Что обеспечивает огромный успех идеологии либеральной демократии? Вот вам банальный вопрос. Огромный успех идеологии либеральной демократии обеспечивает ментальное состояние жителей. Вот вам банальный ответ на этот банальный вопрос.
 
Но ведь существуют и другие вопросы — такие же банальные и опошленные. Например, что же свидетельствует об огромных успехах идеологии либеральной демократии? Ответить можем столь же банально. Об огромных успехах свидетельствует то, что эта идеология зомбировала огромные массы народа — сотни миллионов людей.
 
Можем ответить и не так банально, то есть можем пояснить, что об огромных успехах лучше всего свидетельствует то, что эта идеология пустила корни в головах таких людей, которые не должны были этого допустить в принципе.
 
Вот это в главную очередь относится к головам творческих людей. С этой точки зрения уже в течении нескольких лет приходится сталкиваться с множеством примеров.


Одержимые постмодернизмом
 
В западной цивилизации идеология либеральной демократии переняла власть даже над сознанием творческих людей.

Творческие люди западного мира послушно выполняют волю упомянутой идеологии, всецело отдаваясь постмодернизму — детищу этой идеологии. Это происходит добровольно и осознанно. И вот это наиболее наглядно свидетельствует об огромных успехах этой идеологии.
 
Будет сложновато найти прецедент данному факту в истории западной цивилизации. Скажем, не технологически утонченная коммунистическая, не технологически суперутонченная нацистская идеология такого успеха не добилась. Обе эти знаменитые идеологии так и не смогли по-настоящему проникнуть в духовный мир творческих людей. В том числе даже в духовный мир тех масс, которые корчили из себя творческие личности и фабриковали художественные работы в стиле социалистического реализма или «арийского искусства». В 1932 году социалистический реализм официально был признан единственным методом искусства в СССР. В 1934 году Третий рейх в «Культурной программе» нацистской партии официально зафиксировал контуры содержания и формы «арийского искусства».
 
Оценивая триумф идеологии либеральной демократии, необходимо учесть один момент. Если коммунистическая идеология и нацистская идеология функционировали в атмосфере волюнтаристического политического давления, то идеология либеральной демократии функционирует в духовно свободном обществе, которое к тому же особенно гордится своей духовной свободой. Жители земель либеральной демократии сами постоянно хвастают тем, что живут в открытом обществе в соответствии со своим свободным выбором во всех жизненных сферах.
 
Значит, идеология либеральной демократии настолько сильна, что может зомбировать сознание духовно свободных людей — именно таковым ведь формально считается духовный мир людей Запада. Как-то ни разу не приходилось слышать, что в парламенте какой-либо англо-саксонской или другой западной страны, либо на конгрессе какой-нибудь партии был бы строго определен метод искусства — так, как это произошло в СССР или Германии. Тем не менее, видно, что творческая интеллигенция западной цивилизации добровольно учитывает идеологическую доктрину либеральной демократии — постмодернистские принципы.
 
Та часть латвийского общества, которую теоретически следует считать творческой интеллигенцией, в постсоветский период целиком попала под власть идеологии либеральной демократии. Без преувеличения можно смело утверждать, что это почти стопроцентно относится к среднему и молодому поколению творческой интеллигенции. Об этом наглядно свидетельствует информативное содержание нашего публичного пространства.
 
Наше новое поколение творческой интеллигенции так вообще стали ярыми поклонниками постмодернизма. Для нашей творческой интеллигенции постмодернистская философия и искусство кажется наивеличайшим культурным богатством. Наша творческая интеллигенция признает только постмодернизм. На наших порталах «культуры и независимой мысли» встречается только гимн зомби постмодернизму. Наверняка, в латвийском народе существует и другое мнение, но ему вход на наше свободное и толерантное публичное пространство категорично воспрещен. К тому же цензорами стали не государство или партия, а сами поклонники, ослепленные постмодернизмом, которые теперь ревниво защищают свое дегенеративное стойло.
 
