Продолжаем публиковать записи из дневника Елены Дебрер, которые она вела в своем блоге на LiveJournal с 2006 по 2010 год: наша жизнь глазами фельдшера «скорой». Просим отнестись с пониманием к не всегда деликатной правде этой жизни.
 
Первая часть — здесь
 
   
Опять же где-то посередь ночи я долго и безуспешно втолковывала даме, вызвавшей «скорую помощь» по случаю гипертонического криза, что повышенное давление можно корректировать правильно подобранными таблетками, в том числе и мочегонными. Дама послушно кивала, но пить мочегонное наотрез отказывалась. Я исчерпала все доводы и в итоге устало-раздраженно поинтересовалась в вежливой форме, какого, собственно, она решает, что ей следует пить, а что нет, зачем ей при таких медицинских познаниях нужна «скорая» и чем же ей не вышли мочегонные?!
 
Дама удивленно округлила глаза:
 
— Доктор, ну вы что, от мочегонного же кожа сохнет и морщины будут!!!
 
Ничо такой довод, особенно если учесть, что той даме было 94 года.
 
   
На дежурство Леша явился с пухлой черной папкой. Леша готовится к сертификации. На мой вопрос: «А после сертификации ты сможешь работать интенсивным доктором?» Леша радостно ответил: «Нет, после сертификации я наконец-то смогу свалить из этого болота!» Я взгрустнула — ну вот, еще одним хорошим человеком станет меньше, начала вяло отговаривать и приводить совершенно неубедительные доводы в защиту работы на «скорой». «Лен, ну подумай сама — ну что здесь делать? Здесь ничего не меняется и никогда не изменится, а мне надоело лечить поносы у детей, выслушивать оскорбления в свой адрес и чувствовать себя кругом виноватым. Это же не работа, это издевательство, сама посмотри». И я стала смотреть.
 
Первый вызов — инициальный отек Квинке. Лечим по полной программе — катетер, система, антигистамины, гормоны, везем в больницу. Я украдкой гляжу на Лешу — вот, мол, гляди, вполне нормальный обоснованный вызов. Леша довольно улыбается — день начался плодотворно.
 
Второй вызов — ножевое ранение в живот. Летим со всей «дискотекой» — старший врач предупредил, что ранение тяжелое, что реанимационная бригада наготове и по первому нашему сигналу ринется на помощь. Я мечтательно представляю себе море крови и умирающего пациента, которого мы с доктором сейчас несомненно спасем.
 
На вызове нас поджидала спившаяся мадам с колотой раной в пузе. Рана даже не кровоточила, потому как нанесена была несколько часов назад в процессе распития алкогольных напитков в компании неуравновешенного соседа. Когда доктор поинтересовался у потерпевшей, при каких обстоятельствах было получено повреждение, пропитая синемордая беззубая тетка кокетливо стрельнула заплывшими свинячьими глазками и хриплым басом ответила: «А я ему не дала!» Боги, боги мои, как тошнотворен должен быть вид совокупляющихся безмозглых вонючих тварей...
 
Отвезли тетку в больницу, где к ее спасению немедленно приступила бригада квалифицированных абдоминальных хирургов. Вне всякого сомнения, они вернут к жизни этого полезного члена общества.
 
А дальше начались бесконечные детские температуры, поносы и рвоты — орущие детеныши млекопитающих, толпы ничего не соображающих родственников вокруг со своими идиотскими вопросами, монотонный голос Леши, в который раз повторяющего прописные истины. Совершенно бесполезное занятие, еще хуже, чем бисер перед свиньями.
 
К вечеру мы слегка одурели от бешеного темпа работы, но картинка несколько поменялась — начались «умирающие на улице». В 99% случаев «умирающий на улице» оказывается очередным обоссанным бомжом, упившимся до коматозного состояния и валяющимся где-нибудь в сугробе под кустиком. Там его замечают бдительные прохожие и вызывают «скорую помощь», даже не удосужившись подойти к «больному» и поинтересоваться его состоянием.
 
