ЛИТВА. ПРАВОЗАЩИТА
08.02.2023
Альгирдас Палецкий
Писатель, журналист
НАРУЧНИКИ НА МЫСЛЬ
Часть Х
-
Участники дискуссии:
23 -
Последняя реплика:
больше месяца назад
начало
Я знал, что, реализуя все свои права свободного человека, во многом рискую. После событий на Украине политическая атмосфера в нашем регионе стала суровой, Литва из всех стран ЕС выделялась обостренным отношением к России.
Как и у Фукидида, в описанных гражданских и внешних конфликтах, охвативших греческие полисы 2500 лет назад, так и в новой холодной войне, охватившей Восточную Европу, и в Литве в том числе, многие из чувства незащищенности стремятся показаться патриотичнее других, демонстрировать бдительность, найти затаившегося врага, напасть на него. И таким образом возвыситься в глазах других.
Мою книгу, которую я писал о январских событиях, интервью с участниками тех событий, поиск возможностей предпринимательства в России некоторые службы могли умышленно рассматривать как «враждебные действия». Но они забыли, что времена изменились. Изменилось и общество — люди прекрасно осознают, когда преследуют за взгляды.
Поэтому тогда, в конце 2016 года, я, с одной стороны, определил для себя, что не им — моим недругам — указывать, как мне думать и что мне делать. А с другой — решил, что кричать на каждом углу, что пишу книгу и посредничаю в делах бизнеса, тоже не буду — именно потому, что кое у кого в процессе поиска врага мог случиться припадок. И в пылу меня могли обвинить во всевозможных преступлениях, а у меня была семья, родные.
Не скажу, что я был рядовым начинающим предпринимателем — я все же был уже достаточно известным политиком, хотя в СМИ меня популяризировали по-разному. В такой атмосфере никакой бизнес невозможен. Поэтому я предложил Д. Бертаускасу меньше разговаривать по телефону, а планы по бизнесу в России обсудить при встрече.
Но вскоре мы поняли, что это невозможно, все чаще возникала необходимость обсудить одно или другое дело, а времени для встречи вживую все не находили, поэтому о бизнесе частенько разговаривали по телефону. Все эти разговоры службы записали, а прокуратуре выпало задание выудить из них «замаскированный шпионаж». Трудноватая задача.
На взгляд прокурорши, застарелая моя (и не только моя, но и многих в Литве) привычка, где-то оставив мобильный телефон, беседовать с человеком — «жесткая конспирация». Если это так, то две трети членов Сейма — «жесткие конспираторы»... Ведь именно будучи членом Сейма в 2004-2007 году, перенял у коллег по Сейму эту привычку.
Парочка членов Сейма, которые работали в то время в Сейме в комитете по безопасности и обороне тогда меня по-дружески предупредили, что прослушивается и мой телефон. Ну как же нет, если в Литве уже тогда количество прослушиваемых людей превышало соответствующий показатель Германии, а ведь в Германии в 30 раз больше жителей, чем в нашей стране.
Пожалуй, вскоре дождемся и такого дополнения в кодексе:
Дополнительная статья в Уголовный кодекс «Разговоры на открытой местности без телефонов и других средств шпионской конспирации»
Те, кто разговаривал на открытой местности без телефонов, рассматриваются как шпионская сеть и подвергаются наказанию за шпионаж лишением свободы от 3 до 15 лет.
Уже находясь в изоляторе, узнал из прокурорских бумаг, что к особо серьезной конспирации причисляется и другое элементарное действие.
А именно — если ты, будучи в стране, не являющейся членом ЕС, в которой очень дорогая услуга роуминга, покупаешь местную сим-карту, то в таком случае ты — великий конспиратор.
А если ты, часто путешествуя, пользуешься за границей вторым телефонным аппаратом (так удобнее; литовская сим-карта остается в твоем основном, а местная — во втором телефоне), то ты уже супершпион. (Как и сотни тысяч, если не миллионы людей в мире.)