Зеленый свет получает лишь какое-то бормотание наподобие такого:

«Возможно, именно сейчас достигнута точка равновесия между экономической основой и ее идеологической надстройкой. Благодаря увеличению роли знаний в производстве, соответственно меняется и общественный строй в самом широком его понимании; в некоторой мере это объясняет и то, что классический марксизм в наши дни действительно стал антикварной теорией. Постнациональный капитал финансирует такое развитие технологической инфраструктуры, необходимой для общества, которое обеспечит «виртуальный прыжок» в социальность другого типа. Я считаю, что эти изменения проявляются, во-первых, в искусстве — форме символической и институциональной организации, особенной для каждой эпохи, во вторых, в потреблении медиа в форме общественной и индивидуальной организации, а в третьих — в образовании индивидуальной идентичности в обществе. [..] Как говорит (пост)модернистская французская философия, постмодернизм принес смерть субъекта, отменяя и возможность индивидуального творческого гения. Его место в искусстве занял [..] суперкуратор — в какой-то мере его появление неизбежно, когда на поле современного искусства встречаются диктуемые рынком требования к творческой оригинальности и постмодернистский скептицизм к возможности таковых. В результате возникают весьма сомнительные творения, которые в большинстве своем без пояснительной записки прочитать не удастся. Суперкуратор — это посредник, который преподносит публике постмодернистское искусство и, что важнее всего, превращает его в объект инвестиций для финансовых капиталистов».
 
Разумный человек спросит: «Что же это такое — этот пресловутый постмодернизм, о котором восторгается наше новое творческое поколение?» Вот этот-то вопрос не такой уж и банальный. Это серьезный вопрос, поэтому и ответ должен быть серьезный. Придется постараться, чтобы сформулировать самое существенное.


Вид на мир через коровью задницу
 
Постмодернизм — это продукт либерально-демократической идеологии, созданный с особой целью.
 
Постмодернизм — это идеологическая доктрина в духовной культуре. Существование, распространение и популярность постмодернизма не является естественным процессом развития и преемственности (непрерывности) культуры, это осознанно, искусственно и с определенной целью разработанный идеологически манипуляторный процесс. Если бы постмодернизм не получал политическую, финансовую и государственную поддержу со стороны либеральной демократии, мы бы о нем сегодня ничего не узнали.

Можно смело утверждать, что в таком случае наша духовная культура (созданные ею художественные произведения, мероприятия, публикации, эстетически-визуальная среда) выглядела бы совершенно иначе. В выставочных залах были бы выставлены художественные произведения, в парках и скверах стояли бы скульптуры, художественные журналы не были бы завалены видом на мир через коровью задницу, в электронных изданиях не встречалось бы идиотское бормотание.
 
В последнее время Госдеп США называет суммы, потраченные на извращение людских умов и душ. В постсоветской России потрачено 20 миллиардов долларов, в Украине — 5 миллиардов. Наверняка подсчитана и сумма, которая потребовалась на перевоспитание червивых латышей. Такая чушь, как приведенная мной цитата не могла появиться без определенного материального вклада.
 
Все же это на редкость полезная цитата. В ней концентрирована специальная цель либерально-демократической идеологии. Специальная цель таких доктрин, как толерантность и плюрализм — разрушить мировоззрение человека, исковеркать знания и отношение к знаниям, истине, ответственности, терпимости и нетерпимости. А вот особой целью доктрины постмодернизма стала необходимость разрушить эстетический субстрат человека — метафизические представления о красоте, благородстве, трагизме, гармонии, катарсисе, о сущности искусства и искусстве как форме общественного сознания, субстанции и цели личности художника.
 
Это очень полезная цитата, только для полемики — совершенно непригодное. «Положения» этой цитаты невозможно критично оспаривать. Такая ситуация (нет места для полемики) обычно возникает, когда в тексте все криво, и автор утверждает что 2 x 2 = 6.
 
Полемика невозможна, если никуда не годятся основные знания о соответствующих вопросах, никуда не годится терминология, используются глупые идеологические стереотипы, однозначно выражена провинциальная профессиональная отсталость автора.


