Обращённый вовне и внутрь, не имеющий определённых очертаний, интеграционный проект России называют по-разному.

Для симпатизирующих проекту он носит название «Русский мир», «Русская цивилизация», «воссоединение разделённого народа», «Святая Русь», «Русская весна» и др., для его антагонистов — «возрождение империи», «распространение влияния путинской России» или «мягкая сила Кремля».

В начале 2012 года один из авторов настоящей работы фиксировал следующее: «На сегодняшний день Русский мир преисполнен прекраснодушия. С момента первой конференции, провозгласившей задачу построения Русского мира, прошло уже шесть лет: за это время Русский мир стал устойчивым брендом, появились одноимённые фонд и издательство. Словосочетание это как геополитический термин используется в официально-концептуальных документах России. Как результат, Русский мир строят все. По брёвнышку, по веточке. Получается величественный шалаш» [1, c.36].

Настоящая статья — не только попытка ревизии существующих представлений о Русском мире, но и предложение авторами своего видения «интеграла» Русского мира, а также следующих из этого выводов.

Н.В.Еремина, С.Н.Середенко
 

 
Концепция «Русского мира» является, с одной стороны, всеобъемлющей, наднациональной, надэтничной, цивилизационной, что не позволяет очертить её четкие границы. С другой стороны, как уже указывалось, её довольно часто используют во внешнеполитической риторике, указывая на насущные внешнеполитические задачи реализации российских интересов, или даже связывая с некими имперскими амбициями, выставляя в качестве так называемого неоимперского проекта, серьезно «сужая» понятие в практическом преломлении.

Очевидно, что понятие «Русский мир» является одновременно инструментальным, так как востребовано для формирования стратегии российской внешнеполитической деятельности, прежде всего, на постсоветском пространстве, а также цивилизационно-историческим, поскольку указывает на глобальную миссию и динамическое развитие Русской цивилизации, представляющей себя в качестве наследницы Византийской цивилизации. Разные исследователи обращают внимание на разные стороны концепции, сосредотачиваясь либо на фундаментальных принципах развития России и русской цивилизации, либо на политическом инструментарии, выраженном в «мягкой силе».

За время, прошедшее с первой конференции Русского мира, в смысле определённости мало что изменилось. Проект находится в руках интеллектуалов и превратился в отличный повод для упражнений в самопознании русского народа-нации-цивилизации-мира.

Как и предполагалось [2, c.84], данный процесс родственен процессу, инспирируемому Американской гуманистической ассоциацией, в котором развитие гуманистических идей движется от манифеста к манифесту. Родственен, но не так формален. При этом проблема русских «манифестов» в том, что они не преемственны друг другу и, как правило, не соотносят себя с другими «манифестами», в связи с чем возникает потребность в ревизии указанных текстов, прежде всего, с целью определения направления исследований.

Кроме этого, по-прежнему актуальным остаётся вопрос о том, является ли Русский мир объективной реальностью, которую надлежит исследовать, или же обращённым в будущее проектом, который надлежит спланировать и реализовать.

Не меньше вопросов вызывает измерение «мира» — какое оно? Политическое, культурное, цивилизационное, национальное, правовое, этническое, религиозное или, как утверждают антагонисты, агрессивно-имперское? Или какое-то другое?


Концепция Русского мира была представлена во второй половине 90-х годов XX в., благодаря деятельности П.Щедровицкого, С.Градировского, Е.Островского и Г.Павловского, перед которыми, конечно, в первую очередь, стояли задачи практические — понять, каким образом Россия способна сохранять интегрирующую роль на постсоветском пространстве.

При этом русский язык и культура выступили автоматически в роли интеграторов, формирующих сетевую структуру, опирающуюся на носителей языка (русскоговорящих). По сути, авторы высказали гипотезу, которая базировалась на реальных фактах существования социально-культурной реальности, объединяющей людей, называющих себя русскими, притом, что, как они подчеркивали, в России и за ее пределами проживает одинаковое их число [3].

Такой подход связывает развитие русской цивилизации с мировой человеческой цивилизацией, а русский компонент становится важным ее элементом, утверждающим идею пассионарности русского народа, сохраняющего свою идентичность на протяжении веков.

