Автор №11


История одних переговоров

Было это году в 97-м. Я тогда в декретном отпуске находилась. И были у меня друзья, окончившие один из наших вузов, толковые и пробивные ребята. Занимались они продажей запчастей для легковых автомобилей.

Но мальчики эти не были перекупщиками, а работали напрямую со многими производителями, которые находились в основном в Италии и Испании. Вот для работы с этими господами и привлекалась моя скромная персона. А именно: для составления примитивных факсов и для ведения не менее примитивных телефонных разговоров на английском языке. Всех такое сотрудничество устраивало, в том числе и итальянцев с испанцами, пока…

В один прекрасный день ко мне буквально ворвался один из этих мальчиков со словами: «Галка, выручай! Хочешь 50 латов заработать?» Кто ж не хочет? Если я правильно помню год, то было мне — 23, и 50 латов для меня были деньги.

— Чего делать? — спрашиваю я.
— К нам приехал итальяшка! Остановился в «Рэдиссоне», завтра договорились с ним там встретиться. Поедешь?

Ехать не хотелось, но полтинник… Короче, поехала я. Есть у меня одно неоспоримое достоинство — полное отсутствие языкового барьера. Даже зная всего сто слов, я буду оперировать всей сотней, но смысл до собеседника донесу, а по-английски я знала несколько больше, так что мне и карты в руки. В назначенное время я была в холле «Рэдиссона». Портье мне сообщил, что мистер Провира будет через минуту. Я присела в ожидании.

Лирическое отступление: я из тех женщин, про которых говорят: «маленькая собачка — до старости щенок». Солидное впечатление в свои 23 никак не производила, да и сейчас, наверно, тоже. Впрочем, и не стремлюсь, мне оно не надо. Но к встрече с заморским гостем я готовилась и нацепила самый деловой из всех моих костюмов — и даже одолжила у подруги очки. В очках было неудобно, но они меня делали немного старше.

Ровно через минуту заморский гость появился в холле. Был это очень уверенный в себе мужчина лет пятидесяти. Все, что нас объединяло — это уверенность в себе. Мужчина беглым взглядом осмотрел холл, на мне даже не задержался, но так как кроме меня там никого не было, то он еще раз в мою сторону вынужден был посмотреть. Взгляд его несколько потерял свою уверенность, в глазах читался вопрос.

Я бодро подскочила и направилась прямо к нему. «А ю миссис такая-то?» — неуверенно спросил гость с юга. Я подтвердила сей факт, итальянец с ним смирился. Он предложил мне выпить по чашечке кофе в местном баре, куда мы и потрусили довольно резво.

Готовясь к встрече, я старательно вспоминала все, чему меня учили мои преподаватели английского (здесь можно начинать петь: «Даром преподаватели время со мною тратили…»). И первое, что мне вспомнилось — это наставление одной профессорши: «Разговор с иностранцем принято начинать с беседы о погоде». Что я и сделала. Поинтересовалась у столичного гостя о том, как ему понравилась Латвия.

В ответ получила: «Очень понравилась!» Потом спросила про погоду. Итальянец ответил: «Погода хорошая, но ветер». Я согласилась и добавила: «Да. Еще и дождь бывает». Итальянец спорить не стал. Мы подошли к бару и заказали кофе. Гость задал следующий вопрос: «А далеко ли ваш офис?» Моим работодателем были даны четкие инструкции: «Ври что хочешь, но везти к нам его не смей!» Ну не было попросту никакого офиса, был закуток при одном из магазинов, и все.

Так что к вопросу я была готова и сообщила, что офис далеко. В Вентспилсе. Слово Вентспилс ни о чем, видимо, гостю не говорило, и он уточнил у меня расстояние. К этому вопросу я не была готова и элементарно спутала саузенд и хандрид, и вышло у меня, что Вентспилс — в трех тысячах километров от Риги.

