. Но когда она приходила в гости к деду или когда он навещал ее, он всегда был не с пустыми руками, то конфета вкусная какая-то, то ещё что-то интересное подарит. А в тот день она пошла гулять с ним по городу, и он купил сладкую вату внучке, ох какая она была вкусная, в памяти так отразился этот вкус!
А еще в памяти отразилось то, как дед рассказывал, что медали эти он получил за то, что воевал с фашистами, был вынужден еще молодым парнем уйти в партизаны из родного города, когда он был захвачен. Как там бесновались фашисты, как убили его родного брата, заперли в концлагерь его мать, где она чуть не умерла от голода и непосильного труда.
Да, теперь этот лагерь принято называть воспитательно-трудовым или что-то в этом роде. Дед рассказывал о том, как в партизанах повстречал бабушку, с которой они прожили долгую и счастливую жизнь, как работали с ней вместе на одном заводе, продукция которого славилась на всю ту, нехорошую, несвободную страну, на том заводе, от которого уже не осталось ничего, только одни заброшенные цеха с развалившейся крышей...
Она и не заметила, как с этими мыслями шла от того барельефа молча по дороге до самого вокзала, опустив глаза, словно стыдясь, то ли своего прошлого, то ли настоящего. Дочка уже не донимала вопросами, как будто и забыв про все то, о чем они сейчас разговаривали. Она теперь, радостно улыбаясь, рассматривала несколько автобусов, стоящих на вокзале и ждущих своего отправления.
Неужели это все было? Или нет? И было ли все плохо? И куда оно пропало, исчезло? Или все мы, я помогли этому исчезнуть? Размышления женщины прервало сообщение, полученное на телефоне. Супруг перевел деньги из страны на Западе, где он сейчас работал, на счастливом Западе, куда она с дочкой и еще сотни тысяч, миллионы людей так и не попали.
Был теплый осенний день, мама и её маленькая, но очень смышлёная и любознательная не по годам, девочка шли по городу. Город этот находился в свободной и демократической стране. Они сегодня приехали туда с утра для того, чтобы пойти на прием к врачу, в их городе с детскими врачами стало как-то совсем туго, поэтому пришлось приехать в город побольше.
Сделав дела, побывав на приеме у врача, они зашли в аптеку, перекусили в кафе, решили немного прогуляться и пойти до вокзала более длинной дорогой. Их путь лежал через большой парк, людей было совсем мало, лишь случайный прохожий или велосипедист попадались им на пути. Но парк был необычный, в этом парке располагалось несколько памятников, мемориалов, посвящённых победе в большой войне, которую в этой свободной, демократической стране пытались забыть, уничтожить в памяти, либо трактовать совершенно в другом историческом ключе.
«Странно, что эти памятники еще не снесли», – подумала женщина. В их небольшом городе, где она живет с дочкой, стерли уже почти все воспоминания о той войне и памятники снесли. «Да, не место им тут!» – про себя думала женщина. Так заставляли думать ее и еще тысячи других людей власти, газеты, телевидение. Так ее учили в школе, в университете, на работе, везде. И уже сложно было разобраться, что тогда было правдой, что ложью, что же было потом после этой войны, только одно слово теперь на устах – «оккупация».
- Мама, а кому эти памятники? – внезапную тишину, сопровождавшую прогулку, нарушил вопрос дочери.
- Это памятник оккупантам, тем кто, якобы, освобождал нашу страну от других захватчиков. Но те захватчики, как говорят, были не такие уж плохие. Потом эти оккупанты, которые победили, захватили нашу страну и много лет издевались над нашим народом.
- А кто такие оккупанты? – спросила дочка.
- Я же говорю, это плохие люди, которые завоевывают свободные народы, мешают им жить нормально, угнетают, применяют силу. Ну, при которых очень плохо и тяжело жить.
- А при них было плохо и тяжело жить? – снова не унималась дочка.
- Да, конечно, плохо, у нас не было свободы, – отвечала мать.
- А что такое свобода? – спросила дочь.