Более того, часто именно русскость, которая сама по себе является интегральной, называется исследователями в качестве основы и механизма сохранения огромной территории, пережившей разнообразные и даже порой сокрушительные исторические бури. Она стала проводником между разными историческими Россиями, проложила путь от Киевской Руси к Владимиро-Суздальской, Московской Руси, а от нее к Российской империи, к СССР и обновленной России, позволив ощутить историческую преемственность. Эта русскость позволяла спасти страну от распада и служила интегратором на обширной территории, органично сохраняя одновременно единство и множественность [4].

Поэтому Русский мир — это пространство социокультурной интеграции, которая прокладывает множественные пути ко всем остальным видам интеграции.


Исследуя «манифесты», в рамках первого подхода можно рассмотреть сигналы, поступающие от руководства России, изученные, например, С.Ю.Пантелеевым [5].

В своей статье «Русские — разделённый народ: раскрытие понятия» (им анонсирован цикл статей на эту тему) директор Института русского зарубежья убедительно показывает, что понимание русских, как «разделённого народа», для Президента РФ В.В. Путина не случайно и воспринимается лично им, как трагедия. При этом Президент РФ говорит об этнических русских: «В результате распада СССР 25 миллионов этнических русских оказались за рубежом помимо своей воли и, как у нас в народе говорят, в одночасье. Повторю тезис свой о том, что русский народ оказался самым большим разделённым народом в мире, и это, безусловно, трагедия» [6].

Так как разделённость русского народа, как этноса — трагедия, то благом, очевидно, должно стать его воссоединение. С.Ю. Пантелеев выводит и «линии раздела»; по его мнению, русский народ разделён политически, идеологически, информационно, языково, религиозно, культурно-цивилизационно, а также на уровне семей. При таком подходе понятна и объективная реальность — разделение русского народа, и цель — его воссоединение, и измерения. Вопрос — какое это имеет отношение к Русскому миру и имеет ли вообще? Второй, не менее важный вопрос — а как это воссоединение реализовать? Международное право не оперирует термином «разделённые народы», не признаёт за ними «права на воссоединение», и не имеет по этому поводу ни одного документа. И наоборот: воссоединение с Крымом и Севастополем уже объявлены «агрессией», «оккупацией», «нарушением территориальной целостности Украины» и «возрождением империи». В «связи» с этим на Россию возложены международные санкции и резко увеличено присутствие НАТО на её границах.

Необходимо отметить при этом, что ни задача «воссоединения русского народа», ни задача исследования/построения Русского мира, ни задача познания/развития русской цивилизации не являются в России национальными проектами.

Проекты, имеющие статус «национальных», характеризуются журналом «Национальные проекты» так: «Национальные проекты, направленные на существенное повышение качества жизни граждан России, сегодня являются ключевым вопросом внутренней государственной политики» [7]. А «воссоединение русского народа» — цель очевидно внешнеполитическая.

Это подводит к ещё одному вопросу, на который авторы «манифестов» не всегда спешат отвечать: что является предметом исследования — Россия в своих государственных границах или «Русский мир» в своих культурно-цивилизационных (или иных) границах?

Если коротко, то Россия или «Россия+»?


Определённость можно найти у академика В.А.Тишкова.

Откликаясь на требование существования «нации» для реализации «национальных проектов» и определяя Россию, как «нацию наций», он пишет следующее:
 

«Формула «многонациональности» и непризнания российского народа как историко-культурной и гражданско-политической целостности, т.е. как государства-нации перекочевала в текст Конституции Российской Федерации. Предложение определить страну как «многонародную нацию» (формула И.А.Ильина) тогда не было принято по разным причинам, в том числе под давлением этнонационалистов и доктринеров из числа теоретиков «национального вопроса».

Сейчас формула «многонационального народа» может сохраняться в Конституции при условии признания в качестве приоритетов государственной политики не только развития этнонаций, но и утверждения категории «российского народа» как гражданской нации с его общими национальными ценностями, интересами, экономикой, культурой, образованием, лидерами, проектами и т.д. Иначе получается абсурд: национальные проекты есть, а самой нации нет!

Чтобы было ясно, что российский проект не противоречит русскому, татарскому или другим этнонациональным проектам, нужно объяснять, что российская идентичность является надэтнической, и она не отменяет идентичность и целостность этнонаций. Таким образом, Россия — это нация наций» [8].
 

При этом он указывает, что нацию можно понимать многомерно, например, как совокупность граждан одного государства; как этническую группу — культурную нацию или этнонацию; как исторически устойчивую социально-экономическую и культурную общность людей.