Оказывается, с моим Отцом и Мамой, следуя этой логике, мы постоянно «серьезно конспирировались». С Отцом с давних пор любим разговаривать не в помещении, а на свежем воздухе и без мобильных телефонов, а с Мамой — она у меня германистка — частенько разговаривали по-немецки. Это, оказывается, очень подозрительно. Это маскировка. Имея в виду, что я родился в Швейцарии, это еще одна улика, что я продолжаю работать на разведку Швейцарии.
А еще я с детства слышал, как Отец для «разминки восприятия» частенько жонглировал словами, меняя местами в слове буквы и слоги и по-всякому «конспирировался». Например, иногда он говорил: «balai regas kaivutis» — пойми, что это значит. А если знаешь правило смены первой согласной слова со второй, то сразу становиться ясно: «labai geras vaikutis» (очень хороший ребенок).
Отец, по обыкновению, так разговаривал (и дальше разговаривает) при хорошем расположении духа или чтобы нас по-доброму поддразнивать. А теперь и для того, чтобы не навестил доктор Паркинсон или доктор Альцгеймер.
Кстати, интересная деталь: из отчетов, подшитых в дело, очевидно, что мне как объекту слежки со стороны служб был присвоен псевдоним «Юстас» (!). (Юстасом звали деда Альгирдаса Палецкиса, первого президента Советской Литвы— Ред.). Подбирая это популярное в роду Палецкисов имя, сыщики в очередной раз показали, по каким дополнительным мотивам (наряду с моей общественной деятельностью) за мной ведется слежка.
«РАССЛЕДОВАНИЕ ОСОБО СЛОЖНОЕ, ОЧЕНЬ БОЛЬШОГО ОБЪЕМА»
Трафаретную фразу о «расследовании особо сложном, очень большого объема» потом часто будут использовать прокуратура и некоторые СМИ, которые ее цитировали. Вот только несколько примеров того, на что опирались следователи, настраивая таким образом печать.
В начале 2017 года мы с Д. Бертаускасом, прибыв в Москву, переночевали у его старого приятеля, грузина-предпринимателя Алеко. Вскоре прокуратура стала интенсивно расследовать, а не является ли этот Алеко со звучной фамилией Кукуджанишвили русским разведчиком? После «особо сложного, очень большого объема расследования», не раз допросив об этом меня и не только меня, прокуратура установила: нет, он не разведчик. Он — обыкновенный грузин, подрабатывающий на московских рынках.
Но этот длительный и сложный ход мысли, который привел к такому выводу, занял в деле несколько страниц, предназначенных внезапно прославившемуся грузину-сакартвелу Алеко Кукуджанишвили. На страницах дела найдутся и несколько его снимков, и копии его паспорта (Д. Бертаускас когда-то приглашал его в Литву и посредничал в получении визы), и свидетельства из уст Д. Бертаускаса о работе Алеко на рынках Москвы.
В «шпионской схеме» одна нить от Алеко «опасно» приблизилась и ко мне. Дело было так. Алеко, узнав, что я преступным образом знаком с уже упомянутым Андреем Канчельскисом, российским и английским футболистом литовского происхождения, попросил у него поинтересоваться, не согласился ли бы тот слетать в Грузию-Сакартвело и дать оценку его племяннику, который играл в одной местной футбольной команде и мечтал о международной карьере футболиста.
Согласился помочь, так как люблю футбол, Грузию-Сакартвело и ее вино. И вот мы втроем — Алеко, Андрей и я — встретились в одном из московских кафе для конспиративной беседы. Для конспиративной потому, что о встрече я договаривался, используя местную российскую-шпионскую сим-карту. Поэтому в моем «шпионском» деле также фигурирует эпизод с пока еще почему-то не обвиняемым, возможным посредником российских и грузино-сакартвелских шпионств Андреем Канчельскисом.
Обязан был ответить на вопросы следователей, о чем именно я общался с Алеко и Андреем. Решил не скрывать это преступление и во всем честно признался. Кажется, на этот раз меня простили. Зато само дельце все раздувалось, раздувалось, «особо усложнялось», приобретая все больший объем и требуя больше времени.