- Ну, свобода, когда ты что, хочешь то и делаешь, можешь разговаривать на своем языке, работать там, где хочешь, передвигаться, ну то есть ездить куда захочешь, читать что хочешь, смотреть передачи какие хочешь по телевизору, музыку слушать, какая тебе нравиться, и тебе не никто не запрещает этого делать.
- А нашему народу запрещали говорить на своем языке? Работать где хочешь?
Вопрос дочки ввел мать в ступор, и она даже остановилась.
- Ну, в общем-то нет, – вынуждена была признать мама.
- Хм, странно тогда, – удивилась дочка.
Но мать промолчала. А её чадо все не унималось: «А ты мне тоже не все даешь смотреть по телевизору, говоришь, мне это еще рано, это мне нельзя. Получается, я тоже не свободна?»
- Нет, ну как тебе сказать, ты не понимаешь, это другое.
Дочка продолжала: «Слушай, мама, а ты сказала, что можно ездить куда хочешь? Я как-то видела твою фотографию, где ты маленькая совсем с дедушкой. Вы на море купаетесь, горы там, пальмы даже какие-то, это не наше холодное море, это, видно, какое-то теплое. Это вы где были?».
- Ну ездили, там несколько раз, ну как, считай почти каждое лето, в другую страну, ну тогда это была как раз одна страна, ну вот эта, про которую я тебе говорила, нехорошая страна, несвободная.
- Странно, – хлопала глазами девочка – ты говоришь, несвободная страна была, а ты с дедушкой ездила несколько раз на теплое море, меня ты только один раз на море теплое возила.
- Ну, это затратное дело, дорогое удовольствие. У меня не такая работа и папа не так уж много зарабатывает, чтобы по теплым морям кататься, – словно оправдывалась мать.
- То есть, ты работаешь не там, где захочешь, раз мало денег получаешь на работе? То есть ты сейчас тоже не свободна? – спросила, как отрезала дочка и причем она продолжала и не унималась – А папа наш, почему уже несколько лет в другой стране работает и приезжает так редко к нам? Почему он у нас не работает в нашем городе, как ты? Он тоже, получается, работает не там, где хочет, он тоже не свободен?
- Как раз он свободен, он работает, где хочет, и в другой стране, там больше денег он может получать и нам их присылать может, – продолжала оправдываться мать.
Дочка остановилась, захлопала своими большими и красивыми глазами и сказала дрожащим голосом, пытаясь не заплакать: «Так плохо без него, я очень по нему скучаю!».
- Я тоже по нему скучаю. Но так надо, милая моя.
Мать и дочка шли по парку, под ногами шуршала осенняя листва, нарушая какую-то странную, словно гробовую тишину, царящую в этом месте, словно сама природа молчала и просила смотреть и не спускать глаз с памятников и мемориалов, застывших на них лицах, которые пронзительно глядели на прохожих. Странно, даже как-то, вот эти дети, всегда задают такие вопросы, такие умные и не удобные, и не знаешь даже как на них ответить. Особенно когда ответа на них нет, либо он очень неудобный.
Мать размышляла и, опасаясь, думала, что еще выкинет ее ребенок, пока они идут по этому проклятому парку. Быстрей бы уже дойти до вокзала!
- Мамочка, а когда мы на поезде поедем? Мы сегодня на автобусе приехали в этот город. Автобус, все автобус, когда я уже поеду на поезде?
- Ты ездила на поезде, дорогая моя, как раз в этот город из нашего, но это было несколько лет назад, ты совсем маленькая была, не помнишь уже, наверное.
- Да не помню. А почему мы на поезде в этот раз не поехали? – спросила дочь.
- Теперь он из нашего города не ходит, ну типа, дорого, не выгодно, автобус лучше, – продолжала отвечать, опять словно оправдываясь мать.
Дочь промолчала. «Ну слава, богу» – подумала мать, тут хоть ничего не спросила, а то не знаешь что и как объяснять, почему из их города перестали поезда ходить, а железную дорогу власти обещали разобрать на металлолом, так как железнодорожное сообщение по ней уже не предвидется. Дочь вроде уже забылась, резво шагала по листьям, шуршание которых ей доставляло неописуемое удовольствие. Но вдруг она остановилась, обратила свой детский любопытный взгляд на последний мемориал в парке – большой барельеф с изображением воина, держащего флаг. На груди у солдата виднелись медали.
