— Алексей Николаевич, мы идем на посадку, пристегните ремни, пожалуйста, — осторожно коснувшись плеча одного из главных людей большой страны, попросила стюардесса Эльвира
 
Косыгин открыл глаза:
 
— Да...Сейчас...
 
— Может быть, воды, Алексей Николаевич? — спросила, кокетливо улыбаясь, лучшая стюардесса Латвии. Да, лучшая! А как же иначе! Вот она — на обложке свеженького журнала «Лиесма» июня 1966 года. Этот журнал Эльвира будто невзначай положила в стопку с прессой, чтобы попался на глаза премьера.
 
Но статью о ней, одной из самых первых стюардесс латвийской советской республики он не прочел. Он даже не заметил ее, такую красивую на обложке. Хотя она и сейчас, стоя рядом с ним, была так зазывно хороша, в ладно сидевшей синей форме, белоснежной блузке, с безукоризненно уложенной и очень сложной прической.



 
— Спасибо, не надо, — холодно и сухо ответил Косыгин, не поднимая на нее глаз. Но он все же отметил качество ткани и покрой летного костюма, когда стюардесса грациозно уходила к кабине пилотов.
 
«У этой латвийской девушки есть французский шик, — подумал он, — но, к сожалению, в СССР так одеваться могут позволить себе немногие...»
 
Но скоро смогут, он был в этом уверен. В декабре у него был намечен визит в Париж, и он уже знал, что одна из рабочих групп займется вопросами сотрудничества с представителями легкой промышленности Франции.
 
Эльвира не первый раз обслуживала гражданские авиарейсы с высокопоставленными чиновниками и известными артистами, но самые первые лица страны такими рейсами летали исключительно редко. Никто из пассажиров так и не догадался, кто с ними летел в Ригу, Косыгин сел незаметно.


 
В самом начале полета он попросил Эльвиру принести плед, и, к большому ее удивлению, даже заговорил с ней. У них нашлась и общая тема для разговора — Ленинград, где Эльвира училась на бортпроводницу, а для Косыгина, оказывается, это родной город. Во время их короткой беседы Эльвира кокетливо улыбалась, но глаза премьера выражали простой человеческий интерес, в них не было того игривого мужского взгляда, который так часто ее сопровождал.
 
Но такой взгляд не заставил себя долго ждать, она, лавируя по проходу, нос к носу столкнулась с одним из охранников премьера, так что ее пышная грудь улеглась на его пиджак.
 
— Конфеты любишь, смотрю, — сказал парень, намекая на ее формы.
 
Эльвира фыркнула и покраснела. Она была очень аппетитная девушка, пребывающая еще в поисках своего «принца на белом коне». Где-то там в глубинах ее девичьей души возникла крамольная мысль, но откуда ей было знать, что Косыгин слыл однолюбом и в любовные интрижки никогда не пускался.
 
Еще совсем недавно председатель Совмина СССР летал всем семейством на свою дачу в Юрмалу. Но последнее время он летал один, сдержанный на эмоции, теперь он был еще более мрачен и немногословен. На то была страшная причина — причина, которая змеей заползла в душу и больше не отпускала: его жене Клавдии недавно поставили смертельный диагноз...
 
Самолет мягко приземлился в аэропорту Спилве, и прямо к трапу подрулил черный «ЗИМ».
 
— До свидания, Алексей Николаевич! — сказала стюардесса.
 
— До свидания, Эльвира! — попрощался Косыгин и наконец-то легкая улыбка коснулась его губ.
 
Он глубоко вздохнул, выпрямил уставшую от сидения спину и кивнул встречавшему его у машины Николаю Байбакову, своему заместителю. Настроение Косыгина немного улучшилось, тяжелые мысли отступили. Впереди у него не только несколько дней напряженной работы, но и отдых, любимая рыбалка, встречи с людьми, которые ему приятны и с которыми он может по-настоящему отдохнуть душой, а еще в буквальном смысле — глоток свежего воздуха после спертой кремлевской атмосферы.
 