ЭРНЕСТ И ЧЕ ГЕВАРА
Вообще, москвичи литовского происхождения особо интересовали прокуратуру (как же так они смеют жить в Москве?). К счастью моему и их, я не знал ни актрису Ингеборгу Дапкунайте, ни режиссера Римаса Туминаса, ни его коллегу Миндаугаса Карбаускиса. Иначе «особо сложное расследование приобрело бы еще больший объем», а указанные актеры вдруг очутились бы в ими доселе еще не виданной пьесе театра абсурда.
Д. Бертаускас по собственной воле (а может, кто-то его попросил или надоумил) подружился в фейсбуке с известным ведущим новостей Эрнестом Мацкявичюсом. Его отцом был известный режиссер Гедрюс Мацкявичюс, осмелившийся в свое время творить в Москве. Д. Бертаускас предложил нам встретиться с Эрнестом, и мы трое пообедали в одном из кафе.
Эрнест оставил приятное впечатление человека, которому дорога Литва. Говорили о том, что досадно, когда власти-соседки ссорятся и в результате страдают люди. Это знакомство, хотя само по себе и было преступно, не имело преступных последствий, все мы были достаточно занятыми людьми, чтобы встретиться еще раз.
Однако позже, в тюрьме, мне приходилось не один раз и не только на одном допросе отвечать на вопросы следователей, о чем конкретно мы разговаривали с Эрнестом. Нет, вы знаете, он почему-то меня не вербовал. И я его не завербовал. Когда-то меня, правда, своими книгами и деятельностью «завербовал» другой Эрнест — Че Гевара. Аргентино-кубинский революционер, оставивший в прошлом свое материальное благополучие и отдавший себя созданию (не своего) светлого будущего.
Вот так, застревая на подобных мелочах, следственный воз тащился долгой дорогой в дюнах, так как все больше обрастал мелочевкой, которой его нагружали. Вот к делу подшиты электронные билеты на поезд, самолеты и автобусы. Следователи вытащили их из наших конфискованных (до сих пор не возвращенных) компьютеров и телефонов.
В дело подшивались даже билеты на метро (только московские, хотя на моем столе валялись и парижские), почти все мои полученные за границей визитки, копии почти всех найденных в моем доме записей, почти все содержание мусорного ящика. Дело необходимо было раздуть хотя бы до каких-нибудь 20 томов. А как иначе оправдаешься перед обществом, что досудебное расследование растянулось на 17 месяцев. Только так. По одной мелочи в месяц в папку...
«ДУШАНЧИКИ», ИЛИ НАЧАЛО «ВЕРБОВКИ»
Но вернемся в Москву, в февраль 2017 года, на место «вербовки» и «преступления». Следуя логике некоторых влиятельных людей, приблизительно 97 процентов жителей России являются представителями шпионского мира — кто напрямую, кто опосредованно, но абсолютное большинство русских именно такие.
Возможно, те, кто это утверждают, равняются на стиль сенатора США Джона Маккейна, который Россию называл не страной, а бензоколонкой? (Дескать, это страна, в которой нет ничего ценного, кроме нефти). Что же, если Россию можно назвать бензоколонкой, то почему не дать ей название «страна-шпионка»? Ведь все же знают, что, если очутишься там, тебя тут же завербует или дворник, или доярка, или водитель такси.
Кроме того, эта «страна-шпионка» вербует тебя сразу, вдруг и без разминки. И вот, когда мы с Д. Бертаускасом только зашли в офис частной охранной фирмы М. Головатова, хозяин, едва сделав глоток кофе, занялся «вербовкой». Только успел Д. Бертаускас изложить идею бизнеса по продажам его ароматизаторов на рынке России, как М. Головатов с юмором назвал ароматизаторы «душанчиками». Это был знак — начинается глубокая конспирация.
Он попросил прислать какую-нибудь справку об этом продукте, так как о нем ничего не слышал. Это означало первое «задание» российского шпионского мира. Мы, как все сознательные граждане Литовской Республики, вместе с Д. Бертаускасом обязаны были знать: российское шпионство за все время своего существования, реально же с периода НКВД, ЧК, «охранки», а может быть, даже со времен опричнины (сплава шпионства и полиции) царя Ивана Грозного особенно интересуется пищевой промышленностью и ароматизаторами.