О «провинциальной отсталости»
 
Например, просто невозможно начать полемику о фразе «классический марксизм в наши дни стал антикварной теорией».

В данной фразе исковеркано все: основные знания, терминология, стереотип, к тому же удручает провинциальная профессиональная отсталость автора. Возможно, теперь пора сказать, что автор этой цитаты — доктор наук. Философских наук. Диссертацию защитил в 2012 году, а эта статья опубликована 3 апреля 2014 года.
 
Эпитет «классический» — это чопорная дурость, потому что «неклассического марксизма» в природе не существует. Марксизм — это не теория, это — философское, политическое, экономическое учение, которое объединило множество теорий. В постсоветское время слова «марксизм в наши дни стал антикварной теорией» — это идиотский стереотип глупцов.
 
Наоборот. Марксизм всегда находился на вершине научных интересов западной цивилизации. Интерес к марксизму на Западе никогда не ослабевал. К тому же на Западе этот интерес всегда был аналитически глубже и оригинальнее, чем в СССР или ЛССР. Идиотский стереотип глупцов возник потому, что когда-то людей пытались убедить, что Запад к марксизму относится враждебно. Это заблуждение по-старинке продолжает бурлить и сейчас. На самом деле научные круги Запада (просьба не путать с плебейскими политическими кругами) никогда не относились к марксизму враждебно.
 
Это очень провинциально и грустно — не знать, что современный кризис капитализма, а в особенности — финансовый кризис пробудил огромный интерес к марксизму. С его помощью пытаются обосновать нынешние несчастья. Если не ошибаюсь, еще совсем недавно в соответствии с общим международным интересом о марксизме витрины одного книжного магазина в Риге были оформлены новыми изданиями «Капитала» на разных языках.
 
Здравому уму не к лицу обоснование «антикварности» марксизма: «Благодаря увеличению роли знаний в производстве, соответственно меняется и общественный строй в самом широком его понимании; в некоторой мере это объясняет и то, что классический марксизм в наши дни действительно стал антикварной теорией».
 
Ведь любой образованный человек из книг помнит, что роль знаний всегда росла в производстве, но общественный строй от этого не менялся. В США общественный строй не менялся в течение 238 лет. Это потому, что в США роль знаний в производстве не росло?! Или в начале ХХ века в России и ее Прибалтийских губерниях общественный строй изменился несколько раз, потому что росла роль знаний в производстве?!
 

Забудьте о постнациональном капитале

Провинциальная профессиональная отсталость — до сих пор мусолить «французскую философию» постмодернизма.

Конечно, ее роль в «пиаре» постмодернизма воистину грандиозна и способна одурачить большую часть западных академических коллективов и интеллигенции.
 
Идеологи либеральной демократии успешно использовали нескольких французских философов — из них были надуты мыльные пузыри постмодернистского интеллектуального культа и гуру философии. Но все закончилось так, как и должно было. Мыльные пузыри лопнули уже десять лет назад, потому что на Западе всем надоело кланяться модной, но пустой и самоцельной схоластике философии постмодернизма — бесплодному и бессвязному мудрствованию.
 
Теперь на Западе другая мода — мода самокритично жаловаться на собственное умопомрачение, некритично восторгаясь «французской философией». Эта мода пришла и на бывшие социалистические страны — в 90-х тут началось слепое поклонение философии постмодернизма. Теперь оно закончилось, и уже некоторое время многие интеллектуалы стыдятся своей слабости и безумного поклонения мыльным пузырям, надутым идеологами.
 
В цитате никак нельзя понять значение таких фраз, как: «Возможно, именно сейчас достигнута точка равновесия между экономической основой и ее идеологической надстройкой [..] в искусстве — форме символической и институциональной организации, особенной для каждой эпохи [..] в потреблении медиа в форме общественной и индивидуальной организации».
 
Нормальные люди считают искусство формой общественного сознания, но самое главное — сущность искусства в жизни людей не меняется во время «каждой эпохи». Нравится это вам, или нет, но сущность искусства в постсоветское время осталась такой же, как и в советское время, да и во все предшествующие эпохи.
 
