1.

Послушать либералов —что белорусских, что российских — происходящее в соседней республике описывается просто. Есть «ужасный кровавый диктатор» и есть «угнетенный народ», который «поднялся» и решил «бороться за свою свободу». Эту черно-белую картинку нам предлагают самые разные бумажные, электронные и Интернет СМИ — о российских «Новой газеты» и «Эха Москвы» до польской «Нехты». Если же спросить такого либерала: почему «угнетенный народ» 26 лет молчал и «терпел угнетение», а теперь вдруг поднялся «на мирный протест», снимая тапочки перед каждой скамейкой, то он сконфузится и забормочет что-то малопонятное про «меру гнева», «атавизмы тоталитарного мышления» и т.п.

В этом состоит главная особенность либерального мышления. Оно — мифологично. Оно не воспринимает социальную реальность в ее развитии. Еще Маркс отмечал, что либерал свято убежден, что капиталистический «гомо экономикус» — это «естественный человек», который всегда был, есть и будет, тогда как он порождение социально-экономических и политико-культурных условий Европы Нового времени. Со времен Маркса либералы ничуть не изменились.
 

Они просто не видят, что не случайно брутальность Лукашенко вызывала восторг у белорусов образца 1994 года и та же брутальность вызывает отторжение у некоторых слоев общества в Белоруссии в 2020 году.

Дело в том, что за эти 26 лет изменилось само белорусское общество. В нем произошли глубинные трансформации, которые в общем-то известны исследователям — социологам, демографам, экономистам, но до широкой публики эти факты практически не дошли. Широкую публику потчуют коктейлем из сенсаций, мнений известных, но весьма поверхностных «теле-экспертов» и «анализом» политологов, которые считают, что причина происходящего в общественной жизни — не в сдвигах в жизни и многотысячных и многомиллионных страт, а в том, в каком настроении проснулся тот или иной политик или что возжелал тот или иной олигарх.

Не будем им уподобляться. Отдадим себе отчет, что во многом Лукашенко пришел к власти в 1994 году в обществе, которое сильно отличалось от нынешнего белорусского. Оно было гораздо беднее. Оно было гораздо менее урбанизировано. Оно еще жило советскими традициями. Наконец, оно было гораздо менее безопасным и гораздо менее вестернизированным.

Но давайте разбираться со всем по порядку.
 

2.

Одним из важнейших является фактор урбанизации. Лукашенко пришел к власти в 1994 году в республике, где селяне составляли до 40%, да и многие горожане были таковыми лишь номинально. Они жили в малых и средних городах и были полуаграриями (совмещали работу в городском госсекторе с садоводчеством и огородничеством, чувствуя себя наполовину крестьянами — почти как их отцы и деды). Лукашенко был для них «своим», он воплощал их представления о руководителе, их менталитет, он говорил, как они, и думал, как они.

Теперь в Белоруссии горожан — около 80%. Беларусь одна из самых урбанизированных республик на постсоветском пространстве. Белорусы теперь — нация горожан. Причем значительная их часть живет в мегаполисе — Минске. Молодежь из малых и средних городов стремится в Минск, как в России их сверстники — в Москву.

А теперь мы подошли к очень важному моменту. Демограф Вишневский в книге «Серп и рубль» отмечал, что горожанин отличается от селянина ментально: горожанин — индивидуалист, он не знает даже соседей, он обеспечивает себя не при помощи своего хозяйства, а при помощи продажи на рынке своей силы и умений, для него большую роль играют деньги. Это уже «цивилизация рубля», а не «цивилизация земли». Люди «цивилизации рубля» ориентированы на рынок, выгоду, деньги, на договорные отношения, а не на общинную патриархальную взаимопомощь. Они — в большей мере циники, воспринимают себя как «высшее сословие» по сравнению с селянами.
 
Их уже много, но не критически. Однако ближайшие лет 15 станут решающими. Если не удастся возродить село (и цивилизовать его, чтоб люди оттуда не бежали), а также создать небуржуазный вариант урбанизма, то все проиграно (не только в Белоруссии, но и в России). Городская цивилизация тоже необходима и тоже имеет свои плюсы, но она не должна конфликтовать с «почвой», из которой выросла. У нас между городом и селом еще ведь — цивилизационный раскол, наш урбанизм — западнический.