Но ничто ее так сильно не интересовало, как ароматизаторы, производимые на небольшом предприятии с несколькими рабочими, под руководством партнера Д. Бертаускаса в Литве (фамилию называть не буду, чтобы избежать его ареста). Российское шпионство готово на все, чтобы только разнюхать все о «душанчиках».
Но отбросим сарказм. Суть беседы была проста. Д. Бертаускас изложил М. Головатову идею по развитию бизнеса ароматизаторов. Как я уже упоминал, цена литовских ароматизаторов по сравнению с западными или восточными аналогами была приемлемой, а качество не хуже, поэтому они могли конкурировать на российском рынке. Д. Бертаускас предлагал М. Головатову вместе развивать этот бизнес в России. А он попросил прислать описание ароматизаторов и цены.
САМОЕ ЧУВСТВИТЕЛЬНОЕ МЕСТО БЕРТАУСКАСА
К М. Головатову и производству мы еще вернемся. Основной ключ к делу «о шпионаже» — 10 октября 2018 года. Казалось, что это будет обычный день. Утром мы встретились в Вильнюсе, в офисе фирмы Д. Бертаускаса. Бизнес в России набирал обороты медленно, поэтому обсуждали, как его развивать параллельно и в Литве.
Вдруг открываются двери, и в комнату входят пять сотрудников в гражданском. Приказывают сидеть. Показывают свои удостоверения. На вопросы не отвечают. Фотографируют вещи в офисе, столы, пишут протокол. Через 10 минут на мой вопрос «Что здесь происходит?» — наконец отвечают: «Это не к вам, господин Альгирдас. Подозрения мы предъявляем Деймантасу Бертаускасу».
Какие подозрения? Оказывается, они вместе с американскими партнерами установили, что Д. Бертаускас скачивал на свой компьютер порнографические детские снимки с какого-то сайта США. Лицо Д. Бертаускаса почернело. Его трудно было узнать.
Он спросил сотрудников: «Есть возможность сделать так, чтобы об этом никто не узнал?» Сотрудники ему ответили утвердительно, существует и процедура непубличного расследования дела.
Напомню: в это время еще не было ни разговора о каком-то деле «о шпионаже», ни даже подозрения, что оно вскоре появится.
Вторая часть 309-й статьи Уголовного кодекса гласит: за хранение детских порнографических снимков предусмотрено наказание лишением свободы до четырех лет... У Д. Бертаускаса двое несовершеннолетних детей, жена. Естественно, он не хочет в тюрьму.
Д. Бертаускас оказался совсем другим человеком, чем представлялся. Жил и другой, тайной жизнью. Или даже несколькими жизнями. Человеку в душу не заглянешь. Но тогда я даже не подозревал, что Д. Бертаускаса, находившегося в состоянии шока, тут же превратят в орудие в грязной игре против меня.
В тот же вечер (это я узнал позднее, уже после моего ареста, из материалов дела) Д. Бертаускаса дома навещают будущие следователи по делу «о шпионаже». И проводят первый «разведывательный допрос» — именно так он назван в деле. Оказывается, есть и такой специфический вид допросов. Видимо, свидетельствующий об особых, доверительных отношениях между разведчиками и допрашиваемым лицом.
И уже спустя два дня, 12 октября 2018 года, спешно проводится второй разведывательный допрос. В деле «о шпионаже» есть стенограмма части допроса. Думаю, что позже, после завершения суда, эту часть будет разрешено опубликовать. Тогда и вылезет шило из мешка — какое психологическое давление оказывалось на Д. Бертаускаса.
Разведчики получали желаемый результат, задавая вопросы, которые очевидным образом подсказывали ответы. Учитывая то состояние, в котором находился Д. Бертаускас, испытывая стресс после только что возбужденного дела за хранение детских порнографических снимков, понятно, что им можно было легко манипулировать.