Очевидно, что для государства предпочтительнее понятие политической нации, обеспечивающей консолидацию согражданства, в то время как для лидеров этнических общностей важнее понятие культурной нации как средство защиты своих интересов и политической мобилизации [9, c. 892]. Но часто нацию одновременно рассматривают уже как политическую гражданскую общность и всё ещё как культурно-языковую (этнокультурную) общность. При этом действительно для многих государств стержневым стало понятие гражданства, обеспечивающее связь нации с государством [10].

Таким образом, предложенное В.А.Тишковым определение России как «нации наций» имеет смысл только в том случае, если первое слово используется в политическом смысле, как совокупность граждан России, а второе — в этническом. Поскольку у тех же русских в России нет своего отдельного государства, гражданами, «политической нацией» которого они бы являлись, в отличие, например, от татар.

Предложение считать «российский народ» «гражданской нацией» требует ревизии реального содержания российского гражданства на сегодняшний день.

С учётом мнения Б.Г. Капустина, согласно которому «дать единственно правильное определение гражданства, похоже, нельзя в принципе. В логике политической и идеологической борьбы оно необходимым образом оказывается «сущностно оспариваемым», и его содержание в решающей мере обуславливается историческими контекстами, в которых осуществляется гражданство» [11].

Российский опыт полностью подтверждает это заявление: буржуазное гражданство, которое Франция обрела после принятия Декларации прав человека и гражданина в 1793 году, Россия обрела только в 1991 году, т.к. согласно Декрету ВЦИК об уничтожении сословий и гражданских чинов от 11 ноября 1917 года на смену имперскому «подданству» сразу пришло советское гражданство. До этого же «в Пруссии Фридриха Великого, равно как и в России Екатерины Великой, дворянство пользовалось полнотой гражданских прав и свобод, но о политических правах не могло быть и речи» [12, c. 25].

Отвечая на вопрос об особенностях содержания современного российского гражданства, следует в интересующем нас контексте отметить два качественных его расширения: горизонтальное и вертикальное. Так, отсутствие широкого (или вообще какого-то) международного признания у таких новейших государств, как Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье и Нагорный Карабах (а с недавнего времени — Луганской и Донецкой народных республик) приводит к реальным нарушениям глобальной возможности передвижения граждан этих государств.

Поиски решения этой проблемы объективно подводят их к необходимости «обзавестись» российским паспортом, и, соответственно, российским гражданством.

Помимо этого, внушительное число российских граждан постоянно проживает в ЕС — в одной только Латвии, по информации Управления делами гражданства и миграции этой страны, вид на жительство имеют около 48 000 граждан России [13]. Оценивая качество российского гражданства, нельзя также пройти мимо того факта, что его соискателями являются люди, ищущие себе защиты от военных или гуманитарных катастроф. Наиболее яркий пример последних лет — обращение в 2011 году с заявлениями о предоставлении гражданства РФ десятков тысяч сербов [14].

В отношении вертикального расширения И.А. Алебастрова фиксирует следующее: «Есть и другой подход к разграничению двух понятий гражданства, используемых в законодательстве одной страны. Например, в Великобритании понятием «нация» («национальность») обозначается устойчивая правовая связь лица с британским Содружеством, а термином «гражданство» — непосредственно с Соединенным Королевством» [15, c. 35].

Этот опыт никак не воспринят Россией. В содержании российского гражданства, в частности, практически никак не отражена вовлеченность российских граждан ни в Содружество независимых государств, ни в Союзное государство с Белоруссией. То же по нисходящей — российский паспорт никак не изобличает в его обладателе, например, гражданина Республики Башкортостан.


Понятно, что при таких вводных представить себе «совокупность граждан одного государства» как гомогенную политическую нацию проблематично.

Осознание отсутствия указанной гомогенности не могло не вызвать реакции властей и появления нового дискурса, который чётко уловил Д.Б. Дондурей:
 

«Меня интересует словосочетание «подавляющее большинство граждан» как составная часть целостной, хотя ещё и неопознанной, а может быть, специально не декларируемой содержательной доктрины власти.

Впрочем, тут срабатывают даже пять слов — «широкая поддержка подавляющего большинства граждан». Задействованы несколько смысловых новаций.

Во-первых, «подавляющее большинство граждан» не является синонимом понятия «народ», но корреспондирует с «народным фронтом».

Во-вторых, и это главное, «подавляющее большинство граждан» прямо противостоит «гражданскому обществу», которое во всех странах мира выступает сегодня в качестве символической альтернативы государству — институциональной, ценностной, поведенческой, ещё не осознанной экономической» [16].
 