   
Последние два года стали для Косыгина особенно тяжелыми, даже не потому что пришлось взвалить на себя ответственность за экономику огромной страны. Он просто устал от интриг, непонимания, а теперь его просто убивала болезнь жены Клавдии.
 
От аэропорта до секретной для простых граждан базы отдыха на озере Валгума всего лишь полчаса. За это время Байбаков успел рассказать о положении на Плявиньской ГЭС, где полным ходом шло строительство, о поставках оборудования для Слокского целлюлозно-бумажного комбината и еще о множестве больших и малых строек в республике Латвия.
 
Байбаков доложил план встреч на завтра, а сегодня его начальник будет отдыхать.
 
— Банька уже топится, Алексей Николаевич, — сказал Байбаков, зная, что тот очень любит попариться.
 
— Спасибо, Николай, — Косыгин довольно кивнул. В его распоряжении было много правительственных дач от Прибалтики до Абхазии, но отдых в Юрмале был для него особенно приятным. Он любил ветер и дождь, а на это балтийская погода была особенно щедра. Сегодня он не поехал на Рижское взморье, где у него была одна из дач, предпочел другую — в очень тихом местечке, около озера Валгума, скрытую густым лесом Кемерского парка.



 
На берегу этого озера уже на протяжении нескольких веков селились только сильные мира сего. Первым был герцог Екаб. Этот немец около 300 лет назад начал развивать промышленность и производство захолустной в то время Латвии, строил заводы и фабрики, налаживал торговлю, как сейчас — русский реформатор Косыгин. Всего год назад, в сентябре 1965 года, он представил доклад на пленуме ЦК КПСС, положивший начало грандиозным реформам в промышленности СССР.
 
Косыгин хотел усилить материальную заинтересованность народа в своей работе, расширить хозяйственную самостоятельность предприятий, в конце концов, навести порядок в планировании производства. Для маленькой Латвии это означало огромный скачок в развитии промышленности.
 
Свой импульс к развитию должна была дать и Плявиньская ГЭС, ее мощности должны было хватить на строительство нескольких промышленных гигантов.
 
   
Правительственная дача на озере Валгума находилась за высоким забором под круглосуточной усиленной охраной. Она состояла из центрального трехэтажного здания из белого кирпича, с полукруглой стеклянной верандой. Здесь все было тщательно продумано и предусмотрено — как для отдыха, так и для безопасности высших лиц государства.
 
Имелись и подземные бункеры на случай ядерной войны, и уложенные глубоко под землей кабели связи, по которым можно звонить напрямую в Кремль.
 
Да, для отдыха все здесь было сделано так, как любил Косыгин, а любил он прогулки и рыбалку. Вокруг дачи были проложены длинные тропы для прогулок, к озеру вели деревянные сходни, рядом с ними — пристань для лодок. Желая угодить руководству, обслуга обильно подкармливала рыбу макаронами, их не жалели. Здесь на макароны особенно хорошо ловились лещи, карпы, не говоря уже плотве и красноперках.



 
Алексей Николаевич вошел в свою комнату, вышел на лоджию с видом на озеро. Вдохнул свежий воздух, напоенный хвойными ароматами. Постоял немного в задумчивости, затем переоделся и поспешил на прогулку — сейчас он сделает несколько кругов по тропинкам, затем в баню, а рано утром искупается в озере. А вот с рыбалкой и ухой собственного приготовления завтра ничего не получится, у него на это не будет времени.
 
«Hадо позвонить Клавочке», — подумал Косыгин и тяжело вздохнул. Он знал, что разговор его еще больше расстроит. Жена, конечно, будет говорить, что все хорошо, но он знал, что ей с каждым днем все хуже. Он не представлял, как сможет пережить жену, он сходил с ума только от одной этой мысли. Он почему-то считал, что его сердце, истерзанное революцией, войной и кремлевскими интригами, перестанет биться раньше. Пережить жену в его планы не входило...
 
