Эта история хорошо известна тем, кто следит за русской прессой Латвии.
 
14 июня 2012 я опубликовал в ИМХОклубе свою старую статью (написанную еще в 2005-м и не вызвавшую при тогдашней публикации никаких нареканий). Статья называлась «Мифы 14 июня» и была посвящена печальной странице в жизни моих предков — высылке в Сибирь, которая приключилась в этот день в 1941 году.
 
Назавтра статью перепечатал «Час», ее прочитали в Сейме, и поднялся скандал.
 
Райвис Дзинтарс руководит не только одиозной политической партией, но и подкомиссией парламента по патриотическому воспитанию. Он собрал эту подкомиссию, и она почти единогласно — против был только Николай Кабанов — решила обратиться с жалобой на меня в Полицию безопасности.
 
Было возбуждено уголовное дело, и вот 8 сентября нынешнего года оно прекращено за отсутствием состава преступления. Два года и два с лишним месяца потребовалось сыщикам — редкое убийство расследуется так долго.
 
После прекращения дела у несостоявшегося преступника есть привилегия — прочитать все, что там написано. До того это был большой секрет государственной важности.
 
Правда, все непросто: читаешь в кабинете следователя, он сидит над душой и торопит, а выписывать ничего нельзя. Так что если герои этих заметок предъявят претензии, я охотно уточню — пусть только позволят еще раз взглянуть на документы.
 
Как говорил классик, «страна должна знать своих стукачей».

Начнем с первого. Дзинтарс пишет свой донос на депутатском бланке, с указанием всех регалий. Прошли те времена, когда стукач корябал левой рукой и подписывался «Доброжелатель». Он не только доводит до органов факт подозрительной публикации, но и обращает внимание на особо зловредные фразы.
 
Конкретно: там, где я пишу, что регулярные встречи друзей моих родителей в Риге через много лет после окончания ссылки были полны шуток и всяких веселых историй — это оправдание преступлений против человечества, статья 74-1. А утверждение, что моих близких арестовывали латыши — разжигание этнической ненависти, статья 78.
 
Правда, непонятно, как я мог избежать совершения преступления. Написать, что гости плакали и жаловались друг другу — так никто не поверил бы. Обычно не для того люди встречаются за бокалом вина и вкусным домашним печеньем. А национальность арестовывающих — так вообще голый факт.
 
Интересно, если я здесь напишу, что сам Дзинтарс — латыш, то он опять на меня новый донос накатает? Дескать, так и так, упомянул национальность, значит — разжигает ненависть.
 
Придется пояснить: действительно, цель этих заметок — возбудить не ненависть, конечно, а презрение к их героям — начиная с доносчика и членов его малоуважаемой подкомиссии, кроме, конечно, Коли Кабанова. Потому что вели они себя исключительно подло. Но это никак не связано с их национальностью.
 
Идем дальше — донос получен, а через неделю уже и уголовный процесс возбужден. Об этом услужливо сообщается самому стукачу, информация появляется в СМИ, патриоты торжествуют. А со мной никто ни о чем не говорит.
 
Тогда ИМХОклуб наносит ответный удар.
 
Было опубликовано заявление членов клуба — дескать, мы прочитали текст Гильмана и полностью с ним согласны. Поэтому если следствие считает его виноватым, то пусть и нас привлекут к уголовной ответственности. В течение нескольких дней под этим заявлением подписалось 212 смельчаков.
 
Тогда я пошел по пути Райвиса — тоже написал донос, мы так договорились заранее. Дескать, ходят слухи, что вы меня собрались привлекать. Так тут еще 212 преступников имеется, мне в компании веселее будет.
 
А тем временем контора писала.
 
Обратились к сотруднице Института истории, доктору исторических наук Ирене Шнейдере — дайте экспертное заключение о том, правильно ли в статье изложены исторические факты. Она написала, что в значительной степени неправильно, дескать, современная наука многое трактует иначе.
 
Это, конечно, была ошибка следствия. Потому что сам факт неправильной трактовки не является преступным. Историческая наука развивается, любое новое свидетельство, в том числе и моя статья, по идее должны уточнять накопленные учеными знания. И ясно, что из общих тенденций могут быть исключения — в том числе и предмет моего рассказа. То есть завалить меня на экзамене за такой рассказ можно, но осудить нельзя.
 
В этот момент меня вызвали на первый допрос — прошло уже месяца полтора следствия. Допросили, я ли писал, какие цели преследовал, сообщили, что я лицо, в отношении которого идет уголовный процесс, и отпустили. Я спросил, есть ли у них экспертные заключения, мне ответили уклончиво — мол, будут.
 
Оказывается, они сделали еще более грубую ошибку: написали омбудсмену.
 
Разумеется, у Юриса Янсонса репутация соответствующая, он воспринимает свою деятельность исключительно как защиту государства от слишком свободомыслящей публики. Однако он то ли в отпуске был, то ли связываться не захотел, но заключение подписала заведующая отделом. Дескать, пределы свободы слова при всей сомнительности моей статьи не превышены.
 
Казалось бы, дело надо закрывать, если не хотите нарушить конституцию, — и всего через три месяца после его начала. Но полицаи наши не из тех, кто боится трудностей. К их услугам всегда есть ученые в штатском.
 
Известно, как плохо финансируется отечественная наука. А за экспертные заключения органы сыска совсем неплохо платят. Поэтому охранка и Ритварс Янсонс буквально созданы друг для друга.
 
Это имя мне хорошо известно: он не только доктор истории и заместитель директора Музея оккупации, но и активно сеет разумное, доброе и вечное на страницах «Латвияс авизе». Иными словами — националист, каких поискать.
 