Мы подобрали несколько ярких экземпляров. Среди них оказался и юноша, уверенно торчащий на героине и запивающий его водкой. В машине он невнятно мычал, пускал слюни и весьма натурально рыдал — мол, посмотрите на меня, это же кошмар, мне так плохо, помогите, будьте людьми! Мы-то будем, а вот он уже вряд ли. И скажите мне на милость — ради чего мы их спасаем?!
 
Кульминацией дежурства стал вызов к мужчине 37 лет от роду, который страдал от сильных головных болей. По приезде на вызов было обнаружено богатырски храпящее в мягкой постельке пьяное чудовище и его обеспокоенная подвыпившая гражданская жена. Она-то и вызвала «скорую», мотивировав это тем, что ненаглядный мучается уже неделю и она больше не может смотреть на его страдания. После многочисленных попыток тело наконец-то проснулось и уставилось на нас тупым мутным взглядом — тело было не в курсе, что ему вызвали «скорую», оно агрессивно рычало и всячеки сопротивлялось осмотру.
 
Доктор Леша культурным голосом объяснил сожительнице тела, что провести медицинский осмотр без согласия пациента не представляется возможным; что измерить давление мы также не в состоянии, так как единственной доступной на данный момент частью тела пациента является его жопа, каковой он к нам повернулся и продолжил храпеть; что за медицинской помощью следует обращаться в поликлинику в момент наступления у тела просветления сознания — и так далее, и тому подобное...
 
Когда доктор Леша объяснял по телефону сложившуюся на вызове ситуацию старшему врачу, тело внезапно проснулось, село на кровати, сфокусировало взгляд и полным ненависти голосом на чистейшем государственном языке отчетливо произнесло: «А пошел-ка ты на х**!» После чего снова рухнуло в постель и захрапело, распространяя вокруг малопривлекательное амбре.
 
В лице Леши не дрогнул ни один мускул. Он встал, вежливо попрощался с хозяйкой дома и направился к двери. «Подождите, так вы что, его даже не осмотрите, не измерите давление, не сделаете какой-нибудь укольчик?!» — возопила нам вслед мадам. Леша медленно обернулся, подошел к возмущенной таким поведением врача женщине, внимательно посмотрел на нее поверх очков своими чайными глазами и отчетливо произнес: «Знаете что, уважаемая... Я, пожалуй, пойду на х**». Занавес. Мои молчаливые овации.
 
В пять часов утра мы поехали лечить нервный тик у юноши 23 лет.
 
Извините, что я своим рассказом отняла так много вашего драгоценного времени. Я просто вне себя. Скажите, ради ЭТОГО я потратила столько лет своей жизни,проведенных на лекциях?! Ради ЭТОГО я жертвую своими нервами, здоровьем, личной жизнью, подвергаю риску свою жизнь?! Вот ради ЭТОГО??!!
 
Сегодня у меня впервые зародились сомнения в том, что «скорая помощь» для меня — это навсегда.
 
А Бог — он, разумеется, есть. Он никуда не уходил. Он просто отвернулся. Потому что ему стыдно смотреть на чад своих — обоссанных, заблеванных, обосранных, тупо мычащих и пускающих слюни, с исколотыми венами и сожжеными паленой водкой желудками, гниющих заживо и плодящих на себе червей. Он милосерден и постоянно дает скотам еще один шанс стать людьми, в очередной раз отодвигая миг их смерти. А я, слабенькое орудие в руках Его, куда менее милосердна.
 
   
...как всегда — ночь, как всегда — сплю, как всегда — вызов, три часа ночи, ну кому не спится, сколько же это будет продолжаться, ну что там у нас, о, авария, ну полетели.
 
И полетели, полусонные, и проснулись моментально, потому что прибыли на место происшествия неожиданно первыми, потому что никого еще нет, есть только фонарный столб (никогда не думала, что фонарные столбы, когда они лежат на земле, выглядят такими огромными), куча металлолома (что это? «Опель»? никогда бы не догадалась), три плотно упакованных в эту груду обломков стонущих, кричащих, дышащих и истекающих кровью тела да бестолково толпящиеся вокруг друзья.
 