   
Распорядок следующего дня был расписан по минутам. Первый его визит — в рыболовецкий колхоз «Узвара». Там уже с раннего утра толпились морячки в отглаженной форме и нейлоновых рубашечках, они начищали ботинки, руководство суетилось, потому что знало, что Косыгин бывает очень суров.
 
— Байбаков, ты знаешь, не поедем в «Узвару», знаю я их, уже подготовились, не поедем...
 
— Алексей Николаевич, но вас же там ждут.
 
— Нет, не поедем...
 
Косыгин не любил показуху, а любил простые выходы в народ. Его «ЗИМ» остановился около магазина в поселке Энгуре. Продавщица почти лишилась дара речи, когда увидела главу правительства.
 
Косыгин окинул хмурым взглядом полупустые полки магазина. Рядом рыболовецкий колхоз, а свежей рыбы нет. За стеклянной витриной в металлическом поддоне одиноко красовались три селедки в ржаво-коричневом маринаде.
 
— А колбасы нет? — спросил Алексей Николаевич.
 
Продавщица будто онемела и не знала, что ответить...
 
Косыгин только покачал головой и направился к машине.
 
Он, конечно, понимал суть перекосов советской экономики, понимал, что его реформы трещали по швам, но все же в Латвии ситуация была получше, здесь были люди, которые могли делать большие дела.
 
— Николай, сейчас заедем к Воссу, а потом — в Огре и в Лиелварде.
 
Байбаков утвердительно кивнул и уже внутренне съежился, зная, что на стройке в Огре может быть очень неприятный разговор.
 
   
Первого секретаря ЦК КПСС Латвии Августа Восса всего лишь пару месяцев назад, а точнее, в апреле, избрали на эту должность, после перевода Арвида Пельше в Москву. Знакомство с Косыгином Восс решил отметить не где-нибудь, а в ресторане «Балтия». Здесь играла живая музыка, симпатичная молодая певица пела джаз.
 
«И здесь подсуетились, заставили певицу исполнять мою любимую Эллу Фицджеральд. Наверняка Байбаков распорядился, чтобы меня задобрить», — подумал Косыгин, стараясь не показывать никаких эмоций.
 
— Здравствуйте, Алексей Николаевич! Рад вас видеть в нашей Советской Латвии! — крепко пожимая руку премьера, произнес Август Восс. Он представил еще несколько человек из аппарата ЦК Латвии и Эстонии.
 
Официально это мероприятие характеризовалось как подведение итогов соцсоревнования братских республик, а среди партийной номенклатуры грубо называлось «случками». Во время этих «случек» партийные бонзы пытались пробить через премьера страны тот или иной нужный проект.
 
Сегодня на повестке дня был завод по производству электротехники «Страуме». Его цеха был разбросаны по всей Риге, но теперь их решили объединить, а для этого нужно было решение Москвы. После обеда в «Балтии» Косыгина повезли в один цехов, где представили технические новинки. Инженеры, жутко волнуясь, представляли экспериментальные образцы — миксеры, кофемолки. Премьер одобрительно смотрел, кивал, но когда он рассмеялся, увидев движущуюся куклу «Доктор Айболит», все поняли, что заводу быть.

   
Здание «Страуме» в Риге только предстояло построить, а в Огре, городке в 35 километрах от Риги, уже полным ходом шло строительство очень важного объекта, за ходом строительства которого Косыгин особенно следил. За окном правительственного «ЗИМа» промелькнул Саласпилс — новый городок гидростроителей, еще несколько минут и будет Огре — будущий город «трикотажников».
 
— Байбаков, а как называть жителей Огре? — спросил вдруг премьер своего помощника. — Огрцы? Огряне? Огры?
 
