В отличие от большинства оккупированных гитлеровцами территорий, где Холокост осуществлялся оккупантами, у нас значительную часть грязной работы взяли на себя местные энтузиасты.

За июль-август 1941 года были убиты около трети латвийских евреев — практически все, кто жил за пределами Риги, Даугавпилса и Лиепаи, где до поры можно было найти убежище в созданных гитлеровцами гетто. Убийцами становились либо местные активисты, либо знаменитая команда Арайса, но все равно без соседей обойтись было невозможно — кто-то же должен был давать адреса и помогать искать пытающихся найти убежище жертв.

Современные исследователи утверждают, что непосредственно в убийствах участвовали около 3000 человек. Пусть так, но эту цифру надо увеличить в несколько раз, если говорить о пособниках-стукачах. Поэтому трудно себе представить, что в Латвии жил хоть один человек, лично не знакомый с кем-нибудь из палачей или жертв. Тем не менее эта страшная страница отечественной истории и близко не оставила следа в памяти народа, сравнимого, к примеру, с советской высылкой 14 июня 1941 года, где и жертв было значительно меньше, и судьба их в конце концов оказалась намного благополучнее.

Это невозможно вообразить в рамках нормального восприятия мира. Практически бескровно меняется власть, и в этом как раз нет ничего неожиданного для человека первой половины ХХ века, пережившего уже не одну такую метаморфозу. И чуть ли не на следующий день при внешнем равнодушии нового начальства одни граждане ни с того ни с сего начинают убивать других — вплоть до младенцев. А основная масса населения безмолвствует и не пытается ни помочь жертвам, ни пристыдить убийц.

Очень важно, что в те первые дни оккупации мозги не были промыты геббельсовской пропагандой — не та скорость распространения информации. Не были изданы суровые распоряжения, жестоко карающие за помощь евреям. Не было нищеты, когда озверевшим от голода людям нет дела до страдания ближних. Одним словом, нам не избежать сурового вывода: летом 1941 года латышский народ был массово поражен страшным недугом внезапного обесчеловечивания.

А теперь другой исторический факт. В первые годы прошлого века Российская империя переживала подъем революционного движения — в Латвии особенно значительный. Серьезную роль в этом движении повсеместно играли евреи. Власти пытались разыграть антисемитскую карту, организуя еврейские погромы приблизительно теми же методами, как гитлеровцы летом 1941 года. Но на территории нынешней Латвии эти попытки потерпели провал, погромов здесь не было просто потому, что не нашлось необходимой массы погромщиков. Что же такое произошло с нашим населением за неполных четыре десятилетия?

Первую причину я вижу в том, что Латвия получила опыт независимости. С советских времен нас приучили считать, что для народа независимое государство — высшее благо, к которому следует стремиться всеми силами. На самом деле это, конечно же, не так, и в этом движении человечество давно уже совершило гигантский перебор, приведший к образованию немалого количества несостоятельных государств.

Латыш начала ХХ века чувствовал себя гражданином огромной империи, принадлежавшим к национальному меньшинству. Он мечтал о национальном равноправии, но не о национальном государстве — этим Латвия отличалась не только от Польши и Финляндии, но и от Украины и Грузии. В этом стремлении другие нацменьшинства были естественными союзниками.

Латыша 1941 года двадцать лет убеждали, что он — основа гордой маленькой страны, имеющий неоспоримые преимущества перед соседями-инородцами. Разрыв в правах постоянно увеличивался, следовательно, все инородцы все больше рассматривались как чужаки. А чужаков по определению не так жалко. Я думаю, что если бы вдруг Латвию завоевал режим, переполненный такой же иррациональной ненавистью к русским, как гитлеровский — к евреям, то русский Холокост в Латвии был бы столь же быстрым и зверским, как Холокост еврейский.

Часто говорят, что причиной внезапно вспыхнувшей ненависти к евреям было их сотрудничество с советской властью. Мне этот фактор кажется второстепенным. Разумеется, большинство евреев восприняло советских как освободителей — и потому, что улманисовский режим был откровенно антисемитским, и потому, что единственной альтернативой советской инвазии была инвазия нацистская. Но реальные выгоды советизация дала образованным евреям больших городов, а летом 1941-го убивали жителей местечек, в основном мелких предпринимателей, которых до того советская власть разорила. И главное: как-то можно понять ненависть к взрослым изменникам Родины — но при чем тут младенцы? Словом, фактор отчуждения мне кажется более существенным, чем фактор мести.