Ехали на двух машинах, молодые, веселые, гуляли где-то всю ночь, неслись по мокрой улице по домам, а тут вдруг — поворот, а на повороте — столб, и руль как-то выкрутило из рук, и страшно, громко, больно, и весь бок машины смят, да и машины-то никакой уже нет, и столб пробивает ее почти насквозь, такой бетонный и убедительный столб, и я замираю рядом со всем этим, оглушенная.
 
Замираю на долю секунды, а кажется, прошел час, и все-все я успеваю заметить — и окровавленную голову водителя, и вздрагивающую девочку, лежащую на его коленях, и мальчика, совсем молоденького, наполовину выброшенного из машины через заднее стекло, но так и не выпавшего из нее, потому что ноги накрепко прихвачены бетоном и металлом.
 
А потом понеслось... спасатели, реанимационные бригады, пожарники, синие сполохи мигалок, вопросы, вопросы отовсюду — как она, доктор, что с девушкой, доктор, скажите, я не слабонервный, что вы молчите, доктор?!
 
Шины на шею, носилки оземь, система готова, бинты рассыпаны по полу, ну, вскрывайте же эту чертову консервную банку, доставайте же их, а, вот, водителя вытащили, бежим к нему — что, где болит, говорить можешь, порезано ухо, шок... и все. И ни царапинки. Секундное облегчение, и сразу же — девушка!
 
Врач крутой реанимационной бригады спокойно просовывает руку промеж металлических заусениц, долго щупает жилку на шее, которая должна биться, хоть слабенько, но обязана... а она не бьется. Затихла. Еще пять минут назад дышало, жило, боролось, сплевывало кровью, а сейчас лежит на траве и смотрит на меня серыми глазами с огромными зрачками, которые не реагируют на свет. Длинные рыжие волосы в крови, кровь на губах, тело не исковеркано, и я не могу понять — ну почему?! И только потрогав грудную клетку и ощутив под рукой холодец из раздробленных косточек, понимаю, что не могли мы, не могли ничего сделать, и никакие «а если бы...» не работают.
 
И я уже не слышу, как спасатели пилят с противным скрежетом металл, как вытаскивают последнего, третьего пассажира, как увозят обоих мальчиков бригады по разным больницам. Они — увозят. А я — нет. Столько мыслей в голове, руки автоматически делают заученные движения, голос что-то говорит, кому-то отвечает, б**, не могу, никогда не привыкну, никогда не смогу досыпать остаток ночи после таких вызовов. И доктор моя, что уже 10 лет на «скорой», тоже не сможет. И мы с ней до конца смены сидим на кухне и пьем чай, заполняем карточку, тихо переговариваемся, делаем вид, будто мы люди привычные и прячем друг от друга слезы...
 
...так отметила свой юбилей А.C., рожденная в 1985 году. Удачи на дорогах.
 
   
По причине врожденной и неисправимой наивности и отчаянного оптимизма я считала, что за время моего двухнедельного отсутствия на работе мир кардинальным образом изменится. Ну, к примеру, всех постоянных клиентов «скорой помощи» внезапно унесет тайфун. Или они дружно соберут вещи и переедут жить в другой район. Или еще что-нибудь в этом роде.
 
Однако, к моему величайшему огорчению, ничего подобного не случилось. И я снова с постной рожей читаю лекции истеричным молоденьким мамашам, свечу фонариком в раззявленные пасти их отпрысков, строю скорбные мины старушкам и вдохновенно воспитываю алкашей.
 
Последнее дежурство не стало исключением. Весь день я провела в спасении сильно бухающих граждан от всевозможных недугов, а на ночь меня перекинули на интенсивную бригаду. Качество вызовов от этого практически не изменилось, но стало гораздо веселее, потому как доктор Сандра к лечению «измученных нарзаном» граждан подходит изобретательно и с огоньком.
 
В прекрасном расположении духа едем мы на очередной вызов. Кафе «Ригонда» (наш местный очаг культуры, в котором и сама я неоднократно... ну, короче, кто ж не без греха), там какого-то несчастного эпилепсия скрутила. Первое, что я слышу, выходя из машины — это жуткий, нечеловеческий рев, леденящий кровь в ночной тиши. У меня как-то сразу энтузиазма поубавилось, и я галантно пропустила вперед массивную докторицу, не забывая производить впечатление на окружающих своим умным врачебным выражением лица и попутно прикидывая пути к отступлению.
 
