В апреле 1915 года немцы вторглись в Курземе, и группа студентов Рижского политеха предложила создать добровольные команды разведчиков для помощи русской армии. Так началась история латышских стрелков, а нынешний столетний юбилей — самое время разобраться в мифах, которые вокруг них наворочены.

И главный их них — это легенда о «латышах-терминаторах», непревзойденных бойцах, громивших всех врагов подряд.

Казалось бы, миф и миф — нам жалко, что ли? Разве кому-то мешает легенда о 300 спартанцах, например? Но проблема в том, что миф о стрелках построен не только на своих, но и на чужих костях и на чужой репутации — в данном случае на русской.
 
Это началось еще в годы Первой мировой, когда экзальтированная героизация «своих» в латышской печати сопровождалась полным молчанием о действиях русских полков. Так и продолжается до сих пор. Желающие могут посетить филиал Военного музея в Мангали, неподалеку от Пулеметной горки, и попытаться найти хоть какое–то упоминание о русских.
 
Воевали одни латышские стрелки, а русские отсиживались в окопах — эта нехитрая мысль рефреном звучит в большинстве латышских текстов, посвященных Первой мировой.

Учебники и книги изобилуют фразами типа: «Хотя сознательное предательство [русского командования] не было доказано, возмущение стрелков было понятно», «Плевать я хотел на ваше Курземе!» (слова, якобы произнесенные главнокомандующим русской армией), «Использовать только латышские стрелковые полки» (телеграмма, якобы присланная из Ставки).

И вся эта белиберда методично вдалбливается уже сто лет — включая и советское время. Давайте уже разберемся, кто там воевал у Пулеметной горки.
 

А русских что, не было?
 
Латышским стрелкам с самого начала повезло вдвойне.

Во–первых, они появились в нужное время. 1915–й был годом Великого отступления русской армии, на фоне тяжелых поражений военная пропаганда отчаянно искала героические примеры. И небольшие добровольческие, прекрасно мотивированные (еще бы — защищать родное Курземе!) латышские части смотрелись выигрышно на фоне измотанных непрерывными боями русских полков.

Во–вторых, латышей очень грамотно «обкатывали»: сначала использовали в засадах, пикетах, небольших стычках, лишь постепенно втягивая в боевую работу. Попади латышские батальоны в крупную мясорубку, которыми в тот год изобиловал Восточный фронт, на этом их история и кончилась бы.
 
Так, к моменту, когда линия фронта под Ригой стабилизировалась, латышские стрелки стали любимцами не только рижской, но и столичной прессы — «на безрыбье», так сказать. Правда, в 1916–м в ходе мартовского, а затем июльского наступления под Ригой они больших успехов не добились. Заняли первую линию окопов, но это такая стандартная картина позиционных битв Первой мировой — как взяли, так и сдали.

«Все эти «взятия первой–второй–третьей линии окопов» оказываются мифом; ни мы, ни 6–й корпус не стронулись почти с места. Перед нами своего рода Верден!» — писал про июльские бои под Кекавой Кравков, врач 7–го Сибирского корпуса. Сами латыши в неудачах неизменно винили соседей — сибирские полки, не проявлявшие особого «энтузиазма» при атаках.
 
А затем грянули Рождественские бои в районе знаменитой Пулеметной горки, и легенда о непобедимых латышах окончательно воспарила. Что латышские полки проявили там мужество и героизм — никто не спорит. Другое дело, что русских–то забыли напрочь. А ведь ту же Пулеметную горку, вопреки расхожему мнению, брали вовсе не штурмом. Она была очищена немцами под угрозой готовящейся атаки. В атаку должны были идти 11–й и 12–й сибирские полки с фронта, 16–й и 53–й сибирские, 3–й и 7–й латышские полки с юга. Четыре сибирских и два латышских. Так кто взял горку?
 
Или вот отрывок из донесения командира 2–й латышской стрелковой бригады полковника Аузана: «Когда вверенная мне бригада прорвала проволочные заграждения противника, штабс–капитан Озолс повел в прорыв батальон 10–го сибирского стрелкового полка, что впоследствии спасло бригаду от окружения, так как противник повел ряд атак именно на этот батальон».

Но все эти первоисточники давно и прочно забыты, а остался лишь миф о непревзойденных боевых качествах латышей по сравнению с трусоватыми русскими солдатами.


Тогда считать мы стали раны…
 
Русские полки в 1916–м действительно не проявляли того порыва, как в начале войны. Почему? Объясню на примере самих латышей.

Полковник Бангерский, который после Рождественских боев получил под командование 4–й Видземский полк, вспоминал: «Я видел его перед этими боями. Это был цвет латышской нации: статные бойцы с открытыми, смелыми взглядами и прекрасной выправкой. Часть же, которую я теперь принял, была печальным обломком того полка.

Взгляды стрелков были полны растерянности. Было заметно, что моральный дух подорван и царящее настроение неблагоприятно для дальнейшей боевой работы».
 