Лицо гостя резко удлинилось, глаза слегка выкатились, рука потянулась чесать затылок. По ходу, картина мира у него не состыковывалась. Мистер Провира промолвил: «Я и не знал, что Латвия такая большая!» Тут настала моя очередь удивляться и осознать свой ляп. Я извинилась и уточнила, что не 3000, а всего 300 км, но кажется, что даже при моем уточнении гостю в Вентспилс уже не хотелось.

Далее во всем цивилизованном мире принято обмениваться визитками. Это знал итальянец, но не знали я и мой работодатель. Южанин спросил у меня: «А ю хэв э кард?» Что слышат мои прибалтийские уши? А слышат они: «А ю хэв э кар?» Скорее всего, ветер вместе с дождем забили мой слуховой аппарат.

Самое интересное, что вопрос меня не смутил, я же все-таки запчастевую фирму представляю. Мою машину и машину моего мужа вряд ли итальянец посчитал бы достойным транспортом, но здесь они были вполне приличными, а так как машина у меня была первая, то гордилась ею я безмерно. И радостно принялась повествовать: «Да, конечно. У меня две машины. «Мазда» и «Тойота». Они не очень новые, но вполне надежные и находятся в отличном состоянии, правда, «Тойота» с правым рулем. Это не очень удобно, но перестраиваешься довольно быстро…» Остапа несло…

В это время с лицом итальянца происходили забавные метаморфозы, оно вытягивалось и сплющивалось, краснело и потело, гость нервно охлопал себя по карманам и, нащупав заветный кусочек картона, очень невежливо перебил мой поток сознания, сунув этот самый картон мне прямо под нос и повторив свой вопрос чуть ли не по слогам.

Настала его очередь любоваться моими изменениями в лице, которое сперва стало мертвенно-белым и в течение одной секунды приобрело багряно-алый оттенок. Но я быстро взяла себя в руки и сообщила, что визитка у меня, конечно же, есть, но она осталась в офисе, в Вентспилсе. В Вентспилс, даже ради визитки, гостю не хотелось.

Далее беседа носила конструктивный характер. Чувствовалось, что нам не терпится расстаться. Мой собеседник доставал из портфеля разные железные штучки, то были новинки их компании, о которых он повествовал мне. Я уверяла его, что все это нас оч-ч-чень интересует. Во время коротких пауз, которые все же возникали в нашем диалоге, итальянец делал следующее: откидывался на спинку стула, разводил в сторону руки и громко и нарочито секунды три, а может, четыре хохотал.

Я смотрела на него с сочувствием, проникалась к гостю почти материнской нежностью и думала: «Это нервное. Ничего, все пройдет». В конце нашей встречи, покидав все железячки в дамскую сумочку, я заверила мистера Провиру, что в следующий наш заказ мы обязательно включим все эти милые вещицы. Итальянец уже ничему не удивлялся.

Когда я ехала получать свой гонорар, то в голове у меня вертелась одна-единственная мысль: «Деньги не главное, главное — ВЗАИМОПОНИМАНИЕ!»


Автор №12


Машка, я тебя люблю

Она была очень забавной. Любимица двора. Черная, с желтыми вкраплениями. Особый восторг у нас у всех вызывали ее желтые штанишки и окантовка ушей — она тоже была солнечного цвета. Хвост всегда торчал буквой «О». Это — Машка. Дворняга.

В нашем дворе постоянно толкались несколько собак, но все они прибегали, забегали, пробегали, а Машка здесь жила. Это был ее дом и ее двор. И она была наша. И она это знала. Снисходительно и беззлобно смотрела на залетных. Равнодушна, по крайней мере внешне, была к нашим заигрываниям с посторонней живностью. Машка знала, что все они как снег — ненадолго. Прилетит, полежит и растает. Машка не ревновала. Она была выше этого. Тем более что все гости захаживали во двор с ее молчаливого согласия.

Меня любили все дворовые собаки. Появившись на улице, я тут же испытывал внимание с их стороны. Объяснение простое — мой папа работал на мясокомбинате. Собаки знали об этом и, кстати сказать, нередко имели возможность утвердиться в своем знании. А Машка любила меня просто так. Ей было хорошо просто потому, что я рядом. Я это чувствовал.

