Мир был тих.

На утёсе стояли двое.

Опершись на ветхую деревянную ограду, о чём-то негромко беседовали беловолосая девчушка лет двенадцати, курносая и невысокая, и парень, на вид раза в два старше своей собеседницы.

Парень удивлённо разглядывал горизонт над морем, над двумя третями которого заворачивались в спираль белые пока, сильно вытянутые в длину облака.

— Похоже, формируется ураган, — сказал он девочке, кивая в сторону моря. — Вон, как облака закрутило.





Та лишь согласно хмыкнула, продолжая смотреть вдаль. Голова её лежала на сложенных одна поверх другой ладонях, а взгляд не выражал ничего, кроме отчаянной скуки.

Мимо, стараясь аккуратно ставить неуверенные ноги на влажные от морского воздуха камни, прошествовала древнего вида старуха. Нарядившись в неведомо где раздобытый закрытый купальник, она упорно направлялась в сторону спуска к воде, влекомая одной ей ведомыми мыслями и целями.

Деревянные поручни лестницы на берег слегка поблёскивали от влаги, идущей со стороны моря.

— Она собирается купаться? — недоуменно спросил у своей собеседницы парень.

Девочка вновь ничего не ответила, лишь досадливо поведя плечом. Данный жест мог означать и просто «не знаю» и «а и чёрт с ней».


Лет десять назад, решив на склоне жизни посмотреть мир, фру Гудни покинула свой дом в Силькеборге и устремилась к новым для себя открытиям.





Объехала пол-Европы, Соединённые Штаты и даже ухитрилась зачем-то слетать в ЮАР, где, впрочем, ей совершенно не понравилось. Этих впечатлений ей было достаточно. Накатавшись и насмотревшись, она вдруг пришла к выводу, что домой, в родную Данию, ей совершенно не хочется возвращаться — дети выросли, внуки особо с ней не общались. Большинство подружек либо отправились к праотцам, либо впали в такой маразм, что даже она уже их не понимала. Осознав всё это, она ничтоже сумняшеся продала дом, в котором прожила с мужем большую часть своей жизни, мебель — да и переехала сюда, в Швецию, где были красивые утёсы у моря.

И освоившись на новом месте, через какое-то время пригласила сына с внучкой погостить у себя.


Маргрет было откровенно скучно. Ей, девочке 12 лет, как и большинству в её возрасте, гораздо интереснее казалась шумная городская жизнь с её огнями, музыкой и возможностью на каждом углу зайти в уютную кафешку, где подавали сладости и кофе. Там были подруги, интересные мальчишки и всё остальное, что делает жизнь юной фрёкен в наше время приятной и увлекательной.

Здесь же, на этом сером и каменистом шведском берегу, заняться её было решительно нечем. Чайки ни черта не знали о нынешних парнях, а белки решительно отказывались поддерживать разговоры о современной моде и танцах.

Бабка вечно молчала, занимаясь одной ей ведомыми делами в дальних комнатах дома. Что там такое было, Маргрет даже не знала, да и знать не хотела — старческий запах был въедлив и противен, и первый вечер по прибытии девочке казалось, что он буквально везде, в каждом сантиметре воздуха этой усадьбы.

Отец же, судовой инженер, с которым она сюда прибыла, на свежем воздухе несколько одичал и, дорвавшись до шведской водки, вскоре поимел проблемы с законом, коий закон нынче утром и наведался в этот уединённый приморский уголок за разъяснениями.





— Херр Ханс, ещё раз прошу вас, переставьте машину дальше от обрыва! — несколько с нажимом повторил офицер, глядя на изрядно помятого мужчину в хорошем костюме, который, впрочем, тоже был довольно-таки измят.

Смущённый отец кинул взгляд на Маргрет, после чего направился к автомобилю, прошлым вечером и впрямь запаркованному на самом краю утёса.

— Ребята, отойдите от ограды, сейчас отъезжать буду, — с трудом выдавил из себя он, стараясь не встречаться глазами с дочерью.

— Противно это всё. Пошли отсюда. Давай наберём мха, — прошептала девочка своему соседу.