Это «царящее настроение» после Февральской революции толкнуло латышских стрелков в объятия большевиков — латыши первыми перешли на их сторону и стали их самыми верными адептами. Ведь именно большевики предлагали немедленный мир. А дураков идти на немецкие пулеметы «Освобождать Курземе от немецкого рабства» (строки из приказа, которым их подняли в атаку в Рождественских боях) больше не было.
 
В мае 1917 года в Ригу приезжал военный министр Керенский, уговаривал армию начать новое наступление. «Гражданин министр! Латышскому стрелку не страшно умирать за идею, но, умирая на поле боя, он желает знать — за что, — ответили ему латыши. — Мы не верим, что в данный момент кровавое наступление по всему фронту спасет Российскую революцию и свободу».
 
То есть как только латыши понесли первые СЕРЬЕЗНЫЕ потери, они стали ровно такими же скептиками («не верим!»), как и сибиряки. В Рождественских боях две латышские бригады, по подсчетам Аузана, из 12 159 человек потеряли убитыми и ранеными 4950. Почти 41% личного состава — да, это много. Но по сравнению русскими полками это еще очень щадящие цифры.
 
Возьмем, например, 17–й сибирский стрелковый полк, который только в летних боях 1916 года под Кекавой потерял 3216 человек — 80% личного состава! А к началу Рождественских боев его общие потери с начала войны составили 11 300 человек. Это значит, что при стандартном штате в 4 тысячи личный состав несколько раз полностью поменялся. И это обычное дело: 18–й сибирский полк потерял 9409 человек, 20–й — 11 248 человек.

Так если латышские стрелки, потеряв 40% личного состава, совершено охладели к освобождению родного Курземе, то что должны были ощущать терявшие по 300% сибирские полки, для которых это Курземе — вообще пустой звук?

Понятно, что и те и другие ухватились за обещания мира Лениным, только у латышей этот процесс шел куда быстрее, что сыграло с ними злую шутку в боях на Малой Югле.
 

Спартанцы Малой Юглы
 
В канонической латышской версии события на Малой Югле описываются так: 1 сентября 1917 года немцы форсировали Даугаву южнее Риги и хотели окружить здесь 12–ю русскую армию. Но на пути наступающих встала 2–я латышская стрелковая бригада. 2 сентября, окопавшись на речке Малая Югла, она продержалась целый день и дала возможность армии выскользнуть из кольца.
 
В целом все правильно, но дьявол кроется в деталях. Например, почему удар немцев пришелся именно по латышской бригаде? Да потому, что с утра 2 сентября они попытались атаковать позиции стоявшего рядом русского 129–го Бессарабского полка — и были отбиты.

После чего логично решили перенести главный удар на латышей: ведь они знали, что это самые большевизированные части армии — а такие, как правило, были и самыми нестойкими.

Командир 5–го Земгальского полка, вынесшего главную тяжесть боя, полковник Вацетис, писал, что его разведчики даже слышали разговоры немецких офицеров: «Da stehen Letten; das sind nicht Russen!» («Здесь стоят латыши, это не русские»).
 
Тут немцы ошиблись, латыши тоже устояли — при поддержке трех русских батарей, среди которых одна 8–дюймовая, это страшное оружие против наступающей пехоты. В этом бою 5–й Земгальский лишился 67% стрелков. Герои, нет слов. Но такие же чудеса героизма проявляли и русские полки. Например, в 1915 году, обороняясь под польским местечком Воля Шидловская, 98–й Юрьевский пехотный полк погиб вообще в полном составе вместе со своим командиром. «Понимаешь, ни души. Как в воду канул целый полк», — писал с передовой один из очевидцев.

То есть что мы имеем в итоге в лице латышских стрелков? Хороших, крепких вояк, гораздо более мотивированных, чем остальные (все же война идет непосредственно на родной земле), но в принципе ничем не оправдывающих то пренебрежительное отношение к русским солдатам, которое сквозит в латышских рассказах о Первой мировой.

Беда в том, что в СССР, где эта война была объявлена империалистической, некому было доносить до широкой общественности подвиги русских полков. А вот историю латышских стрелков и в ЛР (рассказывая про мировую войну), и в СССР (описывая Гражданскую) холили, лелеяли и вдалбливали школьникам в головы.

 
Гостья из прошлого
 
Но в Гражданскую-то, спросите вы, латышские стрелки действительно были непобедимы? Недаром же Демьян Бедный писал: «Любые фланги обеспечены, когда на флангах латыши!»

Куда же делась их «усталость от войны»?

Никуда. Просто, во–первых, помните, как у Шолохова в «Тихом Доне» рассуждали фронтовики про Гражданскую: «Рази это война? Так, одно подобие. В германскую, бывало, немец как сыпанет из орудий — полки выкашивал под корень. А тут зараз двоих из сотни поранют — урон, говорят!» По интенсивности боевых действий Гражданская с Первой мировой соотносится примерно так же, как нынешняя АТО в Донбассе — с Великой Отечественной. Для обычной воинской части, прошедшей Первую мировую, Гражданская — это «война–лайт».