Эти наблюдения имеют явно внутрироссийский характер. Вместе с тем российская «политическая нация», как совокупность всех граждан Российской Федерации, в том числе проживающих за пределами страны, рассматривается апологетами теории «имперских амбиций Кремля» исключительно как угроза в связи с обязанностью решения Российской Федерацией стандартной конституционной задачи — необходимости «защиты российских граждан за рубежом».

Более того, эта «политическая нация» тоже связана с очередным расширением, на этот раз лингвистическим: так, например, по мнению главы Комиссии по национальной безопасности Сейма Латвии Валдиса Затлерса, решающее значение для безопасности этой страны имеет даже не количество находящихся в ней российских граждан:
 

«Российская военная доктрина предусматривает возможность защиты всех русскоязычных в других странах независимо от их гражданства. В Латвии проживают примерно 28% русскоязычных. Так что, этот документ нас касается самым прямым образом» [17].
 

Таким образом, для антагонистов Русского мира обозначается сравнительно простое доказательство перехода от «защиты всех русскоязычных в других странах независимо от их гражданства» через «защиту российских граждан за рубежом» к «воссоединению разделённого народа».

Так о ком же применительно к Русскому миру следует вести речь — о гражданах России, этнических русских, «российских соотечественниках» или лицах, чьим основным языком является русский?

Чем является Русский мир в своём «кадровом» выражении — «разделённым народом», «политической нацией», «русскоязычным сообществом» или чем-то иным?

Количество российских соотечественников по-разному указывается в разных источниках — например, «около 30 миллионов» [18], или «1 миллион 700 тысяч, т.е. те, кто приходят в консульства голосовать на выборах президента, притом, что реальное число живущих за границей россиян может быть больше в пять — шесть раз» [19].

Количество «русскоязычных» лиц за рубежами России тем более не поддаётся учёту, при этом Фонду «Русский мир» уставом поставлена задача увеличения их числа: «Основными целями Фонда являются популяризация русского языка, являющегося национальным достоянием России и важным элементом российской и мировой культуры, и поддержка программ изучения русского языка в Российской Федерации и за рубежом».

С учётом реального и жёсткого сопротивления, оказываемого в большинстве стран «ближнего зарубежья» популяризации русского языка, о чём речь ещё пойдёт ниже, данный проект Русского мира можно считать вполне самодостаточным, поскольку это именно проект.

Наблюдения эти важны, т.к., согласно В.А.Тишкову, «концепт «Русского мира» изначально выдвигался как мир русской диаспоры, как мир руссофонии, связанный с Россией, а не как «Россия +»». Он же добавляет, что «в академическом плане речь идёт о феномене российской диаспоры, актуализировавшейся в нашей жизни с эпохой горбачевской либерализации и с открытием России для внешнего мира и внешнего мира для России» [20].

Сам фонд «Русский мир» указывает, что
 

«Русский мир — это не только русские, не только россияне, не только наши соотечественники в странах ближнего и дальнего зарубежья, эмигранты, выходцы из России и их потомки. Это ещё и иностранные граждане, говорящие на русском языке, изучающие или преподающие его, все те, кто искренне интересуется Россией, кого волнует её будущее.

Все пласты Русского мира — полиэтнического, многоконфессионального, социально и идеологически неоднородного, мультикультурного, географически сегментированного — объединяются через осознание причастности к России. Формируя «Русский мир» как глобальный проект, Россия обретает новую идентичность, новые возможности эффективного сотрудничества с остальным миром и дополнительные импульсы собственного развития...

Русский мир — это мир России» [21].
 

Доктор исторических наук, профессор РГГУ А.И. Миллер амбиции Русского мира описывает строго с позиций культуры:
 

«В самом минимальном выражении идея «русского мира» заключается в том, что культурный продукт, созданный в его рамках, должен быть доступным всему населению этого мира, чтобы существовало единство этих людей, в том числе и через постоянный культурный диалог. Это не означает изоляции от других «миров», но ощущения, что в массовом масштабе люди Восточной Европы сумели сблизиться с, например, англо-саксонским культурным миром, у меня нет.

В результате отказ от «Русского мира» как резервуара культурных ценностей ведет не к обогащению из новых источников, но к примитивизации культурного репертуара. Впрочем, это тоже вариант свободного выбора» [22].
 

Обозначенное «единство этих людей» опять-таки требует критерия. Разобранные выше критерии оказались крайне уязвимыми для критики, что заставляет искать иные подходы.