На площадке у самого входа в дискотэку в позе убиенного красноармейца возлежал мужичина. Признаков эпилепсии у него не наблюдалось, как не наблюдалось и человеческой одежды — облачен мужичина был в шелковые черные трусы и противорадикулитный пояс, за который был заткнут тюбик «Тигриной» мази.
 
Туша явно более центнера весом лежала на полу и, закрыв глаза, вдохновенно орала. Вокруг толпились посетители дискотэки, несколько охранников и гардеробщица. При виде сотрудников «скорой помощи» пациент мгновенно перестал орать и стал жалобным голосом рассказывать свою печальную историю — мол, не хотел ничего плохого, пришел в клуб послушать музыку, потому как дома бессонница мучала. А почему голый? Так жарко было. А вещи мои вон там, под тополем, в мешочке аккуратненько лежат, принесите, люди добрые. Люди добрые в моем лице покорно поплелись за вещами пациента — ну не голым же его в больницу тащить.
 
В пакете обнаружились рубашка, пара кроссовок и личные вещи пациента, при осмотре которых я сильно засомневалась в правильности мотива вызова.
 
К личным вещам пациента принадлежали:
 
— подкова железная ржавая весом около трех килограммов — 1 штука;
 
— собачка плюшевая рыжая — 1 штука;
 
— пепельница стеклянная изящная — 1 штука;
 
— трубка домашнего радиотелефона — 1 штука;
 
— алкогольный коктейль собственного пациентского производства «Березовый сок с бальзамом» в полуторалитровой бутылке — 1 штука.
 
Когда я, преисполненная задумчивости, приплелась обратно к месту возлегания пациента, тот был уже оперативно поднят на ноги и препровожден в машину. Впрочем, не то чтобы на ноги — передвигаться пациент отчего-то предпочитал исключительно на четвереньках. Процесс сбора анамнеза был осложнен тем, что пациент находился в полном отрыве от реальности и общался с какими-то невидимыми нам сущностями.
 
Факт наличия белой горячки был практически налицо, но ехать в дурдом через весь город не хотелось, поэтому пациенту был поставлен диагноз «Сотрясение мозга. Интракраниальная гематома?» с целью эвакуации болезного в ближайший стационар «Гайльэзерс».
 
По дороге я, сгорая от прущих из меня наружу навыков психиатра-любителя, пыталась установить контакт с больным. Увы, мне удалось узнать только то, что пациент сильно устал после недавнего сражения с героем латышского эпоса Лачплесисом, коего он одолел в неравной битве при помощи двухметрового меча, и теперь пациент желает лежать и отдыхать, а отвечать на мои скучные вопросы не желает.
 
Я поинтересовалась, какого хрена пациенту не лежалось дома и какие потусторонние силы притащили его, практически голого, в ночной клуб. Вопрос мой пациента расстроил, он всплакнул, после чего жалобно поведал, что дома он лежать не может, потому как у него бессонница и уснуть он может исключительно под звуки музыки, а если музыки нет, то его кошмары и видения одолевают.
 
— Лезут и лезут, проклятые, лезут и лезут через окно!
 
— Так кто же лезет-то, уважаемый?
 
Пациент распахнул свои доселе зажмуренные глаза, уставился на меня взглядом, полным самого что ни на есть настоящего безумия, всхлипнул еще пару раз, скосил глаза к носу и жалобно поведал:
 
— Шакалы, павианы и латгальцы!
 
Когда я попыталась представить себе эту эпическую картину, меня скосило напрочь. До самой больницы я больше не приставала к пациенту с вопросами, а тихонько похрюкивала от смеха и слушала его восхитительно-продуктивный бред про Лачплесиса, павианов и латгальцев, в который причудливым образом вплетались семейный доктор И.Б. и травматолог Ш. из Травмоинститута.
 
Пациент был сдан в стационар нейрохирургу и дальнейшая судьба его неизвестна.
 
«Пить надо меньше, меньше надо пить». (с)
 
 

(Продолжение возможно…)