В предыдущей статье исследовался вопрос, чего хотели бы русские Латвии, если бы имели возможности реализации любой своей мечты. И был дан ответ, крайне неприятный для Латвийской Республики. Теперь мы исследуем другой роковой вопрос — а чего хочет Россия, которая для наших латышских соседей представляется темной непознаваемой силой и источником непреходящей опасности.

Предположим, идея о воссоединении Латвии и России выносится на референдум. По изложенным в предыдущем тексте соображениям она должна привести к этнической мобилизации русскоязычных латвийцев, подобно той, которая произошла во время референдума за русский язык. Но мы помним — аналогичная мобилизация в тот момент охватила и латышей, и они победили на референдуме со счетом три к одному.

Хорошо, спросим еще и неграждан — будет два к одному. Явно недостаточно для победы.

Более того, нет ни одного достаточно крупного региона, где потенциальные сепаратисты составляют численное большинство. Даже в Латгалии, где сторонники русского языка победили, это было достигнуто за счет некоторых городов при значительных площадях с перевесом латышского.

Так что русский сепаратизм в Латвии невозможен не из-за НАТО, а просто из-за нехватки носителей этого сепаратизма.

На этом вопрос можно было бы закрыть, успокоиться и перейти к более актуальным проблемам.

Но тут нам осторожные соседи напомнят, что Россия не является демократическим государством и поэтому не будет опираться на демократические механизмы — а захватит Латвию и не поперхнется, как Советский Союз в 1940 году.

Давайте и здесь пойдем простым логическим путем и проверим, насколько основательны такие подозрения.

Если мы рассмотрим те девять случаев в Европе, где действительно произошел отрыв территорий от своих стран, то обнаружим общую картину: ни в одном из непризнанных государств почти не осталось никаких оппонентов, желающих восстановления законной власти. В Крыму, Донбассе и Приднестровье, похоже, есть консенсус относительно изменений, а в других местах потенциальных оппонентов просто выгнали.

 

При всем осуждении этнических чисток совершенно непонятно, как их чисто технически можно было бы провести в Латвии. Грузин выселили из Абхазии в Грузию, сербов из Косово — в Сербию — а куда латышей девать из Латвии?

Таким образом те, кто боится российской агрессии, считают, что наш восточный сосед хочет себя обременить еще и латышской пятой колонной, которая будет настойчиво стремиться подорвать его изнутри в тесном союзе с мировым сообществом.

Предположение, мягко говоря, не слишком реалистическое.

Но даже если его принять, то надо ответить себе на вопрос — а зачем России это нужно.

Обычно предлагается такой ответ — для восстановления империи, из тоски по утраченному величию. Мог же я в предыдущей статье говорить, что разделенные народы иррационально стремятся к воссоединению с метрополией и даже сравнить это с неудержимым половым инстинктом.

И тут выясняется, что метрополии на самом деле ведут себя совсем иначе. Если мы рассмотрим упомянутые девять территорий, то в большинстве случаев помощь старшего брата была вынужденной. Только в Крыму вежливые человечки все решили сами при благожелательном изумлении местного населения. В остальных регионах бунт начинался снизу, а помощь извне приходила при угрозе его подавления с многочисленными жертвами.

И это психологически хорошо понятно. Сепаратизм основан на экзистенциальном страхе меньшинства перед подавлением со стороны большинства с утратой национальной самобытности. Население же метрополии никаких страхов не испытывает, ему и так хорошо живется. Да, люди склонны сочувствовать своим угнетенным собратьям, но обычно не настолько, чтобы одобрять длительные конфликты из-за них.

Поэтому в каждом отдельном случае, кроме крымского, вмешательство России происходило в под давлением обстоятельств.

Сначала образуется в результате либо действий оставшейся с советских времен региональной элиты (Южная Осетия и Абхазия), либо просто кучки пассионариев (Донбасс, Приднестровье) ориентированный на Россию самопровозглашенный анклав.

Разумеется, отношения России с формальным владельцем территории резко портятся, потому что он обвиняет Россию в поддержке сепаратистов.

Происходит резкий обмен мнениями, а в какой-то момент против сепаратистов развязывается война. Им грозит физическое истребление, общественное мнение России кипит, и власть под давлением гражданского общества вынуждена вмешаться. Чтобы после военной победы получить себе головную боль в виде нуждающейся в поддержке депрессивной территории с неясным статусом и будущим.

Конечно, у страха глаза велики, и можно придумать кучу теорий заговора, согласно которым все эти бунты спровоцированы Москвой — и такие теории мы читаем не только в латышской, но и западной прессе регулярно. Эти теории показывают полное непонимание их авторами психологии нынешней российской элиты.