Свой, если следовать приведённому выше термину, «манифест Русского мира» представили доктор экономических наук, руководитель Института европейских исследований (Латвия) А.В.Гапоненко и его соавторы М.Ю.Родин и А.Д.Стариков.

В своей книге «Русская нация: этнические и цивилизационные вызовы» [23] они обозначили племя, народность, народ, нацию и супернацию как формы социальной общности, соответствующие определённым формам социального производства: так, «народ формируется под воздействием социальных мануфактур», а «нации» возникают с появлением «социальных фабрик».

При этом «этносы» являются особым продуктом деятельности элит, что вступает в спор с устоявшимся в науке представлением об этносах и этничности, учитывая, что понятие этничности даже отвергается, например представителями школы инструменталистов.
 

«Конечно, массы не выступают полностью пассивным объектом в этом процессе, а в той или иной степени сами воспроизводят элементы этничности. Однако роль элит в воспроизводстве этничности является определяющей» [23, c. 34].
 

При этом авторы подчёркивают, что только последовательно реализуют те подходы, которые присутствуют в работах многих современных обществоведов, представляя нацию, как форму социальной общности, как продукт конструирования социальной элиты.

Определяя этнос продуктом волевой деятельности элит, авторы в полном соответствии со своей гипотезой рассматривают две альтернативные перспективы развития русского этноса: проект строительства российской нации и проект строительства русской нации. В зависимости от того или иного решения российской элиты и её воли к воплощению этого решения в жизнь. Отдельного рассмотрения здесь заслуживает вопрос о том, насколько эта воля распространяется на «разделённый народ».

Подход, предложенный А.В.Гапоненко, заставляет вместо объективной реальности этноса исследовать прежде всего замысел элит при его конструировании. И оценивать соответствие результата конструирования замыслу. Искомое «единство этих людей» состоит в их следовании воле элит.


Наименее формальным из исследуемых «манифестов» является «Русская весна». При этом знакомство с идеями этого «манифеста» показывает наличие тех же проблем, что были рассмотрены выше.

Так, в своей статье ««Русская весна» как фактор мировой политики» доцент кафедры политической теории МГИМО МИД России К.Е. Коктыш пишет, что среди экспертов нет единого понимания о критериях национальной идентичности и даже язык не может стать основанием национальной идентичности, так как может расколоть сообщество. По этой причине концепт «Русского мира» по лингвистическому признаку «сужает внешнеполитические амбиции до более узких масштабов, чем российская территория», в то время как в Российской империи православие было удачным интегратором, да и в СССР довольно удачным можно считать концепт советского человека [24].

Следование этим путём заставляет исследовать религиозного «двойника» Русского мира — Святую Русь. На открытии IV Ассамблеи Русского мира Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл указал, что русская православная традиция, именующаяся Святой Русью, стала результатом совместного творчества всех народов, связавших свою судьбу с исторической Русью [25].

Доминик Ливен пишет, что в начале XVI века «термин «Святая Русь», объединяющий страну, народ, церковь и правителя, стал выражением национального духа [26, c. 379], т.е. выполнял роль искомого интеграла, формально недостижимого сейчас, при отделении церкви от государства и демократической сменяемости «правителя».

Представление о Русском мире, как духовном пространстве, основанном на слиянии общества и православной церкви, определяемой в качестве духовного ориентира, довольно распространено. Так, игумен Евфимий указывает, что идеи Русского мира возникли в процессе изучения духовного и культурного наследия русской эмиграции с повышением интереса к России со стороны эмигрантов разных волн.

Однако подход, акцентирующий внимание на аспекте православия и духовности, не противоречит представлению о Русском мире как о цивилизационном проекте, поскольку признает значимость не столько православия, сколько духовности, связанной с уважением к разным взглядам и религиозным позициям, ибо само православие было вынуждено преодолевать многие сложности в определенные периоды времени. Поэтому здесь важно утверждение духовности и универсальных человеческих ценностей, прежде всего, что не отвергает от Русского мира, например, атеистов, не говоря уже о представителях других религий [27].

Исторически на территории России происходило разнонаправленное взаимовлияние, в том числе в духовной сфере. Так, представители иных религий, проживающие в России, учитывают и разделяют сложившиеся в большом российском обществе традиции и нормы, среди которых семейные ценности, историческая память, солидарность.

Поэтому, чтобы быть частью Русского мира, даже не обязательно быть верующим, но несомненно важным является условие разделять традиции и ценности российского общества. Русский мир исторически рос вместе с Россией, приобретая более глубокое и обширное звучание.

