---

Давайте говорить грубо и начистоту. Закон о госязыке доведет Латвию до нищеты и запустения. Его нужно менять на что-нибудь полезное, например на рабочую силу. И быстро. Иначе наша страна совершит подвиг супер-шпиона: задохнется, подавившись собственным языком. Но обо всем по порядку.
 

---

И Янки сыты, и овцы немы

Четверть века назад, когда принимали Закон о языке и создавали Центр госязыка, главной функцией их было отнюдь не сохранение чистоты латышской речи и письменности. В ситуации долгожданной независимости от Москвы им и так ничего не грозило. Хотя бы потому, что в ситуации зависимости с ними за 45 лет ничего страшного как-то не случилось.

И положа руку на Сатверсме, можно прямо сказать, что цель языковой дискриминации была чисто шкурная, или, выражаясь вежливо, национально-экономическая. Сотни тысяч латышей и русских капитализм и разрыв экономических связей выбрасывали из заводских цехов, конструкторских бюро, НИИ и партийно-чиновничьих кабинетов. Как их сортировать? По языку! Инженер Ваня не говорил по латышски и остался без работы. Инженер Янка — ну вы сами поняли.

И это было замечательно удобно для Янки. Он мог своему соседу и коллеге по КБ Ване, говорить «Ну, что поделаешь, надо было раньше учить латышский» и сочувственно угощать водкой нищего безработного. И не чувствовать себя виноватым ни перед кем: ну ведь во всех странах для работы нужно, чтобы ты мог говорить и понимал, что говорят тебе.

Знание языка стало тем первичным фильтром, который не дал занять хорошие места, выкинул с рынка труда, а порой и в Россию, внезапно онемевших. Надо отдать должное людям, придумавшим этот фокус: лишившиеся корма русские овцы молчали, как и положено ягнятам, баранам и овцам. Ну ладно, не молчали. Но их русскоязычное блеяние никто не переводил на госязык и не слушал.

А чтобы русский бизнес не баловал и не стал прибежищем немых, инквизиторы из ЦГЯ бдительно следили за каждым продавцом носков и огурцов. Штрафовали и не давали продохнуть.

Все удалось лучше, чем хорошо. Янки были сыты, а овцы немы. Государствообразующая нация заняла лучшие места в стране, где хорошей работы хватало не всем. Ей хватило? И ладно! Фраза «профессия — латыш» именно из этих волшебных времен.


Спасибо беженцам. И нашим и чужим

Но годы идут и даже Латвия меняется. 340 тысяч наших соотечественников уехали в места, где не говорят ни на русском, ни на латышском. Зато там платят за работу, а не за язык и правильные гарумзиме. Обратно они не рвутся и даже на призывное «Грибу теви атпакаль » не отвечают. А нам в Латвии их очень не хватает.





 Дорожные работы в Риге затянулись от того, что не хватает нормальных строителей. Шасси у самолетов не раскрываются — нету специалистов. Судоремонтный завод не может найти в стране сварщиков. Торговые сети начали завозить продавцов из соседней Литвы. Правительство не знает из чего лепить бюджет — нет работников, нет налогов. Демографы предрекают, что через десять лет никто не получит заработанной пенсии — вы держитесь там, денег нет!

Самые умные из нас — программисты — так те просто отправились во внутреннюю эмиграцию: работают на иностранных фирмах в Латвии, где рабочие языки Java, С++ и английский. И получают за знание этих языков, а не латышского.

То есть, ситуация девяностых, когда деваться было некуда, люди были готовы работать, чтобы просто поесть, закончилась. Наш бизнесмен уже понял, что наш гражданин ЕС на его предложение о работе отвечает быстрым отъездом в теплые и богатые страны. Но сделать ничего не может — его плющат налогами, проверками при умирающем рынке сбыта.

Хотя нет, может. Вот, днями дорожная полиция случайно нашла в грузовике 12 молдаван-нелегалов. Они работали на стройке. Как вы думаете, на какую категорию они знали латышский?

И вот, мы приходим к тому, что не изменилось. Не изменился закон о языке, который никак не может защитить титульную нацию, когда она сама разбегается по миру. Не изменился стиль работы Центра госязыка, который следит за тем, чтобы даже если молдаване окажутся легальными, они бы не могли работать.

То есть, по сути, система четверть вековой давности перестала быть хоть кому-то полезной, но стала вредной для всех без разбора.

Ее тупость и бессмысленность вскрыла ситуация с беженцами, сбежавшими из Латвии. Их упрекали в том, что они не хотят работать. Но выяснилось, что не могут по закону о госязыке. А тот беженец, что устроился на работу в салон оптики, теперь на пару с работодателем ждет специалистов по дифтонгам из ЦГЯ со штрафом.

То есть, выходит, что наших знающих язык мы не можем удержать из-за нищенских зарплат. Взять нищих гастарбайтеров из других стран, которым и эта зарплата в радость, не можем из-за языка, застрявшего в шестеренках нашей экономики.

В мёртвой точке

Нет, мы же все понимаем, что латышский язык — это святыня для большинства в этой стране. Ни один латышский политик не решится выйти и сказать: «Одним языком питаться нельзя. Значит, надо подавать святыню под другим соусом». Для него это будет равносильно самоубийству путем оскорбления чувств правоверных прямо в мечети.

Но мы не находимся в мертвой точке. Фундамент под священным языком стал подвижным. Так, на закрытом заседании правительства по поводу беглых беженцев было сказано, что «изменения в Закон о госязыке вноситься не будут». Это означает только одно: изменения обсуждались. Сама идея, что с законом что-то не так, была озвучена.

Но не стоит ждать, что что-то случится в ближайшее время. 25 лет, в которые ничего важнее языка не было, ни за день, ни три года из умов не вымыть. Пока бизнес не встанет на дыбы и не потребует рабочих рук с любым языком, пока не выяснится, что страна не может кормить государство, пока всем не станет ясно, что конец вот он, рядом, эта притча во языцех будет длиться. То есть еще лет пять-шесть.

А в той ситуации, в которую мы движемся, уже будет несложно объяснить самому рьяному «язычнику», что если некому работать и жить, да и нечего есть старикам, не так уж и важно, на каком языке они проклянут виновных.

Что может спасти Латвию? Упомянутое выше «языковое» самоубийство сразу многих политиков. Честное объяснение всем и каждому: если не пойти на уступки по языку сейчас, потом и языка не останется.

И еще надо добавить, что это не уступка нам, латвийским русским. Нам уже все равно. Но за страну все-таки обидно.