 

На самом деле Россия хочет примерно того же, что и прочие постсоветские страны — вписаться в мировое сообщество.

Но если в случае Латвии свершившейся мечтой является вступление в колхоз, на пай в котором падают какие-то дивиденды при полном отсутствии ответственности за принятие общих решений, то Россия хотела бы стать крупным единоличником, получив в распряжение большой кусок земного шара с несколькими полувассальными государствами. То есть ей нужны не дивиденды, а возможность оказывать влияние.

К примеру, Армения видит себя национальным армянским государством. Для него невыносимо, что часть армянского народа находится под иноземным владычеством, и она стремится присоединить к себе Карабах — точно так же, как население Карабаха жаждет воссоединиться с родиной.

Россия же видит себя мировой державой — государством, оказывающим влияние на соседние страны. И чтобы другие империи на те страны влияния не оказывали. При таком подходе контрпродуктивно отщипывать от территорий потенциальных вассалов сепаратистские кусочки — это резко портит отношения с правительствами, а они единственно важны для осуществления подобной политики.

Решение присоединить Крым во многом было импульсивным стремлением наказать Украину за неверность, и оно шло вразрез с многолетней политикой России. Крайне маловероятно, что этот эксперимент будет повторен.

Кризис в Донбассе ярко доказывает подобное противоречие.

Россия твердит о приверженности территориальной целостности Украины, что является предательством интересов Донбасса — после всего случившегося пребывание в одном государстве с Украиной для тамошнего населения невозможно.

Но в то же время она не может позволить Украине решить проблему военным путем, потому что российское общество полностью на стороне восставшего региона. Кризис становится вечным, и вместе с тем навечно закрепляется конфликт с Украиной. А усиление влияния на Украину было основой всей постсоветской политики России.

Часто встречаются соображения, что Россия пытается оказывать давление на сопредельные государства через русскоязычное население в них, спекулируя на поддержке потенциального сепаратизма. Даже если такая тактика и замышлялась, то она может привести только к противоположному результату: латентный сепаратизм имеет обыкновение переходить в открытый, и неизбежен межгосударственный конфликт.

Неслучайно самые лучшие отношения у России с Казахстаном, где русское национальное движение полностью задушено.

 

В общем, если русскоязычные общины сопредельных стран видят себя проводниками российских интересов, то они сурово ошибаются.

Есть и еще одно соображение, которое важно понимать, когда рассуждают о российской угрозе.

Российская власть очень негативно относится к проявлению народного недовольства. Неслучайно тамошняя пропаганда последнее время употребляет слово «революция» исключительно с эпитетом «цветная» и в крайне негативном контексте.

Даже те политики в российской истории, которые пришли к власти в результате революций — Ленин или Ельцин — пошли на это только потому, что другого пути к власти у них не было. Но и они, и все прочие руководители страны до глубины веков были настроены крайне охранительно, революции ненавидели и делали все для их предотвращения.

Поэтому чисто психологически российским лидерам куда ближе такой же, как они сами, карьерист Порошенко, чем бунтари-самозванцы вроде Гиркина или Болотова. Не случайно устранение этих деятелей было прошлым летом условием спасительного вмешательства российских «отпускников» в донбасский конфликт.

Несколько лет назад Крым посетила группа русских общественников из Латвии. Принимал их Сергей Аксенов — глава общественного движения «Русское единство», набравшего лишь 4% голосов на выборах регионального крымского парламента. Он очень жаловался тогда на Москву, которая явно душила его партию, потому что та соперничала с правящей на полуострове и в Украине в целом Партией регионов во главе с Януковичем.

И нашим деятелям оставалось только констатировать, что это — общая тенденция.

В Латвии Россия тоже ставит не на них, безраздельно ей преданных, а на соглашателя Ушакова, от нее открещивающегося. Или вообще на латышских олигархов вроде Лембергса или Шлесерса.

Сегодня Аксенову улыбнулась удача — он уже не скромный оппозиционер, а глава республики в составе России. Политическая фортуна изменчива, но вряд ли стоит всерьез рассчитывать, что подобная судьба ждет и других русских оппозиционеров в ближнем зарубежье.

Получается забавный треугольник, в котором каждая сторона действует иррационально.

Русскоязычные меньшинства ближнего зарубежья лелеют привязанность к России без реальной надежды ее реализовать политически. Россия безнадежно надеется на возникновение в бывших советских республиках лояльных ей правительств. Сами эти правительства иррационально ненавидят и боятся Россию при отсутствии реальных угроз с ее стороны.

В общем это понятно — людям свойственно иррациональное мышление. И наша иррациональность на общем фоне предпочтительнее. Мы хотя бы не тратим на нее народных денег. И передаем свое отношение будущим поколениям — а там любые чудеса нельзя исключить.