Следствие тоже постаралось: вопросов стало больше. Эксперта спрашивали не только, исказил ли я факты, но и нет ли в моей статье признаков оправдания или отрицания преступлений против человечности.
 
Экспертиза заняла несколько месяцев, ответ был дан только в новом, 2013 году. Автор расстарался — написал аж 30 страниц. Вероятно, там платят за объем материала.
 
К моменту, как я дошел до его экспертизы, следователь уже начал меня торопить. Но я успел заметить, что целыми страницами ученый копипастил сам себя — одна и та же информация повторялась неоднократно. Говорят, что среди людей этой профессии распространен плагиат, но здесь был некий самоплагиат — а почему бы нет, если платят, но не читают?
 
Зато качество логических заключений меня поразило.
 
Например, я писал, что большинство высланных никакой угрозы советской власти не несло. Следовательно, говорит нам ученый, преступный автор считает, что меньшинство такую угрозу несло, и перечисляет кучу материалов уголовных дел НКВД 1941 года — всех потом реабилитировали.
 
Скажу честно — я так и не понял, хорошо нести угрозу советской власти или плохо. Она же вроде плохая, значит, те, кто против нее — хорошие?
 
В любом случае рассуждения об этом меньшинстве привели эксперта к выводу, что я таким образом отрицаю, что высылка была преступлением против человечества. Оказывается, если прямо такие слова не сказаны — отрицание налицо.
 
Кстати, и Р.Янсонс, и Шнейдере много внимания уделили национальному составу арестовывающих. Я писал об исполнителях: «Комсомольцев вызвали в райком, сказали, что предстоит ответственное задание...», а им приятнее рассуждать об организаторах. Оба называют одни и те же четыре имени высокопоставленных чекистов. С двумя все ясно: Семен Шустин — еврей, еще один — несомненный латыш. А двух других Шнейдере считает евреями, а Янсонс — русскими.
 
С одной стороны, я обязан знать имена и национальности этих палачей, о которых и мои близкие понятия не имели — ну не до того в момент ночного ареста, чтобы изучать, кто ордер подписал. Я вот уже и фамилию своей следовательницы вспомнить не могу, хотя только что прочитал кучу документов с ее подписью. С другой — уважаемые доктора истории тоже расходятся в этой информации, которая по их мнению имеет решающее значение для уголовного дела.
 
В общем, казалось бы, можно передавать дело дальше, но прокурор Иляшов шлет гневное письмо — неправильно работаете, не с теми экспертами. Ответить, что на самом деле думал злокозненный автор, могут не историки, а лингвисты.
 
И заказывается еще одна экспертиза — слависту Илзе Бремере.
 
Приятно видеть, что растет мастерство сыщиков: задается уже не один вопрос, как Шнейдере, не три, как Р.Янсонсу, а штук пятнадцать. И эксперт мастеровитее намного.
 
Если историки клеймили меня за неграмотность в их профессии, то лингвист, наоборот, хвалит знание русского языка: текст богат идиоматическими выражениями, в нем встречаются скрытые цитаты. И то — что возьмешь с дурака, а тут преступник во всеоружии подошел к враждебной деятельности и тем особо опасен.
 
Я проявлю взаимность: дама оказалась начитанной. Помните, в солженицынском «Круге первом» зеки зубоскалят, представляя, как чекисты могли бы пришить контрреволюционную деятельность автору «Слова о полке Игоревом»?
 
Метод хорошо усвоен: мастер слова готова разоблачить буквально каждую фразу. Вот пишу я во вступлении: есть у нашего брата привилегия — бесплатно в электричках ездить. «Льгота, конечно, нелепая: я и не помню этих репрессий, оковы тяжкие пали, когда мне было три года...»
 
Ученая берет из фразы первые три слова, подробно объясняет на латышском, что такое «нелепая» и делает логичный вывод: раз льгота положена репрессированным, а я ее называю нелепой, значит, негативное отношение к жертвам преступлений против человечности налицо — жаль, тогда еще законодатель слово «тривиализация» не придумал.
 
И так до самого конца. Там я рассказываю о разговоре моей тетушки с ее товарищем по ссылке. Дело было в 1987 году, он предложил сходить посмотреть, как возлагают 14 июня цветы к памятнику Свободы, а она сказала: «Ну их к черту!», имея в виду политиканов, которые это делают.
 
Объясняется, кто такой черт и почему принято к нему посылать, а потом вывод: раз репрессированные возлагают цветы, а их посылают — значит, имеется зловредный умысел.
 
То, что посылает, увы, давно покойная дама, проведшая в ссылке 16 лет, эксперта не интересует.
 
Экспертиза зрела долго, поскольку автор параллельно защищала диссертацию, и заключение выдала полноправный доктор наук уже в июне — как раз к годовщине процесса.

Следователю бы возликовать, но тут произошла заминка, причины которой из материалов дела никак не ясны. Возможно, размышляли, что делать с 212 подельниками.
 
Снова проснулись они через десять месяцев — в апреле нынешнего года меня допросил уже новый следователь. Еще через пять месяцев он же дело и закрыл.

Характерно, что из всех материалов в решении о прекращении процесса ссылка есть только на омбудсмена. Остальным экспертам народные денежки достались за явную халтуру. И сеймовская подкомиссия зря старалась...
 
Признаюсь, я унаследовал от родителей глубокое отвращение к тем, «чья служба и опасна, и трудна», а также всем их добровольным, как Дзинтарс, и оплаченным, как многомудрые эксперты, прислужникам.
 
Часто слышу упреки — ну нельзя так огульно судить, ни одна страна без политической полиции обойтись не может. Надеюсь, этот рассказ убедит читателей, что у меня есть достаточные основания для такого отношения.