Президент России Владимир Путин назвал адекватным запрет на усыновление российских детей американцами. "Я понимаю, что это такой эмоциональный ответ Государственной Думы, но считаю, что адекватный", — заявил он на пресс-конференции.
 
Facebook гудит от возмущения. И я понимаю, что это такой эмоциональный ответ Facebook, но считаю, что адекватный. Однако хотелось бы вылить бочку ворвани на вздыбленные эмоции и посмотреть на конфликт не с их точки зрения, и не с точки зрения политики, а с точки зрения права. Оговорюсь сразу, что никакой закон в качестве "эмоционального ответа" для меня неприемлем, т.к. для выплескивания эмоций у ГД есть установленные формы — заявления и декларации. Формы, позволяющие адекватно выразить политическое отношение, а не регулировать социальные отношения. Почувствуйте разницу.
 
Дети — чьи?
 
Как правозащитник, я известен в узких кругах тем, что выступаю последовательным противником феминизма и прав детей. Подчеркну — противником не женщин и детей, а именно феминизма и прав детей. Про феминизм как-нибудь в другой раз, а теперь — о детях.
 
Громкие медийные конфликты последних лет показывают, с одной стороны, резко возросшую актуальность "детского вопроса", с другой — непонимание причин роста этой актуальности и отсутствие какой бы то ни было философии за этим. Базовым вопросом этих конфликтов остается нерешенный вопрос о том, чьи дети? Тут, как мне представляется, сошлись три конфликтующие логики:
 
- обычное право, уверенно говорящее о том, что дети принадлежат родителям,
 
- доктрина прав человека, утверждающая вслед за дядей Федором, что "Я сам по себе мальчик, свой собственный" и
 
- логика силового вмешательства государства, черпающего вдохновение из Конвенции ООН о правах ребенка. "Собственность" государства сформулирована в ч. 1 ст. 2 Конвенции так: "Государства-участники уважают и обеспечивают все права (...) за каждым ребенком, находящимся в пределах их юрисдикции".
 
Конвенция эта вступила в силу 2 сентября 1990 года после ратификации её двадцатью государствами. На Венской конференции по правам человека в 1993 году было принято решение добиться того, чтобы к 1995 году Конвенция стала универсальной для всех государств. То есть документ это сравнительно новый — к нему за прошедшее время была принята одна поправка и три факультативных протокола, последний из которых еще "в работе".
 
Приняв Конвенцию о правах ребенка, ООН сознательно не озаботилась Конвенцией о правах родителей, и права... потекли. Из рук родителей в руки "государств-участников". При этом Конвенция о правах ребенка демонстративно отказывается от ответа на вопрос о том, чьи же дети, демонстрируя эклектику из трех приведенных выше логик. И с этой точки зрения Конвенция — документ очень плохой, т.к. понятной доктрины за ним — нет.
 
Проступок и наказание
 
В обыденном сознании Конвенция — щит, прикрывающий ребенка от... чего? "Детей бить нельзя!", — скажет любой спрошенный на улице, и половина при этом сошлется на Конвенцию. Ч. 1 ст. 9 Конвенции действительно устанавливает процедуру изъятия ребенка из семьи "в том или ином конкретном случае, например, когда родители жестоко обращаются с ребенком". Но Конвенция распространяет запрет гораздо шире: ч. 2 ст. 2 определяет, что "Государства-участники принимают все необходимые меры для обеспечения защиты ребенка от (...) наказания...". Но "наказание" и "жестокое обращение" — абсолютно разные вещи.
 
"В угол я поставила его, И без сладкого оставила его", — вот эталон материнского (не отцовского!) наказания по Корнею Чуковскому, и поколения нас облегченно вздыхали, радуясь за крокодильчика, который дешево отделался. Теперь же в Финляндии (живой случай!) ребенка отняли у матери за то, что она запретила тому есть конфеты перед супом. Почему так?
 
Философия права
 
Такой, в общем, достаточно далекий от права человек, как Максим Кантор, написал в Facebook следующее: "Любопытно: почему нельзя сначала подготовить проект, обсудить, принять, а потом уже (если проект хороший и действует) отменять то, что было до этого проекта?". Действительно — почему? Быстрого ответа нет.
 
Зададим вопрос по-другому: что изменилось в мире в связи с детьми? Есть у меня несколько опубликованных рассуждений на эту тему, которыми я для себя пытаюсь заполнить пустующую нишу философии "детского права". Ниже — выводы.
 
Первое: изменилась (выросла) продолжительность жизни. Государство, планирующее нашу жизнь (государство определяет, в каком возрасте мы пойдем в школу, в армию, на пенсию и пр.), исходит из средней продолжительности жизни. Но жизнь при этом биологически не "растянулась", базовые ее точки, например, достижение половой зрелости, остались на месте. Продолжительность жизни увеличилась за счет увеличения "периода дожития" (вот уж придумали термин, но в данном случае он к месту). А "пропорционально растянули" — всю жизнь. В результате, например, возник феномен тинэйджеров: если раньше гормональный взрыв 12-летней невесты доставался 14-летнему мужу, то сейчас — родителям, для которых подросток в доме — гарантированный психоз. Коллеги из Латвии говорили мне, что у них несколько школ чуть ли не официально называются "школами с беременным уклоном". Но, согласно государственной "растянутой" шкале, девушка еще слишком юна, чтобы выходить замуж, по шкале она должна учиться в школе.
 
Насильное удержание детей в школах, постоянное увеличение срока обучения — приметы наших дней. В Эстонии, например, введено понятие "школьной обязанности", а ст. 70 новой Конституции Польши вообще говорит о том, что "Учеба дo 18-лeтнего возраста являeтся oбязaтeльной". Не получение какого-то определенного уровня образования, а учеба до достижения определенного возраста.
 