- Мамочка, знаешь, я недавно фотографии твои детские рассматривала и видела, как ты у своего дедушки, ну который мне прадедушка, сидела на коленях и книжку вы читаете, а у него на груди такие же медали, как у этого дяденьки на памятнике, только их больше было. Он тоже, получается, дедушка твой оккупант, плохой был? Он обижал тебя? – спросила дочка, слова которой прозвучали как приговор, вырвались из детских уст как пуля, как молния, которая пронзила материнское сердце, заставив женщину остановиться и застыть перед барельефом. Мать сразу не могла ответить на этот, как сказали бы взрослые провокационный вопрос, но он звучал из уст ребенка, ее ребенка.
И тут женщина словно перенеслась на годы назад, как будто ожила картина, изображенная на фото, про которое спросила дочка. Вот она, в летнем платьице, с заплетенными косичками, в которых повязаны праздничные бантики, сидит на коленях у дедушки. Начало мая, но очень тепло, она с родителями пришла проведать деда, он надел свой праздничный костюм, на пиджаке которого виднелось много медалей. Какой был замечательный дедушка! Она его почти не помнит, он умер, когда она была маленьким ребенком, еще и в школу не пошла. Но когда она приходила в гости к деду или когда он навещал ее, он всегда был не с пустыми руками, то конфета вкусная какая-то, то ещё что-то интересное подарит. А в тот день она пошла гулять с ним по городу, и он купил сладкую вату внучке, ох какая она была вкусная, в памяти так отразился этот вкус!
А еще в памяти отразилось то, как дед рассказывал, что медали эти он получил за то, что воевал с фашистами, был вынужден еще молодым парнем уйти в партизаны из родного города, когда он был захвачен. Как там бесновались фашисты, как убили его родного брата, заперли в концлагерь его мать, где она чуть не умерла от голода и непосильного труда.
Да, теперь этот лагерь принято называть воспитательно-трудовым или что-то в этом роде. Дед рассказывал о том, как в партизанах повстречал бабушку, с которой они прожили долгую и счастливую жизнь, как работали с ней вместе на одном заводе, продукция которого славилась на всю ту, нехорошую, несвободную страну, на том заводе, от которого уже не осталось ничего, только одни заброшенные цеха с развалившейся крышей...
Она и не заметила, как с этими мыслями шла от того барельефа молча по дороге до самого вокзала, опустив глаза, словно стыдясь, то ли своего прошлого, то ли настоящего. Дочка уже не донимала вопросами, как будто и забыв про все то, о чем они сейчас разговаривали. Она теперь, радостно улыбаясь, рассматривала несколько автобусов, стоящих на вокзале и ждущих своего отправления.
Неужели это все было? Или нет? И было ли все плохо? И куда оно пропало, исчезло? Или все мы, я помогли этому исчезнуть? Размышления женщины прервало сообщение, полученное на телефоне. Супруг перевел деньги из страны на Западе, где он сейчас работал, на счастливом Западе, куда она с дочкой и еще сотни тысяч, миллионы людей так и не попали.
Дискуссия
Еще по теме
Еще по теме
Мария Иванова
Могу и на скаку остановить, и если надо в избу войти.
ХВОСТАТЫЙ РОДИТЕЛЬ
В родильном отделении
Мария Иванова
Могу и на скаку остановить, и если надо в избу войти.
А ВЫ НЕ МОГЛИ БЫ ЭТО ПОВТОРИТЬ?
Про Феденьку
Юрий Иванович Кутырев
Неравнодушный человек, сохранивший память и совесть.
КАК ЗООЛОГ РАЗГОВАРИВАЛ С МЕДВЕДЕМ
И не нашел общий язык
Мария Иванова
Могу и на скаку остановить, и если надо в избу войти.
ДЕКАБРИСТКА С ОРЕШКОМ
Казнить нельзя помиловать