Д. Бертаускасу тогда, по-видимому «нечаянно», не разъяснили, что все, что он, загнанный в угол, будет рассказывать о бизнесе в России или обо мне, может быть использовано и против него самого... «Нечаянно» промолчали и о том, что он уже в тот же вечер мог попросить себе адвоката.
Наблюдая за методами, которые были использованы при возбуждении дела «о шпионаже» и моем аресте, верится, что недалек тот час, когда кто-то предложит их узаконить вот таким способом:
Дополнение к Уголовному кодексу статьей «Арест опасного инакомыслящего»:
При возникшей необходимости ареста опасного инакомыслящего, но за неимением доказательств преступления, необходимо в его окружении найти уязвимого человека, надавить на его чувствительное место и, получив таким образом требуемые показания, на их основании арестовать инакомыслящего.
Особенно примечательно вот что. ДГБ отказался предоставить суду и мне, как обвиняемому, аудиозапись и стенограмму первого разведывательного допроса Д. Бертаускаса. ДГБ так же отказался предоставить запись и стенограмму первой части второго допроса. Хотя я свою просьбу аргументировал предельно понятно: из рассекреченной части допроса со всей очевидностью ясно, что в остальных засекреченных частях представители служб с Д. Бертаускасом говорили обо мне. О том, что вскоре превратится в обвинения в «шпионаже». На основании рассекреченной части также напрашивается вывод, что сотрудники могли с Д. Бертаускасом договариваться о его тайном сотрудничестве или, возможно, еще о чем-нибудь.
ДГБ свой отказ полностью рассекретить содержание двух разведывательных допросов объяснил так: якобы в результате полностью публично озвученных записей двух допросов будет раскрыта идентичность личности сотрудников. Согласен — тогда не озвучивайте записи, но представьте хотя бы все стенограммы допросов. Скройте все фамилии сотрудников, они не важны. Как обвиняемый в особо тяжком преступлении, имею же я право знать, на основании каких разговоров меня обвиняют? И суд, думаю, имеет право знать тоже.
Но ДГБ думает иначе. Более того, в ходе разбирательства дела в суде Д. Бертаускас отказывался отвечать на многочисленные вопросы моего адвоката о его отношениях с ДГБ. Не отвечает — и точка. Тогда я попросил суд обратиться с просьбой в ДГБ, может быть, там уточнят, сотрудничает ли Д. Бертаускас с ДГБ?
ДГБ в справке от 25 марта 2021 года ответил: «/.../ ДГБ не имеет права предоставлять информацию о сотрудничающих или не сотрудничающих лицах».
Что и требовалось доказать...
***
Видимо, Д. Бертаускасу дали понять, что чем больше теперь он опорочит меня — а я и был их главной мишенью, — тем лучше будет ему, Д. Бертаускасу, в его деле о детских порнографических снимках. Ведь он стремится к благополучному его исходу?
И Д. Бертаускас начинает тайно меня очернять. Ему пришлось при этом несколько очернить и себя, все-таки мы несколько лет были вместе. Он, видимо, надеялся, что его за услуги вознаградят — может быть, простят грехи в деле о детской порнографии?
Уже значительно позже, листая рассекреченные страницы дела, я нашел многозначительную деталь. Когда сотрудники позже исследовали компьютеры Д. Бертаускаса, они установили вот что. В ночь с 10 на 11 октября 2018 г., сразу после завершения разведывательного допроса, Д. Бертаускас рылся в интернете, введя в окошечко функции поиска слова «секретный агент» или «секретный сотрудник». Видимо, пытался получше узнать свой новый статус.
Более того, в поиск он несколько раз вводил эти цифры и слова — «236 статья Уголовного кодекса». Хорошо, что я это заметил, когда внимательно, до мелочей вчитывался в каждую страницу «шпионского» дела. Тогда проверил — о чем эта статья? Оказывается, 236-я статья Уголовного кодекса звучит так: «Лживый донос или сообщение о несуществующем преступлении». Предусматривает лишение свободы до пяти лет. Д. Бертаускас, видимо, осознавал, что он совершает и что ему за это грозит. Но продолжал, так как чувствовал поддержку тех, кто им манипулировал.