Не найдя в этом глухом северном углу более интересных занятий, подросток занялся сбором и композицией букетиков из того, что было под руками: тёмно-зелёный мох с камней, дикая трава, сосновые лапки. Благо, и мха, и травы, и сосновых лапок вокруг было достаточно на толпу таких девочек. Вскоре вся комната подростка заполнилась подобной икебаной. Марго фотографировала их, перевязав ленточками. Постепенно букетики вяли, мастерица выкидывала их и собирала новые. Время тянулось бесконечно. Только букетики и пара довольно облезлых белок составляли компанию ей на этом «восхитительном» отдыхе.





Букетики — и теперь ещё этот загадочный парень, приехавший с господами полицейскими, которые улаживали вопрос с её отцом.

Парень был странный для их мест — светлые глаза, светлые волосы говорили о том, что он из северян, но достаточно заметные скулы явно выдавали в его крови что-то восточное.

— Ты ведь не мигрант? — несколько смущённо спросила Маргрет. Мигранты её пугали — с каждым годом их становилось больше, от них плохо пахло, оставалось много мусора, и они были агрессивны настолько, что даже великан-гребец Харальд из их школы опасался их задирать.

— О, нет, — улыбнулся в ответ её собеседник. — Видишь ли, мы с тобой сейчас находимся в моём сне. Такое мне снится тогда, когда должно случиться что-то большое, что обычно мы остановить не в силах. Но тебе ничто в нём не угрожает, я думаю.

— Твой сон? — несколько недоуменно протянула девочка, старательно срезая с камня понравившийся комок мха. — Это из-за папы?

Она вновь тоскливо посмотрела туда, где отцовский автомобиль уже успел повалить секцию ограды, а господа полицейские отчаянно жестикулировали, призывая водителя аккуратнее поворачивать. Обычно херр Ханс не напивался до такого состояния, но этот визит в соседнюю Швецию, бабка, с её вечно непримиримой в каких-то вопросах позицией, вынужденное отдаление от жены явно вывели его из обычного спокойного состояния. Ситуация, что и говорить, была дурацкая и неприятная одновременно. Маргрет хотелось, чтобы полицейские уже наконец уехали, а отец шёл в дом.

— Нет, милая Марго, не из-за папы. Гораздо больше меня занимает этот странный ураган, который так явственно крутится над морем совершенно неподалёку. И ещё твоя бабушка — куда её понесло-то к морю в такую погоду...

Большой ли будет ураган, налетит ли он на берег, что он сделает с домом и лесом вокруг — девочка не знала. Она ощутила, внезапно, что всё это — дом, этот заросший мхом садик, этот покосившийся и давно не крашенный деревянный забор, даже отцовская машина, сам отец и господа полицейские — всё это совершенно больше нереально. Она поняла, что почти всё, что вокруг неё, включая её саму в центре, — будто мастерская инсталляция под стеклом в каком-то историческом центре, а на бирке под инсталляцией написано, в какие годы какой эпохи и как жили они, будто древние люди.





«И даже освещение тут какое-то странное, будто надо мной висит старая лампочка, затянутая паутиной и пылью настолько, что это скорее сумрак, чем середина дня, — пришло вдруг в голову Маргрет. — Наверное, давно никто не прибирался. Дрянные хозяева».


Машина отца, судя по звукам, окончательно доломала заборчик и села дном на камни. Сам херр Ханс уныло выглядывал в окно. Господа полицейские что-то говорили в рацию, вызывая, вероятно, эвакуатор.

Всё было суетливо и плоско.


А где-то внизу, там, где волны шумно накатывали на берег, жадно облизывая солёными языками гладкие камни, старательно ступая шлёпанцами по мокрым валунам пробиралась старуха Гудни и зябко куталась в белое полотенце.

Сегодня она не надела свою купальную шапочку, и ветер яростно трепал седые волосы, хлеставшие её по глазам, которые, впрочем, с надеждой смотрели в сторону урагана и моря.

Морщинистое лицо её торжествующе улыбалось.

Она знала, что идёт вода, очень большая вода.





На середине лестницы спуска показался один из полицейских. Он бежал в ту сторону, куда ушла дама, размахивал руками и что-то кричал то в её сторону, то обращаясь к рации.

Но Гудни уже ничего не слышала.

Сегодня она собралась искупаться как следует.

Пусть даже и последний раз в жизни.