Прошло столько времени со дня пропажи  моей первой в жизни собаки, что теперь уже совершенно ясно — Артемон ушел за Радугу. После него у нас 13 лет жила эрдельтерьер Шейла, а теперь, вот уже 9-й год, немецкая овчарка Франсуаза фон Гриффенал, она же Френси, она же Фрося. Но Артемон по-прежнему жив в моей памяти, поэтому первый рассказ — о нем.
 
Артемон, огромный черный королевский пудель, попал к нам в годовалом возрасте. Его хозяин, уезжая на заработки, доверил его своей любимой девушке. Та спросила у родителей разрешения привести в дом маленького (она имела в виду возраст) пуделя, родители представили милого карликового пуделька — и разрешили. Но интеллигентный подросток Артемон был немногим меньше теленка, а если учесть, что зарос до неприличия — то, пожалуй,  и не меньше. 

Содержание и разведение телят не входило  в планы этой семьи, они стали искать потенциальных хозяев, обратились через знакомых ко мне, а я, увидев Арто, замерла от восторга, не веря в возможность обладания этим совершенством.
 
Надо признать, собачницей я тогда была никакой. То есть вообще не была собачницей. Детская мечта о собаке жила во мне неистребимо, но это и все.
 
Я разумно рассудила, что все в жизни бывает однажды в первый раз — и решилась. Тем более, что сын, мягко говоря, полностью разделял мой восторг.
 
 Осенью мы привезли его с дачи в свою полуторку. Он был в ней, как океанский лайнер в Лиелупе. Вел Артемон себя так, как сам считал нужным. Не то, чтобы игнорировал или не слушался — за все время нашего совместного проживания ни разу не дал повода повысить на него голос. Просто выбрал равноправные паритетные отношения. Он охранял нас от собак и визгливых людей (к примеру, от соседки, на которую он очень серьезно, хоть и вполголоса, зарычал, когда она прибежала выяснять отношения по поводу того, что мы ее опять заливаем). А мы его за это кормили. И никто никому ничего не должен.
 
Популярный собачий тест, когда претенденты на роль хозяина становятся в разные углы, собака — в центре,  все одновременно зовут собаку по имени, к кому она подойдет — того и считает хозяином,  Арто проигнорировал. Он обвел умным взглядом четыре занятых нами угла (для чистоты эксперимента вызвали и мою маму, которая каждый день привозила ему на двух транспортах вкусняшки), опустил лохматую голову, вздохнул, и остался на месте.
 
А еще он красиво пел. Но только под живой аккомпанемент. Мы растягивали меха аккордеона, он садился и пел. Людей определял безошибочно: несимпатичных ему обфыркивал и удалялся. Верность его оценки относительно некоторых я поняла позже.
 
В доме у нас жила кошка. Когда мы подобрали ее возле мусорного бака, это была сама кротость, застенчивость и грация. 
 
Мы назвали ее Моной Лизой в надежде, что питание и воспитание переборят гены ее сородичей из мусорника. Но гены непобедимы! Она воровала, квартиру считала одним большим сортиром, а уж обувь гостей — самым удобным для этого местом! Частнособственнические инстинкты (откуда бы?!) проявлялись у нее  даже на огороде. Казалось, у нее пересчитаны каждая клубничина, каждый огурец, и ей категорически не нравилось, когда что-то уносили из ее хозяйства.

Она ходила следом, и неудовольствие так и сквозило в ее вечно прищуренных желтых глазах. Приходилось оправдываться за каждый сорванный огурец — мол, мама с папой разрешили, не ты здесь главная! Постепенно Мона Лиза стала Лизой-подлизой, а потом и Шмонькой. Благозвучное сочетание Арто и Мона не состоялось.
 
Впрочем, Артемона она приняла с радостью. Тут же классифицировала его как передвижной коврик с естественным подогревом и всегда норовила улечься на него сверху. Артемон вставал и уходил, но Шмонька боролась за место на спине до победы.
 
Она изводила его во время еды. Какой бы сытой ни была, как только я ставила миску Артемону, она первой подлетала к ней. Артемон брезгливо отходил — она тоже, Арто возвращался — Шмонька уже мордой в миске. Она наслаждалась своей властью над этим великаном, а я — бесплатным цирком. Я не понимала всей сложности ситуации, пока однажды не положила руку на спину Артемона в такой момент. У него внутри все урчало! Надо полагать, от ненависти. Он негодовал, но ни разу не зарычал на свою мучительницу.
 
А потом случилось непоправимое. Арто был голодным, еда — вкусной, Шмонька — в своем репертуаре. И он сорвался. Я так и не поняла, как это произошло. Каким-то неуловимым движением (зуб? лап?) Артемон поставил точку в этой истории. Все произошло беззвучно, Шмонька, в буквальном смысле, и мяукнуть не успела. Это было как раз перед Новым годом, и кто-то из друзей дразнил в стихах хозяев другой кошки: «Ждет подарка Артемон, кошку Шаню хочет он. Потому что для Артошки нет еды вкуснее кошки».
 
Это был грустный год. К весне, перезимовав, но так, видимо, и не признав в нас хозяев, Артемон исчез. Скорее всего — уехал искать хозяина, он по нему очень тосковал. Но куда? Не в Ирландию же! Хотя... он обожал транспорт.
 
Мы искали его через газеты и радио. Тогда я столкнулась с широтой амплитуды человеческих характеров.
 
Мне звонили и просто сочувствовали.
 
Звонили и сообщали: тут ваш пудель, на чердаке на Стабу, мы его четвертовали. И гадко хихикали.
 
Ловили и держали до моего приезда пуделей — причем не только черных, больших, королевских, как было написано, но и белых, карликовых, и вообще не пуделей.
 
Но Артемон будто растворился в воздухе, как улыбка чеширского кота. Это что касается его материальной лохматой оболочки. А частичка его благородной души продолжает жить в нас.

 
P.S. Нормальных фотографий Артемона у меня почти не осталось. Если фотографий нынешней собаки Франсуазы у меня столько, что уже в ноутбук не вмещаются, то от Артемона остались только несколько черно-белых фоток очень плохого качества. Одна из них — Артемон с сыном.


 
Но он был примерно такой, как на этом фото из интернета.



И хотя он был черным, сердце екает при взгляде именно на того, шоколадного, в заглавии.

А вот эти кошки — ближайшие родственники убиенной Шмоньки. С той же помойки.



Разумеется, я испытываю чувство вины. Жила бы она среди своих — и прожила отпущенный ей кошачий век без глобальных потрясений.