Наверное, не стоит даже пытаться узнать, что автор хотел сказать словами «потребление медиа в форме общественной и индивидуальной организации». Ну, непонятно, как же выражается «форма индивидуальной организации» человека, если он читает утонченную газету «Диена».
 
Скорее всего, также не стоит пытаться понять, что означают такие терминологические порождения, как «социальность» и «постнациональный капитал».
 

Расшифровка цитаты

Зато стоит обратить внимание на те предложения, в которых сконцентрирована специальная цель идеологии либеральной демократии.

Как я уже говорил, цитата весьма ценна с такой точки зрения. Все нужное (специальная цель) сконцентрировано в нескольких предложениях.

Вот, например, в этом: «Как говорит (пост)модернистская французская философия, постмодернизм принес смерть субъекта, отменяя и возможность индивидуального творческого гения». Это предложение содержит два крайне важных момента — информацию о том, что с нами хочет сделать доктрина постмодернизма.
 
Во-первых, «субъект» — это мы, каждый из нас. «Смерть субъекта» — это наша смерть по отношению к искусству, ведь именно такова специальная цель доктрина постмодернизма.
 
Согласно доктрине постмодернизма, искусство нам уже не нужно. Для искусства мы умерли — не способны понять ни смысл искусства, ни духовное очарование искусства. Мы все умерли в эстетическом плане, потому что относимся равнодушно к главным категориям эстетики: «красивый», «благородный», «трагичный». Нам ни о чем не говорит красота искусства, моральное и нравственное благородство, а иногда — и трагизм, потому что мы должны научиться жить без искусства.
 
Во-вторых, слова «отменяя и возможность индивидуального творческого гения». Это специальная цель уничтожить художника, иначе говоря, целостную личность художника и благословенное присутствие художника в обществе.
 
В соответствии с доктриной постмодернизма художники уже не нужны, ведь при постмодернизме художником может стать любой.

Это уже не отдельные, особо одаренные личности — «индивидуальные творческие гении». Особая цель доктрины постмодернизма — уничтожить одно из наиболее ценных ответвлений эволюции человека — генезис художественно творческой личности. Идеология либеральной демократии желает создать общество, в котором нет художников и искусства. Каждый из нас в соответствии со своими эстетическими требованиями и жизненными наблюдениями, может подумать о том, в какой мере это уже удалось и каков уровень присутствия художников и искусства в ЛР.
 
В другом предложении узнаем, что же в эпоху постмодернизма занимает место художника:

«Его место в искусстве занял [..] суперкуратор — в какой-то мере его появление неизбежно, когда на поле современного искусства встречаются требования, диктуемые рынком, о творческой оригинальности и постмодернистский скепсис о возможности таковых. В результате возникают весьма сомнительные творения, которые в большинстве своем без пояснительной записки прочитать не удастся».
 
Да, предложения весьма хаотичные, но постараемся все же их распутать. Здесь в полной мере отражаются иррациональные (псевдоконцептуальные) бредни постмодернистской философии, но наш успешный доктор философии успешно скомпилировал ее тезисы с двойным, тройным и даже четверичным смыслом.
 
Крайне шизофреничными кажутся слова «на поле современного искусства встречаются диктуемые рынком требования к творческой оригинальности и постмодернистский скептицизм к возможности таковых».
 
Значит, с одной стороны, в современном искусстве все диктует рынок. А с другой стороны существует «постмодернистский скептицизм», что искусство — «творческая оригинальность» вообще возможно. С третьей стороны, оказывается, что возможны «весьма сомнительные поделки». Это «поделки», которые нужно «считывать». Но с четвертой стороны появляется новая беда — «весьма сомнительные творения» «не удастся прочитать без пояснительной записки». К тому же проясняется, что поясняющий текст читает «суперкуратор». Неясно только, кому он читает поясняющий текст. Скорее всего, «требованиям, диктуемым рынком», то есть торгашам.

 

---

 
Придется подвести некий итог, чтобы не сойти с ума от всего этого.
 