Когда выходил на улицу, она не бросалась обнюхивать мои руки и проверять, не вынес ли поесть, она бросалась на меня, старалась укусить в нос, облизать все лицо. Машка скакала как сумасшедшая, переворачивалась в воздухе, лаяла, крутилась юлой, пыталась развязать мои шнурки. В этом был особый смысл. Если ей удавалось, то я должен был присесть и наклониться, чтобы шнурки завязать. Это был ее звездный час! Машка лихо запрыгивала мне на спину, лапы располагала на плечах и зубами, чтобы не упасть и чтобы я не мог ее скинуть, хваталась за волосы. При этом одуревшая от счастья, рычащая и похрюкивающая, била меня по бокам своим хвостом. В эти минуты я тоже дурел от счастья.

Наша дружеская компания была достаточно большой — семь-восемь человек. Машку любили все. Но она всегда выбирала меня. Если мы расходились в разные стороны, перед ней не стоял вопрос, кого сопровождать. Когда мы сидели с друзьями во дворе, Машка устраивалась таким образом, чтобы хоть как-то меня касаться — мордой, лапой, хвостом. Друзья смеялись, а мне было приятно.

Помню, как болел воспалением легких и отсидел дома две недели. Стоило родителям уйти на работу, я выползал из-под одеяла и устраивался у окна. Мы жили на пятом, крайнем этаже, и расположение дома и квартиры позволяло мне видеть весь двор целиком. Кто приходит, уходит, выбивает ковры, дерется, болтается на турнике, режется в домино, пьет молоко из бумажного пакета — все было как на ладони. И все эти две недели под моими окнами сидела Машка. Как только я устраивался в засаде у окна, Машка тут же располагалась на газоне напротив. Она сидела, лежала, ходила кругами и не отрывала от меня глаз. Я не был один.

Ловлю себя на том, что описываю много деталей. Наверное, это потому, что трудно перейти к главному. Я не брал Машку с собой только в двух случаях. Когда отправлялся на тренировку и когда шел зарабатывать деньги. Я играл в футбол. Машка тоже очень любила мяч, но ее любовь не одобрял мой тренер. Поэтому я не брал ее на тренировки. Деньги я зарабатывал на продуктовом складе. Главным бухгалтером там работала мать моего друга, и когда появлялась халтурка — разгрузить коробки и мешки — нас приглашали. Машка и продуктовый склад — два явления несовместных. Поэтому и не брал ее с собой.

Каждый раз, когда я уходил со двора и предлагал Машке остаться, она садилась там, где заставала ее моя просьба, и замирала. Я уговаривал, гладил, обнимал, объяснял, что так будет лучше. Машка не обижалась, но в ее глазах стояла тоска. Я не мог смотреть ей в глаза. Когда возвращался, Машка встречала меня радостно и без намека на обиду.

В тот день светило солнце и стояла жара. Было воскресенье. Друг позвонил и сказал, что пришел вагон и есть возможность заработать. Я опаздывал, и когда выскочил во двор, друга уже не было. Мне нужно было спешить. Машка с лаем бросилась ко мне, я тут же выдал, что ухожу, а она остается. Ее глаза я помню и сейчас. Растерянность, удивление и обида. А я ушел, убежал, не объяснив.

Нас не было часа четыре. Когда вернулись во двор, увидели всю нашу компанию в большом возбуждении. Один из друзей, рыдая, прошептал: «Машку сбросили с крыши, и она там лежит...» Это сделали взрослые пьяные отморозки из соседнего двора. Мы долго не решались к ней подойти. Смогли только к ночи. Похоронили Машку за моим домом на пустыре.

В тот день я заработал один рубль и двадцать копеек. Ночью не мог уснуть. Когда рассвело, поднялся, достал вчерашнюю зарплату. Рубль порвал на мелкие кусочки и вместе с двадцатью копейками спустил в унитаз.

С двенадцати лет я знаю: деньги — не главное.