К тому же в наших же условиях, на периферии мирового капитализма местная либерально-западническая «цивилизация рубля» вообще мало жизнеспособна. У нее нет «своей периферии», которую можно высасывать, как делает «цивилизация доллара» (а если и есть более бедные страны, то это временно, и много из них не высосешь).
 

3.

Отдельно хочется сказать о возмущении «избыточным насилием» милиции по отношению к протестующим. Отвлечемся сейчас от эмоций (хотя, конечно, с точки зрения морали нет ничего хорошего в избиениях людей, а в случае если при этом превышена мера самообороны — это еще и нарушение закона). Констатируем, что перед нами рисуют типичную картинку «цветной революции»: «до зубов вооруженный тиран» (Лукашенко с автоматом) против «мирных демонстрантов со светлыми лицами» (девушки с цветами).

Эта картинка, как и всякий пропагандистский штамп, очень упрощает ситуацию: отдельные «мирные демонстранты» на машинах въезжали в милицию, а «тиран» приезжал на заводы — с небольшой охраной в гущу толпы! — словом убеждать рабочих. Но речь сейчас не об этом.
 

Применение насилия, действительно, шокировало определенную часть белорусского общества, особенно, городскую молодежь и вообще — городских жителей. Но никто ведь даже не спрашивает: «почему?», а между тем ответ очень интересен.

Потому что современная белорусская молодежь выросла в обществе, где преступность — одна из самых низких на постсоветском пространстве (и, соответственно, сталкиваться с насилием простым гражданам приходится крайне редко). Фактически криминогенная обстановка в белорусских городах близка к показателям благополучной, сытой Восточной Европы (да и Западной до «нашествия мигрантов»). Количество убийств на 100 тысяч человек в 2018 году было в России 11, 3, в Казахстане — 8, 1, в Латвии (это уже Евросоюз!) — 6, в Белоруссии — 5, 2! (данные ВОЗ). А в 2017 Белоруссия вошла в топ-10 самых безопасных стран мира по версии Numbeo (Россия там — на 67-месте).

Кстати, самой безопасной страной мира является в этом рейтинге … Катар — абсолютная монархия! Его эмир — Тамим бин Хамад бин Халифа Аль Тани правит с 2013 года (до этого с 1995 года правил его отец Халиф бин Хамад). В стране нет выборов, партий, профсоюзов. Внимание граждан с шариками — демонстрации в самой безопасной стране мира запрещены. Любые, даже провластные!

За Катаром в списке идут такие «демократии» как ОАЭ, Тайвань, Гонконг… США — на «почетном» 50-м месте — перед Ираком и Ганой…

Однако в начале 90-х в Белоруссии, как в России, был разгул преступности, и остановил его не кто иной как Лукашенко, причем, достаточно жесткими полицейскими мерами. С тех пор в Белоруссии выросло 2 поколения, привыкшие к безопасным улицам ночью и не знающих, что такое рэкет. Их-то шокирует «брутальность милиционеров».

Короче, «протестующие Белоруссии» такие мирные и так возмущены действиями ОМОНа, потому что они привыкли к низкому уровню насилия. Но этому они во многом обязаны «диктатору» и его «силовикам» (как они обязаны ему и тем, что растут и развиваются города, притянув население из сел и тем самым обеспечив их рождение в «привилегированном столичном сословии»).
 
Кстати, у нас, в России в 2000-х люди, измученные криминальным уличным насилием, тоже голосовали за человека в камуфляжных штанах, голого по пояс, на коне и с ружьем наперевес. Того самого, кто обещал врагов «в сортире замочить». Да и даже в 2011 российской провинции, еще помнившей о бандах 90-х, казались смешными московские белоленточники с их «культом ненасилия» и «осуждением диктатуры».

О чем это говорит? О том, что власть в Белоруссии упустила, что выросло новое поколение. Оно подобно всем представителям «восставших масс» (по Х. Ортеге-и-Гассету) воспринимает с трудом созданные хрупкие институты цивилизации как естественную данность, за которую никого благодарить не надо. И о том, что если это поколение сейчас победит, то после нескольких лет хаоса они и их дети снова проголосуют за человека с автоматом. Который тогда им уже не будет казаться таким отталкивающим…
 

4.

