---

 
Польское отношение к этому событию понятно. Но надо помнить, что Красная армия вошла на территорию Польши, когда польское правительство эту территорию покинуло.

Каким бы ни был договор Молотова — Риббентропа, а польское правительство 17.09.1939 было не в Бресте, не в Вильно, не в Новогрудке и не во Львове, а в Румынии.

Польская армия от этого правительства получила приказ сопротивления Красной армии не оказывать.

Польское правительство не объявляло Советскому Союзу войну в ответ на 17.09.
 

---

 

Но я бы хотел обратить внимание на некоторые детали этих событий, которые касаются культурных процессов и остаются обычно в тени больших эмоций.

Линия разграничения, на которую должны были выйти Германия и СССР, если следовать протоколу к договору СССР и Германии 23.08.39, проходила по Висле в самой Варшаве. Плюс к СССР отходила Вильна.
 

 
☞ Что было бы, если бы в 1939 году советско-германская граница действительно прошла бы таким образом?

Поход КА на Запад 17.09 официально был объявлен взятием под контроль территорий Западной Украины и Западной Беларуси в условиях развала польской государственности. Значит, никакой Польской советской республики не предполагалось. Равно как и польской автономии в составе УССР или БССР.

Вильна и Белосток отходили к БССР. Равно как и в языковом плане спорный с украинцами Брест. Так и было провозглашено при вступлении КА в эти города.
 

☞ Но что было бы с восточной частью Варшавы и населенной преимущественно поляками территорией между Брестом и Варшавой?

Я не видел никаких архивных документов на эту тему. Но в силу географии Варшавская Прага явно уходила в состав БССР и занимать ее у немцев должны были войска, занимавшие Западную Беларусь.


☞ Что было бы, если бы СССР 28.09.1939 по новому договору с Германией не произвел обмен незанятой им территории между Брестом и Варшавой на незанятую тогда еще территорию Литвы, в состав которой Вильна еще не входила?

Тогда в составе БССР оказывалась бы Западная Беларусь, которая по территории и населению составила бы процентов 70 территории расширившейся советской республики.

БССР имела бы не 10, а 12—14 млн человек. А ее территория по площади была бы сопоставима с территорией современной Польши.

В составе БССР оказалось бы очень крупное польское этническое меньшинство с традиционными польскими культурными центрами — часть Варшавы, Вильна, Белосток.

В составе Западной Беларуси православные, независимо от их этнической идентичности, говорившие на диалектах близких к украинскому языку, проживали бы примерно на половине территории такой большой Западной Беларуси — примерно по линии Пинск-Брест-Белосток-Варшава.

Вероятно, доля этого отчасти украиноязычного населения в составе Западной Беларуси превзошла бы долю белорусоязычных православных. Культурное своеобразие этого белорусского массива пришлось бы в какой-то форме серьезно учитывать в культурной политике БССР. В 1939—1941 гг. близ Бреста и Пинска открывались советские белорусские украинские школы. Украинский языковой фактор изначально тогда учитывался. Значит, его учли бы и на территориях в сторону Варшавы.

Резко выросшее еврейское население БССР — за счет крупных Вильны, Белостока, части Варшавы (а в Прагу сбежали бы еще и многие евреи из оккупированной немцами части Польши и особенно Варшавы) — составило бы еще более влиятельную часть населения БССР, чем это было на деле. В предвоенной БССР евреи составляли около 14% общего населения. В БССР с Варшавой их доля наверняка бы выросла, возможно, до процентов двадцати.

Польское население БССР выросло бы с учетом Праги, Белостока, Вильны и окрестностей до не менее чем трети населения республики.

Было бы гораздо сложнее, если вообще возможно интегрировать в состав белорусского народа даже белорусоязычных католиков-крестьян. Они в очень значительной степени становились бы поляками.

 

Иными словами, БССР с Прагой, Белостоком и Вильной — это пестрая, лоскутная страна с ведущими небелорусскими по составу населения городами на западе республики и долей белорусоязычных белорусов на уровне половины населения. С проблемной интеграцией в состав белорусского народа относительно украинозычных жителей юго-западной части страны.
 

Такая БССР имела бы на западе не один «Львов», как получила УССР. А как минимум три — Варшава, Белосток, Вильна.

В зависимости от хода неизбежной будущей войны с Германией эти города могли повторить судьбу западно-украинских городов, то есть потерять еврейское и довоенное польское население. Но их послевоенное заселение из окрестных деревень привело бы к тому, что произошло в Западной Украине, но с важным местным нюансом: польская деревня вновь сделала бы эти города польскими. А не интегрированное полностью в состав белорусов отчасти украиноязычное село юго-запада БССР принесло бы в города значительный украинский культурный и политический компонент.


Если бы война обошлась без немецкой оккупации, тогда западно-белорусские города просто получили бы очень крупные разноэтнические общины из местных переселившихся в них крестьян. Противоречия между ними раздирали бы республику. Никакой устойчивой советской, «партизанской», цементирующей БССР идеологии и политического класса не возникло бы.

БССР была бы гораздо более неустойчивым образованием, чем послевоенная Украина. И вряд ли бы сохранилась в таких границах долгое время при любой судьбе СССР.
 

☞ В итоге: 17.09.1939 года для Беларуси и белорусского народа — действительно воссоединение в рамках одного государства, и это было благом и для государства, и для белорусов.
 

Но если бы СССР не отказался от восточной Варшавы, если бы от БССР не была передана в состав Литвы Вильна, а после войны не был бы отдан Польше Белосток — результат этого воссоединения был бы началом исключительно сложного и рискованнейшего развития государственности между Полесьем и Литвой, Вислой и Днепром.

Это обстоятельство также имеет смысл помнить, когда мы вспоминаем о 17.09.1939. Хотя и не акцентировать его слишком резко. Оставляя его в рамках внутренних белорусских дискуссий, нарратива и исторического опыта.