— Не знаю, Алексей Николаевич, — Байбаков наморщил лоб, пытаясь сообразить, но никаких благозвучных вариантов не приходило в голову. — А в Пинске как? — ответил он вопросом на вопрос, зная, что и там строится большой трикотажный комбинат.
 
— Пинчане... а может быть... пинчуки, — уже с улыбкой добавил Косыгин. Байбаков громко засмеялся. — Так не надо было в Ограх строить, выбрали бы другой город и сейчас голову не ломали, — шутливо ворча, сказал Николай и продолжил уже с таинственной интонацией: — Я вот от местных жителей слышал такую легенду, будто бы на том месте, где строят комбинат, стоял дом одной старухи — ведьмы настоящей. Ей предложили переселиться, а она ни в какую. Выжили ее, конечно, но, говорят, она прокляла строителей, сказала, что будет много проблем, завод долго не просуществует. А на тех, кто будет руководить комбинатом, посыплются разные несчастья, — Байбаков посмотрел на своего начальника, увидел, как быстро помрачнело его лицо, и поспешил сменить тему: — А все-таки, почему выбрали это место в Огре для комбината?
 
— Это долгая история, потом расскажу. И вообще, Байбаков, ты же коммунист, а пересказываешь какие-то... байки.. — сказал с раздражением Косыгин.
 
Он тоже был коммунист, атеист, в мистику не верил, но мысль о больной жене Клавдии тяжело запульсировала в голове. Ведь по сути — это он главный инициатор строительства и главный руководитель этой гигантской стройки. Это он решил здесь за каких-то пару лет построить гигантское производство. И это его «любимое дитя», которому он прочил всесоюзную славу, а еще техническое чудо, обещающее стать гордостью промышленности СССР. Да что там в СССР, в Европе нет таких трикотажных производств.
 
Косыгин уже мысленно представлял огромные корпуса, тысячи рабочих за прядильными станками и работниц за швейными машинками... и вдруг на фоне их стал представать неясный образ старухи в черном. Он встряхнул головой, отгоняя от себя размышления о потусторонних силах, которые могут якобы одним словом ломать человеческие судьбы и тормозить технические процессы. «Бред... это бред», — подумал про себя Косыгин.

   
Руководитель монтажных работ Николай Лебедев стоял, опершись спиной на холодные железобетонные блоки, и что-то считал в блокноте. Он умножал очень важные цифры — 150 на 54.
 
— И получается... получается 8100, — Лебедев облегченно вздохнул. Теперь он уже может похвастаться — строительство первого гектара из восьми трикотажного комбината приближается к завершению. Около года назад здесь было голое поле. Начинать стройку было неимоверно трудно: катастрофически не хватало всего — и денег, и материалов, но главное, человеческих рук.


 
Первый квартал стройки пришелся на зимние месяцы. Начальство требовало 100-процентного выполнения плана, а удавалось сделать еле-еле наполовину. Но все же монтаж первого корпуса удалось начать 8 апреля 1966 года — в день открытия XXIII съезда КПСС.
 
— Лебедев! Бегом к начальству! — громко позвал его заместитель, тяжело дыша от быстрого бега. Его лицо покрылось красными пятнами от волнения.
 
— Ты чего такой? — спросил Лебедев.
 
— Да там... там приехал САМ!
 
За столом в одной из комнат строительного барака сидел премьер-министр СССР Косыгин, его помощник Байбаков, начальник управления Рижского стройтреста Капустин и главный руководитель строительства комбината Имант Славинскис, который первый отчитывался перед большим человеком из Москвы.

— Алексей Николаевич, в целом строительство идет успешно, теплотрассы для комбината и жилмассива проложены, котельную скоро закончим. Признаюсь, первые месяцы были особенно трудными, план выполнялся плохо — процентов на 45, сейчас почти на 90.... Поставщики нас подводят, особенно задерживаются поставки бетонных конструкций...



