Из тридцати трех способов разбогатеть самыми простыми раньше считались три. Напечатать кучу фальшивых денег. Жениться на очень богатой вдове. Это особенно пикантно, когда делаешь по заданию партии. Потом вдовушкины деньги присвоить и исчезнуть. Третий способ самый простой — «взять банк». Лучше всего такая экспроприация удавалась, когда ее осуществляли во имя блага общего дела.
 
Названые три способа, действительно, стары как мир. Еще Ленин пользовался ими для обогащения партийной кассы. По части третьего непревзойденным мастером был Сталин — Коба-Давид-Чижиков-Иванович… Человек выдающийся и, может быть, даже самый выдающийся во всей ленинской гвардии…
 
Я уверен, вы не догадаетесь, чью главу и из какого произведения я тут пересказал. Это — Марк Алданов. Его очерк «Иосиф Сталин» каждый сегодня прочтет с большим интересом. Несмотря даже на то, что написан был этот очерк ровно семьдесят пять лет назад, в 1933 году. И как вы понимаете — в эмиграции. В Париже. В России Алданова быстренько пустили бы в расход. И не только за его очерк. В котором, кстати, проводится трезвая мысль, что Сталин для России был суровой неизбежностью — со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Очерк о Сталине в творчестве Алданова — любопытный пустячок, не больше того. После смерти жестокого генералиссимуса Хрущев мог вполне простить известнейшему эмигрантскому писателю этот «портрет» и приказать начать печатать его романы, как печатали, например, Алексея Толстого. Интересно, кто из них был бы популярней. Но не начали. И лишь во время горбачевской перестройки на нас лавиной обрушились его романы, повести, рассказы, очерки. Совершенно замечательные по тону и манере письма.

 
 Что за прелесть — эти романы
 
Так долго не печатали в России Алданова, конечно, из-за позиции. Потому что широко известная на Западе его трилогия «Ключ», «Бегство» и «Пещера» показывает революцию и участие-неучастие в ней интеллигенции в совершенно непривычном для нас ракурсе. В своем роде это контрверсия «Хождения по мукам» Алексея Толстого. Однако прелесть алдановских романов, разумеется, не только в позиции и вовсе не в отношении нереволюционной интеллигенции (оказывается, была и такая) к известным событиям. А в самой оркестровке. В каком-то особом, незнакомом звуке, в щемящей ноте, характерной для его прозы.
 
У кого-то, наверное, у Джека Лондона, есть рассказ об одиноком волке, бегущем по пустынным снежным просторам. По тональности это близко к Алданову — сочетание чувства безысходности с тоской одиночества затерянного на чужбине человека. Эта же нота, только немного иначе, звучит в эмигрантской прозе Бунина и у Набокова.
 
После них Алданов считался третьим по величине русским писателем на Западе. Тут надо оговориться — разумеется не теми, кто недолюбливал колючего нобелянта и «холодного» Сирина. И считаются до сих пор. До сих пор эти три прозаика, — и я бы к ним добавил все еще мало нам знакомого Газданова, — остаются непревзойденными мастерами русской прозы, пожалуй, вообще всего прошлого столетия. Не только в русском зарубежье, но вообще в русской литературе как таковой.
 
Алданов — это редкий случай. На Западе он не только слыл самым крупным романистом, которым зачитывалась вся русская эмиграция, но и единственным, кто жил на широкую ногу исключительно на свои литературные доходы. К тому же поддерживая финансово других, например, того же Бунина. И что удивительно, такой же популярностью Алданов — тоже единственный из живших в зарубежье русских писателей — пользовался на французском языке.

Бунин (они были друзьями), очень придирчиво и ревниво относившийся к чужой прозе, несколько раз выдвигал Алданова на Нобелевскую премию. Ничего из этого, правда, не получилось, но даже если бы Алданову премию дали, для нас он все равно еще долго оставался бы неизвестным. В лучшем случае советскому читателю его представили бы как дешевого беллетриста. Написавшего, дескать, несколько исторических романов о французской революции. Благодаря чему, собственно, Алданов и прославился в переводах на французский язык.
 
Что ж, можно его действительно считать беллетристом, но высшей пробы. Он и, в самом деле, был мастером интриги и умел писать захватывающе. Как будто разматывал нить детективной истории, о чем бы ни шла речь. О судьбе русских эмигрантов, о Наполеоновской кампании или революции в России.
 

Не разночинец, скорей — аристократ
 
Человек он был тоже удивительный, с счастливой судьбой. По образованию химик и юрист, литератор от Бога, он и в самом деле среди соотечественников-эмигрантов стоял особняком. Опять же, как Бунин и Набоков. Алданов от всех отличался не только изысканностью манер, но и тонкой внешностью и отчужденным отношением к окружающим. Он как бы не жил, а впитывал в себя мир, чтобы потом выплеснуть его на страницы своих книг. И писал размашисто, как сегодня сказали бы — сериалами. В этом смысле даже странно, что наши современные телесериальщики еще не удосужились ничего снять по его романам.
 
В послереволюционной русской литературе другой такой фундаментальной фигуры, подобной Алданову, просто не было. Разве что Горький мог потягаться с ним по широте охвата русской жизни. Наподобие бальзаковской «Человеческой комедии», Алданов создал огромный цикл из шестнадцати романов и повестей о русской и западноевропейской истории двух последних столетий — ХIХ и ХХ века.

В таких случаях говорят: этого достаточно, чтобы увековечить свое имя в анналах истории и литературы. Но мало того, у Алданова есть еще и научные работы по химии и даже философии. А его собрания сочинений — явление вообще беспрецедентное. В 90-х годах вышло сразу два и вот только что опять целый восьмитомник, — но ни одно из них не вмещает всех его книг, чтобы составить «лицо» писателя или, как принято говорить, наиболее полно отразить все творчество этого плодовитого романиста.
 
Существует Алданов-романист — это одна сторона его дарования, а ведь есть еще — портретист. Когда Алданов уехал из Франции в США, он понял, что эпикой, т.е. одними своими романами и повестями, ему тамошнего читателя не завоевать. И стал писать ни на кого из других русских авторов не похожие художественные или точнее — беллетризированные исторические очерки и психологические портреты. В нем вновь, как в бытность свою химик, проснулся исследователь. Благо необходимых материалов и занятных фактов из жизни известных особ у него накопилось достаточно. Азеф, Сталин, Гитлер, Клемансо, Черчилль — о ком только Алданов ни писал. И не просчитался. В Америке его очерки шли, что называется, нарасхват, как романы в Европе.
 
Для нас они интересны вдвойне: Алданов иначе, чем мы привыкли, раскрывает психологию людей нам как бы хорошо известных. И оказывается, что мы с ними были знакомы очень уж односторонне и поверхностно.
 
Я тут опять возвращаюсь к портрету Сталина — у Алданова это не только порочная фигура. Это психологический феномен. А взять, к примеру, личность известного предателя и провокатора Азефа? По своему он — настоящий гений преступления. Сегодня, с поправкой на нынешнее время, читать алдановского «Азефа» поучительно, не говоря уже о том, что это блестяще, очень интересно написано.
 
Нам как будто заново открывают глаза. Это касается и прозы, и документалистики Алданова. Все, что раньше нами о том же времени и его людях было читано, отступает на второй план. Судьба многих известных людей, как и самого Алданова и русской эмиграции в целом, становится нам доступней и понятней. Хотя, между прочим, сам писатель по этому поводу говорил, что «чем больше будем знать, тем понятнее все будет глупцам, и тем непонятнее умным, и тем тяжелее».