Сидит Середенко в тюрьме уже более полутора лет, сидит рядом с уголовниками, поскольку в Европе нет статуса «политзаключенный» и их отдельного размещения. Это там в разных африканских и азиатских джунглях, как выразился глава евродипломатии Жозеп Боррель, есть политзаключенные, а у нас нет.  Дословно слова Жозепа звучали следующим  образом:

«Европа — это сад. Мы построили сад: все работает, это наилучшая из когда-либо созданных человеком комбинаций политической свободы, экономического процветания и социального сплочения. Три этих вещи вместе. Остальной мир, большая часть других стран мира — это джунгли. А джунгли могут совершить вторжение в сад. Садовники должны заботиться о саде, но они не будут его защищать при помощи выстраивания стен.»

Послание от уголовников друг другу в местах заключения или из тюрьмы на волю называется на жаргоне малява. От старорусского слова писать — маловать. Уголовный жаргон развивается медленно и особых обозначений для письменного, телефонного или видео обращения на нем нет. Все действия по отправке сообщений именуются «посылать маляву».

Латвийский политзаключенный Руслан Панкратов шлет мне письмо, литовский политзаключенный политзаключенный Альгирдас Палецкий посылает видеозапись обращения, эстонский политзаключенный Сергей Середенко звонит — все они шлют малявы. Из райского сада, как определил Боррель место их пребывания.

Так вот что было в полученной маляве:

Сергей Николаевич просил друзей и знакомых письма поддержки в суд больше не слать, поскольку «демократический» эстонский суд рассматривает их, как непозволительное давление на него. Подписантов последнего обращения в суд, включая ряд евродепутатов, судья обещала посадить в эстонскую тюрьму за оказание политического давления. И сказала, правда в ходе закрытого заседания, что для нее депутатской неприкосновенности не существует в принципе. Это такая особенность эстонской делянки «европейского райского сада» — не обессудьте, — пояснил политзаключенный. 
 
Эко строго у вас там на эстонской делянке! — удивился я. 

Да, ответил выгодополучатель  проживания в «райком саду». Хотя, — говорит, — есть и исключения. Вот, например, недавно «заехал» к нам в тюрьму один латыш. Его взяли с мешком марихуаны и стволом. Правда не дымящимся. Посидел он три месяца в заключении и вышел наружу. Нашел, что называется, подход к судье, которая решала вопрос о его виновности. Срок дали условный. 

Как бы и тебе, Серега, такой подход к судье найти, — с надеждой в голосе спросил я.

А где я возьму мешок марихуаны, ствол не дымящийся и еще мешок денег? — послышался  грустный голос на другом конце телефонного провода.

Логично излагает, — подумал я. — Откуда у русского омбудсмена мешок денег для получения всех благ на эстонской делянки райского сада?

Далее Сергей Николаевич поведал мне об одном интересном аспекте его приговора.

Оказывается, центральным пунктом доказательства его вины прокуратурой было то, что он не является эстонским ученым. Его нет в официальном списке ученых, который в стране ведется.  А следовательно Середенко не так умен, чтобы писать книги и статьи научного содержания, которые себе приписывает. Отсюда эстонская Фемида сделала неопровержимый вывод, что книги научные и статьи написаны некими российскими агентами ради распространения своего тлетворного влияния в Эстонии.

Не хочу я быть эстонским ученым, — разошелся на другом конце телефонного провода Сергей Николаевич. — Я хочу быть просто ученым. Не хочу я выполнять команды классного руководителя из недавнего  советского прошлого: «А сегодня все мальчики в обязательном порядке проходят флюорограмму».
 
Я долго смеялся, даже живот заболел.  

Не межуйся, Серега, — говорю, — меня тоже в Латвии за ученого не признают. Даже когда цитируемость моих работ превышает цитируемость работ всей Латвийской академии наук. Они поэтому нас и в списки свои не включают. А кому они нужны, эти списки?

На этом время разрешенного тюремным начальством звонка подошло к  концу, я виртуально обнял брателлу и сел излагать телефонное послание от него в привычном для малявы письменном формате.