Руководитель Института русской цивилизации О.А. Платонов размышляет, соответственно, о «Русской цивилизации», и предлагает «основные понятия Святой Руси», которая выступает у него синонимом Русской цивилизации — «вера, добротолюбие, нестяжательство, соборность, государственное начало, сильная центральная власть и сильное самоуправление на местах». Данный перечень у него в патриотическом ключе предстаёт исключительно позитивным, в связи с чем, по всей вероятности, приведённые понятия постоянно предстают как «идеалы» [28].

Отметим, что Святейший Патриарх Кирилл применительно к «Святой Руси» тоже употреблял «идеал».


Для полноты спектра изученных авторами подходов к пониманию Русского мира следует обратить внимание и на позиции его антагонистов.

Эти позиции авторы исследовали в работе «Современные российские либералы и фашизм» [29], в которой, в частности, отметили чётко выявленную оппозицию «государственный миф об агрессивности Запада» и «агрессивность Русского мира».

Так, И.А.Яковенко пишет, что понятие «Русский мир» связано исключительно с агрессивной Россией, оно всецело вымышлено и сближается с понятием «фашизм» [30]. А Н.К. Сванидзе указывает на имперскую сущность проекта и на постимперский синдром россиян [31].

«Русский мир» критикуется не только справа, но и слева. Так, член Идеологической комиссии ЦК РКРП-КПСС А.Буслаев в своей статье «Крах «Русского мира»» [32] пишет о неприятии коммунистами «насаждения православия» и отсутствия должной альтернативы.

При этом зарубежные исследователи, вопреки возможным ожиданиям, не являются в большинстве своём антагонистами Русского мира. Они в большей степени воспринимают Русский мир в утилитарном смысле, как инструмент реализации конкретных интересов России на международной арене, а не как процесс, сопровождающий самоидентификацию и историческое развитие самосознания российского населения.

Так, М.Ларюэль высказывается уважительно, указывая на то, что Русский мир — это продукт геополитики [33]. То, что он, с ее точки зрения, размыт, позволяет всегда прибегать к нему, в любых обстоятельствах, и делает его универсальной концепцией. Исследователь полагает, что наиболее эффективно концепцию Русского мира возможно использовать для ребрендинга государства и для оправдания внешнеполитических действий, в частности, например, для примирения с российскими диаспорами за рубежом.

При этом М.Ларюэль также подтверждает мысль о том, что понятие Русский мир — это суть цивилизационный проект, употребляемый в том же контексте, что и греческий, римский, византийский мир, что означает обширную территорию, в которой все разделяют культурные ценности центра «с русской культурной доминантой». Но именно эта культурная детерминанта и способна вызвать сопричастность огромного числа людей к России, через знание и приверженность русскому языку и культуре.


В этом контексте Русский мир оказывается «шире наций и границ». Поэтому данный концепт важен для формулирования стратегии государственного развития и внешней политики.

Основываясь на этом, можно отметить, что Русский мир — это есть цивилизационный проект, который довольно гибок, пластичен, в некотором смысле размыт, не имеет четких границ, стержнем которого является культурный русский код, а русская культура — универсальным интегратором.

Сравнение подходов апологетов и антагонистов Русского мира к форме этого проекта позволяет немедленно выявить ощутимую разницу; апологеты говорят о «цивилизации», «мире», антагонисты — об «империи». Отсутствие инструментальных определений «империи» и «цивилизации» не даёт возможности провести качественный сравнительный анализ этих двух понятий, однако отметим очевидное различие, получившее подтверждение в уже исследованном материале: империя в первую очередь, как правило, является результатом военных успехов (исключения, конечно, есть — Австро-Венгерская империя, например, возникла в результате череды династических браков), а цивилизация — культурных достижений. Цивилизация по определению «больше» империи, т.к. не укладывается, как правило, в пределы одного государства.

Исследователь империй Доминик Ливен определял империю как могучую державу, оказавшую большое влияние на международные отношения своего времени, управляющую большими территориями и мультиэтническими конгломератами, что составляет главную проблему всех империй. При этом империя не может быть демократией, хотя это не означает, что она незаконна или непопулярна в глазах большинства подданных. Становление империй также связано с великими религиями и высокими культурными достижениями [26].

Как видно из приведённого определения, важнейшие империи приближаются к цивилизациям, но не являются ими.

 

---

Окончание здесь

---