Если кому-то нужны подтверждения, что латвийское общество больно, то нынешнее лето щедро на них.

Давайте сопоставим два уголовных дела и реакцию на них нашего общества.

В июне два молодых человека из России специально приехали к нам ради протестной акции: перелезли через забор воинской части в Адажи и пытались раздавать там листовки на английском языке. Дескать, им не нравится, что тут присутствуют американские войска.

Парней повязали, передали Полиции безопасности, а та посадила в тюрьму. При том что в Кодексе административных правонарушений имеется статья о проникновении на закрытые объекты, предусматривающая штраф до 70 евро.

Почему не передают дело в суд, чтобы тот мог вынести наказание? А потому, что рассматривается обвинение в терроризме и шпионаже. Какие основания для такого обвинения? А это народу знать не положено. И ребята сидят себе уже почти два месяца.

А в июле суд в Лиепае вынес приговор двум педофилам. За развратные действия по отношению к маленькой девочке их приговорили к исправительным работам. Суть дела не раскрывается, и в данном случае это вполне объяснимо: такие процессы всегда рассматриваются в закрытом режиме, чтобы не пострадал ребенок.

Как должно поступать нормальное общество?

Понятно, что надо броситься на защиту тех, кому хуже — тех, кто уже в тюрьме. Тем более, что у нас есть печальный опыт беспредела служб безопасности, как бы их не называли в отечественной истории — охранка улманисовских времен, гестапо или КГБ.

Все они имели привычку преследовать не уголовных преступников, а политических противников, так что наследственность не из лучших.


Кстати, и в нынешние времена были прецеденты. Например, Владимира Линдермана продержали несколько месяцев в тюрьме по ложному обвинению в покушении на террористический акт. Линдермана оправдал суд, но никакого наказания за сфабрикованное дело не последовало.

Неудивительно, что теперь именно Линдерман защищает сидельцев — пишет о них статьи, ищет им адвоката. За это его хватают, обыскивают, держат двое суток в застенках. Оказывается, он тоже сообщник тех злоумышленников.

Безобразие? Но гражданское общество хранит молчание. Дескать, разберутся, зря у нас не сажают, и вообще нацболы люди нехорошие... А вот по делу лиепайских педофилов возбудились не на шутку: как это их на свободе оставили! И народ радостно рисует лозунги, встает в пикеты и клеймит позором либеральных судей и прокуроров.

Вот так мы устроены — не можем спокойно жить, если кто-то на свободе. Идеал — если посадят всех, правда? Никто ничего не знает об обстоятельствах дела, в чем именно состояли эти развратные действия, но надо сажать.

Понятно возмущение, когда подозрительно мягкий приговор выносится некоему влиятельному или богатому человеку — можно предполагать, что он давил на судей. Но в данном случае идет речь о семье, явно далекой от высших кругов: жена одного из обвиняемых — бабушка той девочки. Она была ее опекуном, потому что мать лишили родительских прав. Потом и бабушку лишили опекунства. Что-то не верится, что в такой семье есть серьезные рычаги для влияния на суд.

Полбеды было бы, если б скандал учиняли только любители протестовать. Но по этому приговору успели высказать свое негодование чуть ли не все влиятельные в стране люди: и президент, и премьер.

Политики собачатся между собой, соревнуясь, кто сильнее надавит на суд: лидер фракции «Единства» Аболтиня критикует министра юстиции Расначса за то, что он неохотно пришел на заседание сеймовской комиссии. На этом самом заседании комиссии депутат Юдин уверенно заявляет, что суд неправильно применил статью Уголовного закона.

И, конечно, не остается в стороне «Согласие»: мэр Риги Ушаков грозно вещает, что не хочет слышать дискуссии о воспитании педофилов, а только об их наказании. Его коллега Элксниньш — по основной профессии адвокат, то есть защитник обвиняемых — срочно сочиняет ужесточающие поправки к Уголовному закону.

Неужели все эти люди не знают, что судебная власть независима — в том числе и от них?

Материалы дела для них должны быть так же недоступны, как для всех прочих граждан. Давление на правосудие — само по себе антиконституционное действие, но у нас оно оказывается успешным: прокуратура подает протест.

И тогда по законам жанра выясняется, что протест действительно обоснован: оказывается, преступления не было вовсе. Обвиняемые теперь говорят, что оговорили себя, никаких других материалов против них в деле нет.

Ситуация достаточно обыкновенной судебной ошибки. Есть некая жалоба — толком неизвестно, от кого. И есть маргинальные люди, которых легко запугать полицией, прокуратурой и судом. Отпихиваться от жалобы сложнее, чем договориться с обвиняемыми, что они поработают на свежем воздухе.

И фабрикуется дело, и выносится приговор.


И вот тут мне очень интересно, как будут действовать все эти мерзавцы, которые так радостно завоевывали популярность на выдуманных страданиях девочки, давно живущей в новой семье и новой стране. Хватит ли у них силы воли придти извиниться перед людьми, которых они с энтузиазмом толкали в тюрьму?

Насколько я знаю отечественных политиков, скорее предположить другое: новое давление на этих несчастных. Оговорили себя раз — оговорят и еще.

Это меньший ущерб, чем честно признаться: дескать мы все — Вейонис, Страуюма, Аболтиня, Юдин, Ушаков, Элксниньш при всем нашем внешнем соперничестве — такие гады, что ни в грош не ставим ни презумпцию невиновности, ни независимость судебной власти.

И вот теперь уже надо винить не перечисленных политиков, а общество в целом. Потому что политики свои кадры знают. Им прекрасно известно, что народу нравится, когда сажают, и не нравится, когда освобождают.

Потому что чужое несчастье — для нас радость. Потому что мы очень мало отличаемся от поколения тех, кто на собраниях требовали «расстрелять, как бешеных собак» своих вчерашних коллег, неизвестно за что арестованных.

Независимость судебной власти — это не причуда. Это орудие защиты человека от толпы, которая всегда рада кричать «распни его».

И данная история парадоксальна тем, что давление на судебную систему привело к разоблачению судебной же ошибки. А сама эта ошибка произошла из-за того, что судьи — тоже часть общества, и выносить оправдательные приговоры они не приучены. Как в анекдоте сталинских времен про зэка, которому дали двадцать лет ни за что. «Врешь — говорят ему товарищи по несчастью — ни за что десять лет дают!» А у нас — исправительные работы.


Я пытаюсь проникнуть в мотивы тех, кто настаивал на тюремном заключении.

В чем его смысл? Девочка не жалуется, другие девочки от этих людей не пострадают: все происходило в семье, куда новые малышки уже не попадут. На самом деле это та же отвратительная и столь естественная для нашей страны бессмысленная злобность, которая диктовала законы о гражданстве или образовании.

Ведь никому ничего хорошего нет от того, что сосед не может голосовать или русский учитель будет с русскими учениками говорить по-латышски — но большинство радостно поддерживает.

До какого-то времени я лелеял надежду, что эта злобность — национальная латышская черта. Мы же против этих законов, мы же гордо говорим, что боремся за справедливость!

Ничего подобного. Солидарность со своими действует не дальше того момента, когда это затрагивает личные интересы.

Поэтому рускоязычные латвийцы столь же равнодушны к сидящим ни за что соплеменникам-нацболам, как и их латышские соседи. И столь же охотно готовы посадить мнимых педофилов — тоже соотечественников. Интеграция торжествует!