Мне жаль, что талантливый Андрей Сергеевич Кончаловский на деньги Алишера Бурхановича Усманова снял очередную антисоветскую киношку. Он взял человеческую трагедию Новочеркасска, чтобы представить ее как пляску марионеток, людей без лица, но с масками.

У порядочной женщины Люды, фронтовички и одинокой мамы из горкома партии, маска сталинистки, которая, конечно же, должна упасть и обнаружить истинные чувства или принцип бумеранга, который обязательно ударит в тебя, если ты призываешь к жестким мерам против тех, кто бунтует. А среди бунтовщиков оказывается твоя единственная дочь, кровиночка и надежда, которая не слушает тебя, а бредит 20-м съездом партии, на нем ведь Хрущев сказал «всю правду». («Хрущева на колбасу!» — один из лозунгов бунта).

У горкомовского хахаля Люды маска труса и приспособленца, которая падать не должна, ибо трусость и приспособленчество имманентны совку.

У Людиного папы маска старого пьяницы-инвалида, из-под которой высвобождается «истинная вера» (икона в заветном сундуке) и «бунтарская казацкая сущность» (форма и аж 4 георгиевских креста там же, рассказы про расстрелы казаков красными прилагаются).

«Дорогие товарищи» из Москвы, дебильный секретарь обкома — это пародия на людей, которая почему-то прибывает на «первую в Советском Союзе забастовку» в сопровождении молодцов из 9 управления КГБ, вооруженных снайперскими винтовками. Мотив сих действий сценарист и режиссер вместе с продюсером не раскрыли совсем, — видимо, задача была другая: показать, что таков был совок, ему люди что картошка. Покрошили, зарыли, не то, что в нынешние рукопожатные времена, когда человек человеку наконец-то стал гусь свинье товарищ.

Центральным зловещим образом задуман старый генерал с нехорошим лицом, который отдает приказ вооружить солдат патронами (ружье из первого акта должно выстрелить в третьем, мы помним, Андрей Сергеевич, что Вы любите Чехова). Этот же генерал с жестокой страстью рассказывает более молодому провинциальному коллеге, как лично исполнял высшую меру и крутил жертвам веревками руки. Коллега дрожит и робко спрашивает — зачем такие подробности? — но генерал не слышит, он весь в материале. Ведь Сталин умер, а его сатрапы по-прежнему в строю. В стране такой строй. Этот стон у нас песней зовется.

«Товарищ, товарищ, в труде и в бою Храни беззаветно Отчизну свою!» Рефрен этой прекрасной и жизнеутверждающей песни режиссер использует как издевку, ведь именно ее затягивает потерявшая дочку измученная мать, вытирая слезы руками, грязными от могильной земли, на которой даже памятника поставить нельзя.

Правда жизни не прошла стороной мимо автора, начавшего свой антисоветский фильм советским гимном, написанным его родным папой. Написанным трижды, с разными словами, согласно требованиям Президиума, Политбюро ЦК и администрации президента. Папа Михалков — он же не конъюнктурщик. Мы помним, как он высадил из машины зарвавшегося юнца Никиту, посмевшего с иронией отозваться о его стишках. «Эти стишки тебя кормят!» — возмущенно сказал тогда папа гимна. Никита после этого во флоте отслужил, а старшего брата пригласили сниматься в итальянское кино. Импортный пиджак, какого у народных артистов не было. Это, кажется, те самые 1960-е, когда в Новочеркасске на заводе зарплату срезали, а Хрущев, обличитель/антагонист/лизоблюд Сталина, облажался в своих реформах и поставил страну на грань карточной системы? Бытие определило сознание. Кто-то вспоминает братство и простоту советского народа, а кто-то заграничные шмотки. Где-то в середине между тем и другим болтается всеобщий террор и кровавая гебня. Хотя от образа опереточного мерзавца из ЧК, кочующего из одного ностальгического фильма в другой, Кончаловский революционно отказался. Он вывел хорошего чекиста, мастера художественной конспирации и друга одиноких матерей. Хотя и тот, сумев словами уговорить молодого лейтенанта, задержавшего его на выезде из города с перспективой лишиться не только погон, но и свободы, почему-то грозит пистолетом пожилому участковому в соседней станице, требуя признаний о тайном захоронении жертв гебистского беспредела.

Зато чекист поет в хоре. Ничто человеческое ему не чуждо. Из оперов в оперу. Недалек тот день, когда народные театры вытеснят профессиональные (с).

Натурой для съемок послужил настоящий Новочеркасск. Представляете, там с советской поры почти ничего не изменилось. Только электровозостроительный завод, на котором плохой директор срезал работягам расценки и была большая текучесть кадров, из-за чего в пролетарские ряды попало немало настоящих уголовников, с какого-то перепугу принадлежит частной конторе под названием «Трансмашхолдинг». Нету горкома партии и никто в гастрономе, где народ толпится за кефиром, не выдает бывшим фронтовичкам с черного хода специального пайка из кулька конфет, банки шпрот и куска колбасы на бутерброды.

Никчемная была страна с фронтовичками, идеалами и вдохновляющими песнями, говорит нам Кончаловский на деньги Усманова. Единожды солгавшему сегодня принято верить, не так ли?