 
— Да с этим беда, — продолжил Капустин, — в прошлом месяце завод в Гаркалне нам ни одну балку не смог поставить. Но мы не сидим сложа руки, мы им покоя не даем, звоним каждый день, бомбардируем телеграммами...
 
— Вот смотрите, — на столе Лебедев растянул рулон с технической копией. — Вот эти синие кружки — это забетонированные опоры корпусов, а эти красные — незабетонированные. Хотя все опоры должны были сделать еще осенью, но до зимы так и не успели. За последний месяц на схеме смогли отметить только 16 синих кружков. Катастрофически не хватает бетона...
 
Косыгин смотрел на схему, быстро во все вникал, что-то подсчитывал, делал замечания. А потом он и все его сопровождающие лица вышли на строительную площадку.
 
Около глубоких разрытых траншей носился бульдозер, один за одним подъезжали грузовики. Поодаль, ближе к железной дороге, монтировали 100-метровую кирпичную трубу котельной.



 
— Хочу отметить, Алексей Николаевич, — сказал главный инженер Славинскис, — дымоход котельной комбината строит опытная бригада каменщиков. Высота дымохода будет рекордной для Латвии и составит 100 метров. Еще строим теплотрассу, уже подготовлена площадка для трех цистерн на 1000 куб. метров мазута. Комбинат с городом будет соединен отдельной железнодорожной веткой. Питьевую воду будем получать из артезианских скважин, а техническую воду из Даугавы.
 
— А как с жилищным строительством, детсадами?
 
— Вон там, у Синих гор, будет жилой массив, только что сдали дом на 120 квартир, построим четыре детских сада, поликлинику, больницу, комбинат бытовых услуг, магазины, библиотеку, прачечную, школу на на 1000 учеников и профтехшколу на 420 учеников, — перечислял Славинскис.
 
— Все это хорошо, но в работе у вас нет должной координации, вот и за примерами далеко ходить не надо, — Косыгин показал на группу сварщиков, они сидели на крыльце одного из рабочих бараков, курили и томились без дела, испортив общий рабочий ритм стройки. — Да, я знаю, что задействовано 12 разных строительных организаций, но вам надо лучше скоординировать работу. Составьте план, какие объекты сдаете в эксплуатацию в первую очередь, затем во вторую и третью. Весь список запланированных работ предоставите Байбакову, а он передаст мне в Москву, я буду лично следить за ходом работ.

   
Косыгин окинул взглядом стройку, хвойный лес, за которым виднелись поднимающиеся многоэтажные жилые дома, посмотрел на живописные берега Даугавы, на спокойную гладь реки, над которой нависло свинцовое облако. «Красивое место. Да, и с местом я не ошибся».
 
Он мог бы рассказать Байбакову, почему здесь, на этой еще совсем недавно болотистой территории, он решил строить комбинат, но сейчас у него было на это ни желания, ни настроения.
 
— Алексей Николаевич, быстрее садитесь в машину, сейчас польет ливень, — позвал Байбаков.
 
Премьер не спешил, он посмотрел на бригаду сварщиков, снопы искр, разлетающиеся во все стороны. Постепенно поднимались корпуса будущего гиганта легкой промышленности СССР, где на площади в восемь гектаров должны будут закрутиться тысячи веретен, заработать новейшее прядильное оборудование, не простое, а в буквальном смысле золотое. Премьер уже визировал документы по закупкам на золотую валюту станков по обработке легкой и шелковистой шерсти ягненка и ламы.
 
И уже через год комбинат должен выпустить 30 миллионов изделий. Это значит, что у тридцати миллионов мужчин, женщин, детей должна будет появиться трикотажная обновка!
 
В свое время студент текстильного института Леша Косыгин даже и не мечтал о таких масштабах. А теперь взлелеянный в самых смелых фантазиях проект скоро будет реализован и все будет так, как он задумал.... вот в такой же дождливый день несколько лет назад.


 

Окончание — здесь