Как выясняется, в рамках постмодернизма художника нет. Его место занимает «суперкуратор», который «читает тексты». «Тексты» — это не творения, это какое-то другое явление, которое помогает понять произведения искусства. Произведения искусства существуют только вместе с «текстом».
 
Повторим: при постмодернизме художника нет. «Суперкуратор» тоже не является художником, он только «тексты» читает. Но, несмотря на отсутствие художника, искусство («весьма сомнительные творения») при постмодернизме существует, хотя, как оказывается, не представляет собой никакой ценности без каких-то там «текстов».
 
К сожалению, пока неясно, кто же творит эти «весьма сомнительные творения» и пишет «поясняющие тексты». Это не «суперкуратор» — он только читает «поясняющий текст».
 
Нам радостно сообщают, что в эпоху постмодернизма общество состоит из двух частей: «рынка» и «постмодернистского скептицизма». «Рынок» не хочет жить без искусства «творческой оригинальности», а вот «постмодернистскому скептицизму» искусство не нужно потому, что эта часть общества не верит в существование искусства. Значит, ей не нужны даже «весьма сомнительные творения», которые «диктует рынок».
 
Еще можно разглядеть особую функцию «суперкуратора» — мол, без него «невозможно считывать» «весьма сомнительные творения». Во всяком случае, надо запомнить, что «весьма сомнительные творения» без «поясняющих текстов» и специального их прочитывания не имеют «на рынке» никакой ценности.
 

---

А теперь продолжим расшифровывать цитату. 

Кое-что о суперкураторе узнаем тут: «Суперкуратор — это посредник, который преподносит публике постмодернистское искусство и, что важнее всего, превращает его в объект инвестиций для финансовых капиталистов».
 
В этом концептуально важном предложении раскрывается особая цель идеологии либеральной демократии — уничтожить в людях не только эстетически критическое мышление. Цель состоит в том, чтобы добиться такой ситуации, что люди прекратят самостоятельно ценить искусство, и у них исчезнут способности к эстетически-критическому мышлению.

В реальности это означает, что генерируются такие люди, которым чуждо стремление ко всему красивому и благородному, которым чуждо эмоциональное очищение под влиянием художественного творения. Впервые за всю историю человечества человек буквально оторван от искусства.
 
Также важно и то, что в данной идеологической конструкции автоматически уничтожена интеллектуальная независимость человека в целом. Речь не только об уничтожении эстетически-критического мышления. Речь об уничтожении независимого мышления в целом. Человек уже не должен думать самостоятельно. Вместо него обо всем думает «суперкуратор». Человек обязан лишь слушать и верить «суперкуратору» — «посреднику».


Человек эпохи суперкуратора
 
Чего добивается эта идеология? Она пытается ввести исторически новое масс-медиа (medium на латыни — посредник).

Это медиа — посредник между человеком и реальным миром (миром искусства и т.д.). Правильно пишет наш умный автор: «Суперкуратор — это посредник, который преподносит публике постмодернистское искусство».
 
Обязательно следует пояснить, что «суперкуратор» (новое медиа) — это не критика искусства. Предназначение критики искусства — помочь людям ориентироваться в художественных произведениях и тенденциях. Критика искусства — это аналитический помощник, данный людям, как и автору художественного произведения, предоставляющий критический анализ его работ. Критика искусства ни в коем случае не пытается запретить кому-либо самостоятельно судить об искусстве. Критика искусства — это творческая деятельность сама по себе.
 
В эпоху «суперкуратора» голова человеку уже не нужна. Голова нужна только новому медиа — «суперкуратору». Его задача — интерпретировать реальный мир в нужном ракурсе и свете. Человек сам уже не интерпретирует реальный мир. Вместо него этим занимается новое медиа.
 
Возможно, кто-то воскликнет: «Это же утопия! Такого быть не может, чтобы человек смотрел на картину, гравюру, скульптуру или книгу глазами медиа?»
 