И тут мы плавно переходим к «во–вторых»…
 
Представьте себя, что вчера в Донбассе каким–то чудом (провал во времени, например) материализовалась 24–я мотострелковая Самаро–Ульяновская, Бердичевская ордена Октябрьской Революции трижды Краснознаменная орденов Суворова и Богдана Хмельницкого Железная дивизия Прикарпатского военного округа. Прямо из 1985 года. То есть перволинейная дивизия Советской армии, учившаяся военному делу «настоящим образом», регулярно проводившая масштабные учения, умеющая организовать патрульную службу, боевое охранение, взаимодействовать с соседями и родами оружия.
 
Выступив на любой стороне конфликта, она его тут же и закончит, в одиночку раскатав в блин хоть всю украинскую армию (забывшую, что такое не то что батальонные учения, а даже ротные тактические занятия), хоть ополчение. Кто сомневается в последнем, может вспомнить, как легко и непринужденно аналогичная по классу 3–я механизированная дивизия армии США взяла Багдад, намотав на гусеницы тамошних ополченцев и нацгвардейцев.
 
Так вот латышская стрелковая дивизия в 1919–1920 гг. и оказалась такой «гостьей из прошлого». Дело в том, что ВСЕ части русской армии большевики расформировали. Причем самые боеспособные — в первую очередь (чем боеспособнее была часть, тем хуже ее личный состав относится к большевикам).

Все — за единственным исключением: Латышской стрелковой дивизии. Это, как мы уже выяснили, было обычное соединение Первой мировой. Но на фоне создаваемых с полного нуля что красных, что белых частей она и впрямь смотрелась неимоверно круто.
 

Почему же большевики не расформировали и латышских стрелков?

А их–то им опасаться не приходилось — куда латыши на фиг денутся с подводной лодки? Это русские полки в любой момент могли перейти на сторону белых, поднять мятеж, а то и просто побросать винтовки да и разойтись по домам.

А латышам куда расходиться? Ведь Латвия по условиям Брестского мира осталась под немцами. Вернуться на родину они могли только после мировой революции, которую им обещал Ленин. К белым, ненавидевшим их лютой ненавистью как верных ленинцев, стрелкам тоже был путь заказан.
 
Так оторванная от родины и сплоченная дивизия латышских стрелков оказалась на фронтах Гражданской войны, где ей противостояли наскоро сколоченные и чаще всего не имеющие никакой мотивации мобилизованные части. Полный аналог армейских батальонов ВСУ в Донбассе с аналогичным же результатом.
 
Но как только с латышскими стрелками начинали воевать более–менее организованные части, то яркие успехи дивизии моментально кончались. Весной 1919 года под Ригой красных латышей разбила немецкая Железная дивизия. Осенью 1919–го под Орлом бои латышской дивизии с деникинской «гвардией» (1–й армейский корпус Кутепова) напоминали борьбу нанайских мальчиков: шаг вперед — два шага назад.

Красные выиграли операцию за счет общего превосходства сил на других участках, а не за счет какой–то феерической победы латышей.
 
Тут к чести латышских стрелков надо отметить, что, вопреки мнению об их запредельной жестокости, источники говорят иное.

Так, Александр Трушнович, командир одной из пулеметных команд Корниловской дивизии, вспоминал, как белые сначала были выбиты их Верхопенки латышами, а затем вернули ее контратакой. При отходе их раненые офицеры оставались в селе. «При повторном наступлении я увидел их лежащими так, как мы их оставили, — пишет Трушнович. — Латыши над ними не издевались и их не добили». Для Гражданской это был неординарный поступок.
 
Резюмирую цитатой из воспоминаний Генриха Гроссена о жизни довоенной Риги. Относится она к 1939 году:

«Между тем советские военные части разместились по своим базам. В Риге на улицах появились красноармейцы, которых нередко задевали латышские юнкера, воспитанные на идее великодержавности Латвии: им внушали, что латыши, которые в мировую войну разбили Германию и Россию и завоевали себе свободу, разобьют их и теперь. Отсюда такое заносчивое поведение латышской молодежи и страшное впоследствии разочарование».
 
Видите, национальные мифы — в том числе миф о непобедимых стрелках — не так безобидны, как кажутся на первый взгляд. И знать, «как оно там было на самом деле», может оказаться очень небесполезно.

Это, впрочем, и к нам, русским, относится.
 

Латыш хорош без аттестации.
Таков он есть, таким он был:
Не надо долгой агитации,
Чтоб в нем зажечь геройский пыл.
Скажи: «барон!» И, словно бешеный,
Латыш дерется, все круша.
Чай, не один барон повешенный –
Свидетель мести латыша.
Заслуги латышей отмечены.
Про них, как правило, пиши:
Любые фланги обеспечены,
Когда на флангах — латыши!
Где в бой вступает латдивизия,
Там белых давят, как мышей.
Готовься ж, врангельская физия,
К удару красных латышей!

Демьян Бедный, 1920.