А вот что мне кажется очень важным — резкое изменение социальной структуры общества по сравнению с началом века. Тогда в Латвии были крупная промышленность и помещичье землевладение. Следовательно, типичный латыш либо работал на заводе, либо батрачил на барона. В обоих случаях — в тесном кругу товарищей. Мы знаем, что большие трудовые коллективы — питательная среда для социалистических идей. И социал-демократия в Латвии была очень сильна, и именно ЛСДРП была той силой, которая предотвратила погромы.

Не надо идеализировать социалистическую теорию, классовая ненависть столь же антигуманна, как национальная. Но тем не менее, она выбирает своим объектом человека, которого лично можно в чем-то упрекнуть — богача-мироеда. Национальная ненависть абсолютно иррациональна. Поэтому социалисты всегда интернационалисты. Подчеркиваю, что я говорю об идейных людях, а не о нацистском или советском искажении этой теории.

Когда на Латвию свалилась первая независимость, промышленность уже была необратимо разрушена, но социал-демократы являлись ведущей политической и идейной силой страны. Они настояли на очень демократическом ее устройстве, но тут же вырыли себе яму, проведя грабительскую земельную реформу. Беда была не только в том, что у помещиков отобрали их собственность, но и в том, что землю отдали крестьянам.

Типичный латыш стал не наемным рабочим, а фермером-собственником. В полном соответствии с теорией Маркса это привело к падению популярности ЛСДРП, и ее деятели проделали быстрый путь от идейных вождей государства до политзаключенных. Но это их проблема, а была и проблема общества в целом.

Фермер-хуторянин очень тяжело работает на себя. В отличие от наемного рабочего ему даже сосед не нужен, и тем более он не имеет ничего общего с инородцем-горожанином. Именно в такой среде традиционно популярны националистические идеи и презрение к правам человека и политическим свободам. И естественным образом фашизм пришел в Латвию уже в 1934 году. Режим Улманиса не был репрессивным, но откровенно нацистским по своей внутренней сути. Не зря тогдашние идеологи горделиво сравнивали Латвию с Италией Муссолини, а Гитлера упрекали в малодушном сохранении остатков демократии — этот слабак даже рейхстаг разогнать не смог!

Таким образом Улманис, не казнивший ни одного политического противника, привел обожествлявшее его общество к массовым убийствам на добровольной основе.

Пропавшая часть текста:

Если мы сравним те далекие времена с нынешними, то самое удивительное заключается в том, что латышское общество куда больше изменилось за 35 лет, предшествующих 1941 году, чем за 70 лет, прошедших с тех пор. Советская власть как бы заморозила общественное сознание, и восстановившая независимость страна немедленно вернулась к идеям улманисовских времен.

К счастью, никто никого не убивает — но ведь и нет кукловодов, скрытно организующих такие убийства. Зато инородцы по-прежнему в массовом сознании считаются людьми второго сорта, а их дискриминация воспринимается настолько естественной, что и не считается дискриминацией. Позорнейшие страницы национальной истории игнорируются и сводятся к дежурным покаяниям раз в году.

На мой взгляд, это массовое помутнение — самая опасная проблема латышского общества, по сравнению с которой незначительны и тревожная экономическая ситуация, и повальная эмиграция, и зависимость от внешней помощи. И если мы заинтересованы в том, чтобы наши соседи излечились от этой страшной болезни, то должны с другой стороны взглянуть на многие процессы в стране.

Например, меня беспокоит, что в латышском спектре нет ни одной левой партии. Социал-демократы у власти опасны для экономики, но очень полезны для гуманного воспитания своей паствы — разумеется, я не говорю о жуликах и националистах из нынешней ЛСДРП.

А вот банкротство латвийского фермерского хозяйства и скупка сельскохозяйственных земель иностранцами не должны огорчать — пусть хутора превращаются в дачи! Они очень украшают наши сельские пейзажи, но при этом больше не становятся местом обитания недобрых кулаков-единоличников. Рано или поздно при современных тенденциях к потеплению климата и росту цен на продукты питания сельское хозяйство у нас возродится, но оно вернется к старой доброй модели помещик-батрак, причем роль помещика будет исполнять какой-нибудь инвестиционный фонд с офисом в Дании, и если крестьяне вздумают бунтовать, как в 1905 году, то под рукой не будет баронского замка, который так заманчиво сжечь…

Наконец, и эмиграция не представляется однозначным злом. Сотни тысяч наших земляков получают опыт жизни в цивилизованных странах, где они являются меньшинством со всеми присущими этому состоянии проблемами. Есть надежда, что те из них, кто вернется, будут лучше понимать нас с вами и смогут более критически относиться к прошлому своего народа.