Осмелюсь ответить: в течениях духовной культуры ЛР это уже давно стало реальностью, ведь главным лицом во всех мероприятиях стал куратор. Художник, ученый, автор художественного произведения или исследования — это мелочь. Главное — куратор. Центральное место в творческих процессах занимает куратор. Куратор издания книги «Kultūru dialogs: interkulturālās komunikācijas vēsture un teorija» («Диалог культур: история и теория межкультурных коммуникаций») даже не пригласила автора на «праздник открытия» его книги. Поначалу посетители презентации даже подумали, что улыбчивая и энергичная куратор — это и есть автор книги.
 
«Суперкуратор» — это универсальнейший тип. Он выполняет функции медиа. Но главная его обязанность состоит в том, чтобы превратить искусство в «объект инвестиций для финансовых капиталистов».
 
Конечно, это звучит весьма утонченно и точно охватывает стремление постмодернизма превратить искусство в рыночный товар. В эпоху постмодернизма первичной становится корыстная меркантильность, а не художественная и эстетическая ценность искусства.
 
Место эстетической ценности искусства занимают другие ценности. Наш доктор философии совершенно справедливо рассуждает об образовании материально занятой эстетики: «Инвесторы, художники, критики, кураторы и бюрократы объединяются в группы интересов, которые собираются вокруг резиденций искусства, существуют в изменчивых проектах и появляются на отдельных спектаклях или фестивалях. В некотором роде даже материально занятая эстетика становится коммунальной эстетикой».


Испражнения как философия
 
Наиважнейшим все же является вопрос о происхождении постмодернистского искусства и философии.

Как и любая другая идеология, либеральная демократия держится на определенных общественных духовных тенденциях. В самом начале я не просто так говорил, что огромный успех идеологии обеспечивает ментальное состояние людей. Среди жителей царит определенное духовное настроение и духовные интересы. И настроение, и интересы имеют массовый характер. Соответствующее настроение и интересы встречаются во всех слоях общества: среди интеллигенции, интеллектуалов и толпы.
 
Возникновение постмодернистского искусства и философии свидетельствует о радикальном переломе в духовном мире жителей западных стран, который произошел во второй половине ХХ века. Перелом был резкий, радикальный, действенный и очень неприятный. Одна (творческая) часть жителей западных стран была готова объявить произведением искусства даже коробку с дерьмом. Вторая часть (потребители) была готова эту коробку купить и держать дома на комоде как произведение искусства.
 
На иллюстрации к этой статье отображены «произведения» итальянского художника Пьеро Мандзони (1933-1963) — банки с его испражнениями. В 1961 году автор навалил по кучке в 90 банок и пронумеровал их. В каждой банке — по 30 граммов. В 2002 году знаменитая „Tate Gallery” в Великобритании заплатила за банку №4 22,3 тыс. евро. Сейчас у нас на дворе 2014 год. Цена банки наверняка выросла, потому как вырос и эстетический аппетит западного социума к подобным постмодернистским деликатесам.
 
Существует весьма правдоподобная гипотеза о происхождении постмодернизма на основе «французской философии». Ее авторы пытаются представить себе, почему некоторые очень образованные и умные люди (между прочим, поклонники марксизма) стали отрицать и высмеивать культурное наследие Запада, историю философии, научную основу метафизики, онтологии, гносеологии, антропологии, социологии, психологии, филологии, литературоведения, искусствоведения, эстетики и этики.

Человека, общество и реальность они высмеивают и превращают в виртуальную игру, ризому, симулякр, деконструкцию, кучу шизофрении и сексологии, а вместо научного и художественного подхода вдруг начали проповедовать абсолютное отсутствие творческой формы и безответственность. Они превратили философию в самодельную игру иллюзорных концепций, участники которой почти ничего не понимали в текстах или лекциях «французской философии», но изображали блаженство при встрече с колоссальной мудростью уникальных мыслителей.
 