Как известно, Х. Ортега-И-Гассет, создатель термина «восстание масс», именовал так общество потребления. А общество потребления так устроено, что оно исподволь разрушает традиционные авторитарные режимы. Оно формирует тип человека, который привык к тому, что его священное право — выбирать между различными товарами, их продавцами и производителями на рынке. Причем эта функция выбирать по его мнению — ключевая, потому что именно от его выбора — во всяком случае он в этом свято уверен — зависит разорится ли фирма, производящая айфоны или наоборот — будет процветать.

Американский экономист Гелбрайт не без иронии называет такое поведение «экономической демократией». Конечно, если в авторитарном обществе накопится критическое количество таких «экономических демократов», это общество начинает лихорадить. Они ведь и политику воспринимают как рынок, на котором избиратель-потребитель выбирает себе «товары» — политиков и политические партии. При этом средний представитель общества потребления — человек малообразованный и малокультурный, и при «выборе политиков» он не интересуется их программами, взглядами, анализом ситуации, для него важнее его внешний вид, умение вести себя, улыбаться.

Послушайте белорусскую молодежь, которая сейчас митингует на площадях. Они не могут объяснить: чем им не нравится «Батька». Им видите ли просто надоело, что один и тот же человек долго правит… Это поведение идеального потребителя: машина исправно работает, но ее нужно менять, потому что морально устарела, реклама предлагает новую, соседи купили другую модель, а чем мы хуже и т.д. т.п.
 

Кстати, также как «диктаторский режим Лукашенко» сделал Белоруссию одной из самых безопасных стран мира, он создал в стране большой сегмент «общества потребления», покрывающий не только Минск, но и большие и даже средние города. Это очень много для страны, находящейся вне Европейского Союза и канадско-североамериканской экономической зоны.

Впрочем, белорусским студентам, бегающим по Минску с бело-красно-белыми флагами не приходит в голову, что с белорусско-польской границы начинается полупериферия глобального капитализма. А на полуперифериии уровень потребления, хоть немного напоминающий западный, можно обеспечить только в закрытых элитных районах национальных столиц.

Съездите в Рио-де-Жанейро и посмотрите, как люди, с доходами, сравнимыми с американским мидл-классом, живут за забором и воротам, охраняемыми армейцами, потому что вокруг этого оазиса — море бедноты из фавел, ненавидящих своих богачей и их покровителей — янки.

Сегодняшние прозападные протестующие в Белоруссии спрашивают: «почему не получаем зарплаты как в Польше? Или как в Германии?». Этот странный вопрос сродни вопросу эскимосского неразумного мальчика своей маме: «почему я не могу в декабре купаться в теплом море, как жители Калифорнии?». Польша — это Запад, часть Европейского Союза, метрополии мирового капитализма.

С. Кожемякин в статье «Периферийный капитализм» сообщает следующие факты:
Жители Белоруссии, Украины, России не жили и никогда не будут жить так, как жители США. Великобритании, Франции, и даже Польши, во всяком случае, пока существует глобальный капитализм. Потому что при капитализме они принадлежат ко второму, а не к первому миру и никто их в первый мир пускать не собирается, так как это можно сделать, только снизив уровень потребления европейцев и североамериканцев. Впору задать другой вопрос:
Советский Союз, включавший в себя второй мир и даже часть третьего (такие страны как Таджикистан и Узбекистан) смог совершить чудо — обеспечить более или менее сносный уровень потребления вне метрополии планеты. Антисоветчики смеются над лозунгом Л.И. Брежнева «Экономика должна быть экономной», но ведь это точное определение социалистического хозяйства — «экономная экономика». Как иначе это называть, если СССР, используя лишь процентов 15 мировых ресурсов, к 1970-м гг. сумел добиться сравнимого с западным уровня жизни для своих граждан.

Теперь такие страны как Беларусь, сохранившие некоторые остатки советских достижений (в Белоруссии — это заводы, в России — нефтедобыча), могут еще какое-то время балансировать над пропастью, которую им уготовил западный капитализм. Но цветные революции, порождаемые психологией общества потребления, вскоре разрушат сами условия, делающие возможным существование национального сегмента общества потребления (вне столичных «элитных оазисов»).

Перед нами грустная диалектика жизни — чем больше люди имели благ, тем меньше они их ценили и тем скорее их потеряют. Как научиться тому, чтобы люди жили в комфорте, в безопасности, но понимали, благодаря чему они все это имеют и ценили условия и базис своего благополучия? Если бы мы знали ответ на этот вопрос, может и СССР сохранился бы…