У нас на глазах школы в Эстонии стали закрытыми учреждениями — с забором, охраной, режимом и видеонаблюдением. Если раньше ребенку можно было пригрозить тем, что папа придет в школу и усядется с ним за парту, то сейчас — нет. Папу в школу просто не пустят.
 
Второе: продолжительность жизни возросла, это факт, но не вдруг. А "детское право" развивается именно вдруг. Что еще произошло, причем недавно?
 
"Поколение" перестало быть сугубо биологическим понятием. И стало понятием больше технологическим. "Истребитель пятого поколения". Если раньше мы говорили о "каменном веке", "железном веке" и "веке пара", то понимали, что как минимум на одно биологическое поколение точно приходится одно-единственное технологическое поколение, и когнитивные способности человека были задействованы "соразмерно", а то и с запасом. Сейчас же на одно биологическое поколение приходится три-четыре технологических, и это число все увеличивается. Когнитивное соответствие "новый человек — новая технология" становится все короче, а возраст "вхождения в жизнь" — снижается. В результате главным потребителем новейшего, а значит, и самого дорогого продукта, становится подросток с тенденцией снижения этого возраста к совсем уж ребенку. Подросток-ребенок тем самым становится главной персоной, "королем" потребительского общества.
 
Я, например, не знаю, что мне делать с двумя видеомагнитофонами у меня дома. Они исправны, а целые вещи не выбрасывают — меня так учили. Но и пользоваться я ими не могу — любой из фильмов я могу посмотреть на DVD или компьютере, которые у меня тоже есть. А вот смартфона — нет; я не понимаю, зачем он мне нужен (да еще такой дорогой!), если у меня и так есть телефон... Но мне — не 13!
 
Потрясает скудоумие наших партийных старцев, год за годом вещающих о том, что "надо работать с молодежью". С молодежью уже работают! Nike, Samsung, Microsoft и т.д. и т.п., а вы в эту очередь даже еще и номерок не взяли!
 
Третье вытекает из первых двух. Да, подросток — "король" рынка, но платит не он, платят — родители. Значит, нужно отсечь родителей от принятия решений. Почему, например, запретили "наказание"? Да потому, что "наказание" — это результат отправления частного, семейного правосудия, — процесса для общества объективно необходимого. Если мы поднатужимся и вспомним юридическое определение ответственности, то это "обязанность претерпевать неблагоприятные последствия своих действий". Любых действий. И — обязанность. Проглотил самовар? Стой в углу. Без сладкого. Только так возможно воспитание ответственного человека, только так возможно привитие понятий о добре и зле. Но "правосудие" — это государственная функция, и частное правосудие в семье начинает объективно конкурировать с государственным правосудием, что, разумеется, недопустимо. С точки зрения государства.
 
Поэтому в отношении прав родителей Конвенция предельно уклончива. Так, в ст. 5 говорится о том, что "Государства-участники уважают ответственность, права и обязанности родителей (...) должным образом управлять и руководить ребенком в осуществлении им признанных настоящей Конвенцией прав...". "Должным образом" — это как? "Права родителей" — какие? Если наказание — запрещено? Если у родителей есть права в отношении ребенка, то это значит, что у ребенка есть обязанности в отношении родителей. Но как добиться исполнения этих обязанностей? Конвенция по этому поводу молчит, а родительское глухое недовольство все крепчает. Не наказываешь ребенка — платишь за разбитые окна. Наказываешь — отнимают ребенка. "Куды крестьянину податься?!"
 
Что делать?
 
Выход из глобального кризиса экономисты видят в росте потребления. А главный потребитель, как мы увидели — подросток, с тенденцией к снижению возраста. При этом для столь глубокого кризиса нужно не абы какое потребление, а именно безответственное. Тут, по законам математики, следовало бы написать "что и требовалось доказать", и закончить данные заметки. Но в них не нашлось пока ответа на вопрос о том, что же делать нам, родителям?
 
Объективно вся вышеизложенная политика привела к тому, что детей мы стали бояться. Причем произошло все это за последние 10 лет. Если Штаб защиты русских школ в Латвии крайне активно вовлекал школьников в свою деятельность, то аналогичная деятельность Русской школы Эстонии, которая лет на 7 "опоздала", обходится вообще без детей. И все мои попытки вовлечь детей в работу напарываются на глухое противодействие взрослых. Почему — долго не мог понять. А все просто — боятся. Давайте уже произнесем это слово.
 
Что нужно сделать и что можно сделать? Для начала нужно понять, в какие игры с нами играют. Конкретно — государства; вольно или невольно. Например, меня восхищает, как ловко государства подменили (а "креативный класс" подхватил) "демократию" "гражданским обществом": "демократия" — это власть народа, а "гражданское общество" — в лучшем случае инструмент влияния народа на власть. Разница — очевидна, но, как результат, о демократии говорят все меньше и меньше. Государство — уже не "наше", "наше" — "гражданское общество".
 
В рассматриваемом же случае задействованы силы посерьезнее: с одной стороны — глобальные интересы ТНК, выраженные через волю "государств-участников", с другой — родительский инстинкт. Последний уже смог один раз победить в России — я имею в виду Комитеты солдатских матерей.
 
"Детское право" очевидно нуждается в пересмотре. Если мы не хотим растить потребителей для ТНК, а хотим растить полноценных членов общества. Как — давайте обсуждать. Неспешно. Обычное право не терпит суеты, и за 10 лет — не складывается.
 
P.S. Как-то я вознамерился найти современный эталон ответственности. Нашел. Американское "Oops!".
 
http://www.regnum.ru/news/polit/1607312.html