Вот в чем состоит гипотеза. Во Франции философ может добиться уважения только в том случае, если он служит правительству, например, работает советником какого-нибудь бюрократа. Некоторые молодые послевоенные философы, у которых не было ни малейшего шанса стать советниками государственных мужей, решили привлечь к себе внимание необычной и как бы утонченно современной манерой философствования — самодельными терминами, крайне запутанными формулировками, остроумным высмеиванием культурного наследия, отрицанием познания мира, отрицанием истины и т.д. Значит, за основу они решили взять осознанно вызывающую позицию и вызывающую форму коммуникаций.

К тому моменту западное общество созрело для вызова. Пьеро Мандзони навалил свои кучки в 1961 году, и многим это понравилось.
 
Вызов — это двусмысленный феномен. Публика может его резко отклонить, но может и принять вызов, если он публике понравился. Французской публике (в основном это были студенты и читатели интеллектуальных журналов) вызов «французской философии» понравился.
 
Это быстро оценили западные идеологи. Они прекрасно понимали, какой социально-психологический эффект может дать утонченно современный дискурс «французской философии». Очень быстро «французская философия» была «пропиарена» в университетах США и Западной Европы, работы были оперативно переведены и изданы на английском, немецком и других языках. Пресса и ТВ преподнесли обществу «французскую философию» в качестве выдающегося интеллектуального достижения и современной интерпретации нынешней эпохи.
 
Звучит правдоподобно. Главную роль в работе «французской философии» играет вызов. Их популярность основана на огромных влияниях финансовых и идеологически-технологических ресурсах. Теперь об этом пишут открыто, это уже не является «государственной тайной». Во второй половине ХХ века в западной цивилизации ярко проявилось стремление к экстравагантному вызову и его элегантно-современному оформлению. Для западной цивилизации началась эпоха, в которой главное — не содержание (образ, идея, концепция, теория), а оформление (гласность, реклама, Public Relations, узнаваемость автора, «имидж»). «Французская философия» в полной мере соответствует этим требованиям.
 

«Культура — это секс и свежий воздух»

Нечто похожее происходило и у нас. На Западе эти события приняли межконтинентальный размах (Западная Европа + Северная Америка), а у нас — масштаб территории СССР.

Советские идеологи под руководством спецслужб «пропиарили» наиболее подходящих творческих кадров — художников, поэтов, ученых, которые своим «имиджем» умного и талантливого человека пропагандировали в народе социалистический реализм и корчили из себя вольнодумцев. Некоторым из них доверили роль диссидентов.
 
Были у нас и такие, которым «не светило» попасть в ряды «специзбранных», и они, как и «французская философия», старались привлечь внимание общества вызовом.
 
Например, в ЛУ до сих пор работает философ, который на вопрос, что такое культура, ответил: «Культура — это секс и свежий воздух». Дамы (студентки, журналистки, коллеги-философы) были в восторге: «О, как классно! Как интересно! Как оригинально!» Этот философ все еще публикует свои мысли на порталах «культуры и независимой мысли», где вокруг его текстов скачут больше всего.
 
Процесс продолжается. Ажиотаж западного общества вокруг банок №01—90 все еще кипит. Прекратить этот процесс сможет лишь пандемия или третья мировая. Те, кто у нас лишь недавно начал свой путь к дегенеративному стойлу постмодернизма, могут поучиться из новейшей публикации (25 апреля этого года) с красноречивым заголовком «Искусством надо уметь зарабатывать и провоцировать».

В этой статье один ловкач делится опытом художественного бизнесмена. Кроме того, все сказано языком, понятным любому латышу, изъеденному червями — с другого конца. Было бы логично провоцировать, скажем, с помощью «трансцендентной оперы», а только потом уже деньги считать.

Этот ловкач — латыш, и в его мире сначала считают денежку, а потом уже провоцируют.
 
Человечество упало так низко, что нынешняя творческая интеллигенция не стесняется в разговоре про искусство балаболить только про деньги. Понятно, что это относится не к настоящим художникам, а к полуталантам и посредственностям, накинувшим маску художника.

Настоящим художникам вызов не нужен, им не нужно провоцировать аудиторию. Для настоящих художников на первом месте — искусство, а не вызов, провокация и деньги.