А на допросах, услышав от Д. Бертаускаса фамилию М. Головатова, кое-кто, выпячивая грудь, стал, наверное, примерять ордена. Вот она, голубая мечта: еще чуть-чуть помесить глину, и уже можно лепить из него (и из меня) «шпионов Головатова и России».
Логика «железная»: если учесть, что М. Головатов когда-то, 30 лет назад, руководил отрядом военных специального назначения «Альфа», значит, он продолжает оставаться сотрудником КГБ, извините, ФСБ. Их не волнует факт, что М. Головатов в 1991 году оставил службу в отряде «Альфа», вышел на военную пенсию, занялся бизнесом. Что ему уже за семьдесят, в конце концов...
Среди моих бумаг, на которые я опирался при написании книги о январских событиях 1991 года, был лист с фамилиями прокуроров, которые расследовали это дело. Только фамилии, без каких-либо, тем более личных, данных. Разве это запрещено? В этом — все мое преступление?
От отчаяния, что нет улик, прокуратура стала искать лиц, которым я якобы «поручил шпионить», а сам коварно прятался за их спинами. У меня улик не нашли, может быть, удастся их найти у моих знакомых? Поэтому обыски и допросы провели еще у дюжины знакомых. Результат тоже был нулевым. Ни у кого ничего подозрительного не нашли. Иначе и быть не могло.
Обыск был произведен даже у пенсионерки, бывшей учительницы Бируте Дильпшене. Почему? Потому что мы уже много лет знакомы. И это очень подозрительно. А главное — у нее была знакомая из Панемуне, с которой она иногда выезжала в близлежащий Советск в Калининградскую область. Зачем? За дешевым лекарством и продуктами. Но прокуратуре померещилось, что женщины могли туда перевозить раздобытые мною «шпионские данные». Что у них нашли? Видимо, только жаропонижающие…
Та же пустышка вышла и после допроса всей «шпионской сети», т. е. всего оставшегося круга моих знакомых. Ничего не нашли. Тогда прокуратура решилась на последний выстрел. Может быть, теперь он будет точным? Сотрудники обыскали квартиру Валерия Иванова, бывшего руководителя организации «Vienybe-Jedinstvo-Jednosc», которая объединяла в основном людей национальных меньшинств и которая в 1988-1991 годах высказалась за сохранение СССР. На сутки закрыли его в арестантскую.
Что же было найдено из «арсенала шпионов»? Шифр? Коды? История болезни Ю. Меля или адреса секретных сотрудников? Листая страницы дела, вижу — ничего не нашли. Но свидетеля из него и из других прокуратура сделала. Ее позиция такая: если есть свидетели, значит (такова логика), было и преступление.
Свидетели (их было десять) на суде показали, что... меня знают, что... помогли в избирательной компании, что. со мной пробовали заняться бизнесом в Москве, что. видели меня в кафе в Москве, и тому подобное.
Кстати, приглашенный свидетелем в суд Юрий Мель, в то время находившийся в колонии Кибартай, показал, что ему еще в 2008 году диагностирован сахарный диабет. Эта болезнь, как сказал Ю. Мель, прогрессирует, неизлечима, о ней знала администрация тюрьмы и прокуроры. Ю. Мель сказал, что именно поэтому ему не нужны были новые справки о его тяжелом заболевании, так как он и так болеет
Дискуссия
Еще по теме
Еще по теме
Saulius Brazauskas
активный гражданин Литвы
АТАКА НА СТУДИЮ ПЕРСПЕКТИВА
Свобода слова по-литовски
Валерий Иванов
ПОЛИТИЗИРОВАННАЯ ЛИТОВСКАЯ ФЕМИДА
Альгирдас Палецкий
Писатель, журналист
НАРУЧНИКИ НА МЫСЛЬ
Часть IХ
Алла Березовская
Журналист
ВЕСТИ ИЗ ЛИТОВСКОЙ ТЮРЬМЫ
АЛЕКСЕЙ ГРЕЙЧУС.